Рэнделл рыдал. Кроуфорд растерянно положил руку ему на плечо.
— Я не убивал ее! — кричал Рэнделл сквозь слезы. — Я не сделал ей ничего плохого! — Он повернул к Бэнксу залитое слезами лицо. — Вы должны мне поверить. Простите меня. Простите!
Бэнкс почувствовал, что его мутит. Он отодвинулся вместе со стулом, затем встал и подошел к двери.
— Отведите его назад в камеру, — приказал он дежурному. — Передайте сержанту, пусть предъявит ему обвинение в осквернении трупа, или как, черт возьми, это сейчас называется. Проводите его в камеру, мистер Кроуфорд. И поскорее. Уведите его с моих глаз. Сейчас же!
Кроуфорд помог Рэнделлу встать на ноги, и они, шаркая подошвами, двинулись к ожидавшему их полицейскому. Оставшись один в комнате для допросов, где теперь слышался только приглушенный гул записывающей аппаратуры, Бэнкс громко выругался и изо всей силы пнул ногой единственный не привинченный к полу стул, пнул так сильно, что стул, пролетев через всю комнату, врезался в магнитофон. После этого наступила полная тишина.
Было уже почти двадцать минут первого, когда Энни, обойдя стороной полицейское управление, чтобы избежать вопросов любопытных сослуживцев, шла по Черч-стрит к «Черной лошади». Она от души надеялась, что Эрик, не дождавшись ее, ушел, это избавило бы ее от необходимости вступать с ним в неприятные объяснения. Проще было бы вообще не приходить, но она понимала, что от Эрика так просто не отделаешься, на таких, как он, приходится воздействовать уговорами.
Энни специально оделась так, чтобы подчеркнуть нежелательность этой встречи: старые стоптанные кроссовки, заношенная юбка до колен, черный свитер-поло, джинсовая куртка. И никакого макияжа — отказаться от макияжа было для Энни непросто, намного труднее, чем она ожидала. Она не любила выставлять себя напоказ, но сейчас — она и сама не сумела бы объяснить почему — ей хотелось ошеломить посетителей своим появлением, заставить их повернуть головы в ее сторону, а потом громогласно объявить Эрику, что его общество ей не подходит. Но она понимала: нельзя делать ничего, что распалило бы его упрямство.
Все вышло так, как она и предполагала. И неудивительно: в пабе были исключительно мужчины, и, когда она вошла в небольшой зал, они, как по команде, повернули к ней головы. Все, в том числе и Эрик. Энни с тяжелым сердцем и вымученной улыбкой села напротив него.
— Прости за опоздание, — извинилась она, отбрасывая назад волосы. — Неожиданные дела.
Она говорила правду. Ее встреча с суперинтендантом Брафом продолжалась дольше, чем она планировала. Ей стоило большого труда убедить его серьезно отнестись к информации Ферриса. В конце концов Браф согласился и разрешил ей начать поиски австралийца и Сары Бингем, пока Феррис сделает все возможное, чтобы отыскать волосы для проведения сравнительного анализа.
— Все в порядке! — с улыбкой успокоил ее Эрик. — Я так рад, что ты пришла. Выпьешь что-нибудь?
— Просто тоник, пожалуйста.
Энни решила уладить все дела цивилизованным образом, еще до обеда и с ясной головой.
— А что так? — с недоумением спросил Эрик, перед которым стояла почти пустая кружка «Гиннесса».
— Рабочий день еще впереди, — пояснила Энни. — Надо сохранить ясную голову.
— У тебя, должно быть, ответственная работа. Сейчас, я только закажу тоник, и ты расскажешь мне о ней.
Эрик направился к стойке, а Энни раскрыла меню. Она проголодалась. Выбор, конечно, небольшой, но вегетарианские сэндвичи вполне подойдут. Или сэндвичи с сыром и луком? Подняв глаза от меню, она увидела приближающегося Эрика: в руках — стакан с тоником, на лице — радостная улыбка. У него были ровные белые зубы, прядь темных волос закрыла один глаз. Он, похоже, не брился после их встречи. Протянув Энни бокал, он чокнулся с ней своей кружкой.
— Выбрала? — спросил он.
— Что?
— Что будем есть.
— А, да, выбрала, — кивнула она. — Сэндвич с грибами, моцареллой и печеным красным перцем. А что тебе? Говори, я закажу.
Эрик накрыл своей ладонью ее руку, лежавшую на столе, и встал со стула.
— Нет. Я сам закажу, ведь это я пригласил тебя. Кстати сказать, я тоже вегетарианец, а потому буду есть то же самое. — Он улыбнулся. — Видишь, и это нас объединяет.
Энни промолчала. Он опять направился к стойке, а она, глядя ему вслед, подметила, что у него красиво очерченные ягодицы. Хотелось бы знать, что, на его взгляд, объединяет их… кроме вегетарианства. Она мысленно выругала себя за греховные мысли и настроилась неукоснительно выполнить задуманное, но вдруг задала себе вопрос: а надо ли это делать. Надо! Ведь в ее жизни и карьере нет места для молодого музыканта, курящего марихуану, да к тому же еще и дамского угодника, какими бы привлекательными ни были его задница и улыбка.
— Будет готово через несколько минут, — сказал Эрик, садясь на свое место и прикуривая сигарету; он протянул пачку Энни, но она отказалась.
— Знаешь, тебе не стоило посылать мне по электронной почте послание, которое я получила вчера вечером, — объявила Энни, потягивая тоник.
— Ту фотографию? Прости. Я подумал, тебя это рассмешит, только и всего.
— Да, конечно… Вот в этом вся разница между нами. Меня это не рассмешило. Если кто-нибудь увидит снимок…
— А кто еще может увидеть? Я ведь послал его тебе. Зачем показывать кому-то мое послание?
— Да дело не в этом. Ты знаешь, о чем я говорю. Электронная почта далека от конфиденциальности.
— Ну прости. Я не догадался, что ты сотрудник секретной службы. Давала подписку о неразглашении, что ли?
— Нет, подписки я не давала.
— А чем же тогда ты занимаешься?
— А это не твое собачье дело.
— Обиделась, да?
— Все, хватит об этом.
— Давай поговорим о другом.
— О чем, например?
— О нас с тобой. Провели отличную первую ночь, так почему бы не провести вместе еще несколько, еще более приятных?
— Ничего не выйдет, Эрик, — поморщилась Энни.
Он растерянно заморгал:
— А почему?
— Как раз об этом я и хочу поговорить с тобой. Для того и пришла. — Она сделала паузу, но не ради эффекта. Внезапно у нее пересохло горло, и она отпила немного тоника. Почему тоник разливают в такие малюсенькие стаканчики? Официантка принесла сэндвичи. Эрик, не сводя с Энни ждущего взгляда, откусил и начал жевать. — Честно говоря, мне непросто подобрать слова. — Энни так и не притронулась к своему сэндвичу. — Видишь ли… ты, похоже, отличный парень, и я прекрасно провела с тобой ночь, но, понимаешь… за этим вряд ли последует продолжение. Я этого не хочу.
— Разовый спектакль на выезде?
— Можешь называть это так.
Эрик, положив сэндвич на тарелку, покачал головой. Узкая полоска красного перца с пригоревшим краем свешивалась с хлебного ломтя.
— Ну уж нет. Мне это совершенно не нравится. Я не любитель разовых спектаклей.
И что прикажете на это отвечать?! Энни вздохнула и попыталась объясниться:
— Понимаешь, я совсем не привыкла к подобным вещам. Мы понемногу выпили и хорошо провели время, но… это не то. Мы повеселились, ну и все… никакого продолжения быть не может. Надеюсь, мы сможем остаться друзьями.
Господи, Энни, сказала она себе, какую чушь ты несешь!
— «Друзьями»? — эхом переспросил он. — А зачем нам быть друзьями?
— Ну и отлично, — пожала плечами Энни и почувствовала, что краснеет. — Не хочешь, не надо. Я просто стараюсь проявить деликатность.
— Не стоит так утруждаться ради меня. Что тебе не понравилось?
Он произнес последние слова так громко, что многие посетители повернулись в их сторону.
Энни, чувствуя нарастающую в душе панику, обвела глазами зал:
— Говори, пожалуйста, потише.
— А что ты мне закрываешь рот? Почему я должен говорить потише? Ты лучше на себя посмотри! Ты ведь мне в матери годишься. Черт возьми, да ты должна гордиться тем, что я притащил тебя тогда в паб и потом как следует оттарабанил! А сейчас, когда мы пытаемся разобраться, как быть дальше, ты катишь на меня бочку. Что ты вообще о себе вообразила?!
Энни не могла поверить своим ушам. В голове звенело, горло перехватило. Она словно окаменела с открытым ртом и пылающим лицом; все вокруг замолчали и повернули к ним головы.
— Может, ты забыла, — не унимался Эрик, — а я все хорошо помню. Господи, ведь в ту ночь тебе все время хотелось еще! Ты прямо визжала от восторга! Да тебе льстить должно мое внимание! Пойми, то, в чем вы, пожилые женщины, нуждаетесь, вам может дать только молодой жеребец…
— Какая же ты скотина!
Энни, стремительно встав со стула, плеснула остатки тоника ему в лицо. Жаль, мелькнуло у нее в голове, что в стакане почти пусто. Это, конечно, ослабило драматический эффект ее выпада, но, вставая со стула, она толкнула бедром столик — он опрокинулся, и недоеденный сэндвич с полоской печеного красного перца вместе с почти полной кружкой «Гиннесса» свалились Эрику на колени. Энни вихрем вылетела на Черч-стрит. Слезы лились по щекам потоком; она быстро пошла по направлению к ста девяноста девяти ступеням, ведущим к церкви Святой Марии. Поднявшись до верха лестницы и остановившись на почти безлюдном погосте, Энни прислонилась к иссеченной ветрами поверхности надгробия, чтобы перевести дыхание, и зарыдала в голос. Ее рыдания сливались с криками круживших над кладбищем чаек, с завыванием ветра и ударами волн о прибрежные скалы.
