Ознакомительная версия.
— Конечно, убийство, — настаивал Валерий. — А что же еще?
— А может, этот — ну вот тот, кому предназначен заряд, — еще хуже человек, чем те бандиты, которым ты мастерил свои «игрушки» в Чечне?
— Может! Все может быть, но…
— Что?
— Не знаю, я не могу тебе этого объяснить, но разве ты сам не понимаешь, что это не одно и то же?
— А какая тебе, черт возьми, разница, что я понимаю, а что нет? — наконец зарычал на него сдерживавшийся, по-видимому, до сих пор Тарас. — Сколько можно жевать эти сопли? Убийство — не убийство. Скажи прямо, тебе бабки нужны? Они же деньги. Они же башли. Они же лавэ. Они же капуста.
— Послушай… — снова начал Лобанов.
— Ну что еще?
— Но ведь ты — ты тоже мастерил «игрушки»! — воскликнул Валера. — Почему же ты не сделаешь все сам? Зачем тебе я?
Еременко кашлянул:
— Боюсь, один не справлюсь. Все-таки именно ты на этом специализировался больше, чем я. Я тебе больше доверяю. А задание очень ответственное. Очень. Да и бабки хорошие.
Тарас шепнул ему на ухо:
— Десять баксов. Каждому.
— В смысле десять кусков? — переспросил Лобанов.
Шевченко радостно заржал:
— Ну а как ты думал? Конечно, десять кусков. Десять тысяч полновесных конвертируемых американских долларов наличманом, не отходя от кассы.
И вот тут Валера крепко задумался. Именно тогда в его голове возникли картины, как он приезжает к Полинке в белом костюме, на собственном авто — не надо иномарок, пусть это будет отечественная, и даже подержанная. И мысль побежала по извилистому пути его фантазии…
— Так что? — прервал его Тарас.
— Я должен подумать.
— Думай. Даю тебе полчаса.
Еременко встал, намереваясь выйти из комнаты в Валериной квартире, где происходил этот разговор.
— Нет, братан, я так не могу. Ну… мне надо подумать хотя бы до завтра.
— Нету времени думать, — напирал Тарас. — Завтра мне встречаться с заказчиком.
— А давай так, — предложил Лобанов. — Саму «игрушку» я сделаю, а… это… Ну, короче, на дело не пойду.
Тарас вторично заржал.
— Ну чего регочешь, как молодой конь? — вдруг озлился Валерий.
— Чи-истеньким хочешь остаться, да, родной? Не хо-очешь клиенту в глаза смотреть.
— Да! — крикнул Валера. — Не хочу! А что тут такого?
Тут Шевченко придвинул свое лицо вплотную к его и зашептал вкрадчиво, почти нежно:
— Нет, голуба моя. Ты мне нужен там! Вместе со мной пойдешь. Или ты не в деле.
— Дай мне время до завтра, — еще раз попросил Валерий.
Тарас Шевченко подумал о чем-то, посопел, а потом произнес:
— Добро. Так уж и быть. Завтра встретимся и все обговорим.
— Где встретимся?
— Нигде. Я сам к тебе приду. Будь дома в двенадцать — с готовым ответом.
И вот теперь, лежа на нарах в «обезьяннике», с невероятной, просто убийственной отчетливостью Валера Лобанов понял, что никак не сможет быть у себя дома завтра в двенадцать. Значит, Тарас Еременко придет в пустую квартиру, потолчется под дверью — и… И что? Что он подумает?
Он начал в ярости кусать губы. Кретин! Идиот! Долбодятел! Отношения ему выяснять приспичило в ночном клубе! Недоносок!
Теперь его боевой товарищ и даже, можно сказать, друг подумает, что он трепло. Обещал быть дома и свалил куда-то по своим делам. Или еще чего хуже — трус! Подлая трусливая крыса.
Валера так распереживался, что даже тихонько застонал, так, что сосед по нарам — лысый небритый мужик лет шестидесяти с татуированным якорем на кисти руки — посмотрел на него с нескрываемым интересом. Примечательно, что о деньгах Валера вспомнил лишь позже и сразу понял, что уже не приедет к Полине на белой «Ладе» в белом костюме. Жизнь лежала в развалинах.
В том же самом «обезьяннике», где страдал по неудавшейся жизни Валера Лобанов, находился в то же самое время некто Виталий Черных, он же Боцман. Когда-то давно Боцман-Черных служил на флоте, с тех пор и прилепилась к нему эта кликуха, из того же времени происходит и характерная татуировка с якорем на запястье. В какой-то момент жизнь Боцмана покатилась по весьма и весьма наклонной плоскости, один срок тянул за собой другой, и, вероятно, так бы и сгинул Виталий Черных в лагерях, не подвернись он однажды под руку Вячеславу Грязнову, в ту пору еще капитану.
Собственно, так и родился на свет Боцман — известный в милицейских кругах «раскольщик», иначе говоря — «наседка». В этот день Боцман получил задание от полковника Шарова, начальника 2-го отдела МУРа: «расколоть» вора-рецидивиста Петра Галаева, подозреваемого в нескольких убийствах. Таким образом Черных оказался в камере, преисполненный самого искреннего творческого рвения, однако опытный уголовник Галаев на контакт не шел. Он спал, укрывшись с головой бушлатом, и изображал тяжело больного человека. Все попытки Боцмана расшевелить его и втянуть в разговор оказались тщетными.
«Эх, черт, провалил задание. Будут недовольны, конечно. Ну да ладно, побьют — не убьют. Да вот чем теперь заняться? Хрена же мне тут делать? Ну они-то ладно, ясно, почему здесь кукуют, а я-то какого рожна?»
Боцман отчаянно скучал. Поэтому от нечего делать он обратил внимание на соседа по нарам, молодого человека двадцати пяти примерно лет, который — ему уже сообщил тюремный телеграф — был зачинщиком жестокой кровавой драки в дискотеке «Клуб-666». Парень явно думал думу тяжкую (такое у него было сосредоточенное выражение лица), временами хмурился, шевелил губами, будто беззвучно возражая невидимому оппоненту, а один раз даже принялся тихонько стонать.
— Что, браток, худо тебе? — сочувственно обратился к нему Боцман.
Парень посмотрел на него водянистым взглядом.
— За что тебя сюда? Как тебя звать-то?
— Валера.
— А меня Виталик. Но все зовут меня Боцман.
— Почему Боцман? — равнодушно спросил Валера.
— На флоте служил.
Так, слово за слово, завязалась беседа. Боцман был, что ни говори, профессионалом своего «раскольнического» дела, на его счету был не один десяток раскрытых преступлений. А сейчас ему было очень скучно. А надо сказать, что Виталий Иванович был убежден, что мастерство от редкого использования ржавеет, как железный инструмент. Поэтому в дни простоя, когда ни Грязнов, ни Шаров, ни кто-либо другой из его шефов не давали ему никакого задания, он иногда от скуки подсаживался в троллейбусе к первому попавшемуся человечку и выведывал у того историю его единственной, драгоценной и несчастной жизни.
Поэтому неудивительно, что через десять минут после знакомства Валера Лобанов уже рассказывал Боцману всю свою подноготную: про голодранское двоечное детство, про армию, про Чечню, как он был сперва снайпером, а потом закончил курсы саперов. Рассказал ему все про свою беспутную жизнь после демобилизации, вплоть до увольнения из охранной фирмы, про Полинку рассказал и про длинного хлыща Дениса. Особо остановился на драке в ночном клубе, притом присовокупил, что нисколько не жалеет, что съездил Денису пару раз по харе, но вот…
— Что? — участливо спросил Боцман.
— Да там…
— Есть проблемы?
— Встреча у меня завтра. Очень важная.
— С девушкой? — чистыми глазами посмотрел на него Боцман.
Лобанов расхохотался:
— Какая там девушка! Ее теперь больше интересует Денис. Нет, встреча с товарищем, с братаном моим. Сослуживцем.
— По Чечне?
— Ну да. Лобанов замолк.
— Ну что ж, если друг, то поймет.
— Не-ет… Там же речь идет о деле.
— О деле? — невинно переспросил Черных. — О каком еще деле?
И, сам не понимая, как это произошло, Валера Лобанов принялся пересказывать первому же человеку, встреченному им в КПЗ, суть его взаимоотношений с Тарасом Еременко, их деловую и финансовую основу.
«Однако, дело пахнет не просто жареным. А каким-то сырокопченым. Думаю, если не предупредить Шарова, а то и самого Вячеслава Иваныча, может выйти очень плохо».
— А фамилию того, кому предназначается ваш подарок, твой друг не говорил?
— А что? — напрягся Валера.
— Нет, просто интересно. Может, знаю. Я в этом мире, — Черных обвел глазами стены, крашенные шаровой краской, — многих знаю.
— Говорил, говорил фамилию. Но я точно не запомнил. Какой-то не то Орлов, не то Соколов.
— Ах да. Видно, у тебя неважная память на фамилии.
— У меня-то? А, точно, вспомнил! Орликов его фамилия.
Боцман сделал отметку в своей мысленной записной книжке.
— Так как, — вопрошал Валера Лобанов, — как думаешь, друг, выпустят меня отсюда до завтра? Чтоб мне слово, корешу данное, не нарушить.
— Тут трудно даже сказать, — наморщился Боцман.
— Подскажи, отец. Ты человек, вижу, бывалый. Опытный. Может, можно как-то поспособствовать?
Черных задумался:
— Ну одна идейка-то у меня, конечно, есть…
Ознакомительная версия.
