И, грешным делом, удивлялся: мало приказов. После того что они со страной сделали, для выздоровления требуется не иглоукалывание, а хирургическая операция.
Потом, правда, какие-то сомнения появились. Без фактов, все только на уровне интуиции. Полковник гнал сомнения от себя. Признать их правомерность было страшнее, чем заново оказаться в яме у мозамбикских повстанцев.
И вот теперь – эта кассета.
С одной стороны, что – кассета? Какая-то запись, неизвестно кем и неизвестно где сделанная. Может, вообще смонтированная.
С другой – Полковник чувствовал, что это правда.
Сомнения исчезли, все встало на свои места. Он работал не на страну, он обслуживал чьи-то шкурные интересы. Его руками и руками его бойцов кто-то решал свои деловые и финансовые проблемы.
…Полковник выключил магнитофон, достал кассету. Позвонил дежурному:
– Группам два, три и семь готовность – пятнадцать минут. Я выезжаю.
– Есть! – прозвучал в ответ четкий голос дежурного.
Полковник горько усмехнулся: он ничего не знает, счастливчик.
Когда Полковник в коридоре надевал бушлат, в замке заскрежетал ключ и вошел сын, вернувшийся «с картошки»:
– Привет, пап! Нам выходной дали.
Полковник подумал: сын – это единственное, что ему удалось в жизни. А вот все остальное… Лучше бы он даже не начинал!
Сын продолжал говорить:
– Одна девчонка из Вологды приехала, я обещал ей Питер показать.
Полковник вынул бумажник, в котором лежали тысяча шестьсот тридцать рублей. Взял три пятисотки, протянул сыну:
– На, сводишь ее куда-нибудь.
– Спасибо. – Сын одновременно обрадовался и удивился: его никогда не баловали деньгами. – Я хотел занимать.
– Занимать у чужих – последнее дело. Лучше у меня спроси. Все, я побежал!
Полковник открыл дверь.
– Пап! Как на службе?
Он не колебался с ответом:
– Нормально!
Что бы ни случилось, это не должно коснуться сына.
* * *
Скрябин сидел за столом, Шилов прохаживался по кабинету. Оба курили. Пачка Стаса валялась пустой, у Романа сигареты еще оставались. В пепельнице высилась гора окурков.
– Последний бой – он трудный самый, – Роман врезал кулаком по раскрытой ладони.
– Я бы все-таки хотя бы Фрола взял. И Сапожникова. Этот хрен слишком много народа на тот свет отправил. И две ходки в Анголу! Там воевали далеко не дети.
– Василевский в больнице, Егоров в больнице. Ты чудом жив. Серега, – Шилов остановился, поправил траурную фотографию на стене, – Серега на кладбище. Командир, который не может уберечь своих солдат – дерьмовый командир.
– Раньше ты такими комплексами не страдал.
– Раньше жизнь казалась проще. Ну что мы, вдвоем его не сделаем?
– А СОБРов позвать? Крученый же, падла!
– Утечки боюсь. Бажанов может пронюхать. К тому же это наше личное дело.
– Ты не слишком много личного складываешь?
– Кто это говорит? – Шилов, опершись на кулаки, навис над столом, за которым сидел Стас. – Кто мне плешь проедал?
– Просто обидно будет, если мы его упустим из-за мелочи. Хотя бы одного еще, на подстраховку.
– Тогда Сапожникова. У Фрола семья. И если что – завалим к чертовой матери. Пусть только дернется!
– На него доказухи ни по одному делу нет. – Скрябин выразительно посмотрел Роману в лицо. – И явку с повинной, я думаю, он не напишет.
Они уже говорили об этом.
Румына можно задержать. Но посадить – очень сомнительно.
Шилов повторил:
– Пусть только дернется…
Немного позже, когда они выехали на разведку в Румянцевский садик, пришло недописанное SMS-сообщение Джексона: «Груз встречаю вечер.»
* * *
– Сержант, твоя группа нейтрализует Румына. У него на хвосте милиция, так что не тяните.
В своем кабинете Полковник заканчивал инструктаж командиров групп. Двое уже получили задания и ушли. Остался последний, которому выпала самая ответственная задача.
– Вот адрес его женщины…
– Какие команды по женщине?
– По обстановке.
– Понял. Разрешите выполнять?
– Выполняйте.
Четко развернувшись через плечо, сержант вышел.
– Проще было бы работать на месте встречи, – сказал майор Гасилов, до того молча сидевший в углу.
– Я не хочу перестрелки с МВД.
– Не надо было сливать им это место.
– Я дал слово офицера.
– Тогда это, конечно, меняет дело. – Гасилов пренебрежительно усмехнулся.
– Ирония неуместна. Румына им все равно не взять, не их уровень.
Майор скептически хмыкнул, но промолчал.
– Так, все! Теперь по грузу. Доложи, как понял задачу.
– Под прикрытием группы в цивильной одежде выдвигаюсь на запасные пути Ладожского вокзала и жду прибытия груза. При получении груза обеспечиваю его доставку в порт.
Все было правильно.
Половину ночи Полковник просидел над документами, полученными от Координатора вместе с этим заданием. В свете последних событий, когда стало понятно, что если не все, то подавляющее большинство приказов на ликвидации, передаваемых Координатором, шли не от высшего руководства, а были получены «слева», новое задание вызывало обоснованные сомнения. Но, как ни старался, Полковник не смог отыскать в документах ничего, что выглядело бы подозрительным. Более того: Полковник воспользовался своими возможностями, о которых Координатор скорее всего даже не подозревал, и, сделав несколько телефонных звонков, получил подтверждение, что это дело действительно государственное.
Полковник подумал: что ж, выполню это задание, а потом спрошу со старого друга. Поставлю его в такие условия, что отмолчаться не сможет. Во всех деталях расскажет, какие ликвидации были службой, а какие – халтурой. Все-таки не может такого быть, чтобы все приказы Координатор составлял сам. Что-то должно было идти сверху. Вот об этом и поговорим. Заодно и Мозамбик вспомним: так ли все было, как привык верить Полковник, или, может быть, молодой Координатор лично составил тот план и предложил его кандидатуру для подставы: «Я его давно знаю, паренек шустрый, драться будет отчаянно. Повстанцы поверят. Даже если он сожрет письмо, его заставят сказать, куда и с какой целью он шел. Так даже будет правдоподобнее…» Полковник посмотрел на майора: – Все правильно. Выполняйте. И хочу вам еще раз напомнить: груз должен уйти за границу любой ценой.
Арнаутов бы предпочел, чтобы Кожурина была в кабинете одна, но ее молодая стажерка – он не помнил, как ее зовут, да и видел-то всего пару раз и с первой же встречи почувствовал неприязнь, – тоже сидела за своим столом и рассматривала фотографии в каком-то деле.
– Можно?
– Проходите, Николай Иванович.
Арнаутов закрыл за собой дверь, неловко помялся и сел на один из двух жестких стульев у стены, которые редко использовались по непосредственному назначению. Обычно на них складывали верхнюю одежду или сумки пришедшие допроситься свидетели. Видеть на этом месте Железного Дровосека было несколько странно и даже жалко. Впрочем, его внешний вид сейчас не оправдывал тяжелое прозвище. Вся энергия куда-то ушла, от былой самоуверенности осталась лишь тень.
– Я просто так, – объяснил Арнаутов.
– У Голицына был?
– Да. Дело он возбуждать не стал. Вся эта история со взяткой… – Николай Иванович махнул рукой и натянуто усмехнулся.
– Понятно, что липа, но сделано грамотно. Да еще твои дров наломали.
– Да уж…
Кожурина посмотрела на стажерку:
– Саш, сходи, пообедай.
Та намека не поняла:
– Да рано еще, Татьяна Николаевна.
– В самый раз.
Александра вздохнула, закрыла дело, положила в сумочку косметичку и телефон. Перед тем как выйти, встала перед зеркалом и поправила макияж, с каким-то болезненным любопытством косясь на неподвижно сидящего Арнаутова.
Все это время Кожурина и Арнаутов молчали. И смотрели кто куда, но только не друг на друга.
Наконец дверь за Александрой закрылась.
– Спасибо, – выдохнул Арнаутов, на которого ее присутствие давило буквально физически.
– Что понурый такой? Ведь все закончилось хорошо.
– Могло быть по-другому.
– Могло. Скажи спасибо Шилову, это он спас жену прапорщика.
Арнаутов невольно дернул щекой: напоминаниями о роли Шилова в этом деле его уже просто достали. Только Голицын трижды указывал на это во время допроса, а еще Лютый (Куда, кстати, он подевался? Говорят, с утра нет на работе, и трубка отключена), Молчун, начальник УБОПа…
– Слушай, Тань, я ведь крепкий мужик. Почему мне кажется, что жизнь сломалась?
– Потому что тебя чуть не поимела система, который ты служил, как верный пес. Потому что сына потерял. И еще потерял удобную женщину, к которой хочешь – ходишь, хочешь – нет.
– Таня!
– Коля, тема закрыта. Я слишком долго вешалась к тебе на шею.
