«К ней здесь хорошо отнесутся…» — он подумал о Белогорловой как о человеке, с которым рано или поздно придется встретиться.
"Если все сегодня пройдет удачно, — он, не останавливаясь, провел ладонью по деревянной раме доски. — А может, библиотекарша будет знать только следователя.
А я получу другое нераскрытое дело. Со многими потерпевшими знакомство инспектора остается односторонним…"
Денисов, Сабодаш и сам Сапронов составили группу захвата, два других инспектора вошли в группу блокирования.
Место Денисова оказалось у обычного в домах отдыха громадного, напоминающего бильярдный, шахматнрго стола. На широкоформатных полях толпились тяжелые, отливавшие лаком фигуры.
Вокруг на зтаже стояла тишина. ~ Денисов попытался проанализировать положение на доске — бросил. Партия была прервана в сложной обоюдоострой позиции.
В полуосвещенном коридоре, куда свернула Кучинская, темнели одинаково отстоящие друг от друга круглые дверные ручки, Ждать пришлось недолго.
Показалась Кучинская, — Его нет, — сказала она. — Но он приходил.
— А сосед? — спросил Сапронов.
— Сейчас пришел. Можно войти.
По одному все направились за ней. Случайно оказавшаяся в коридоре молодая отдыхающая, увидев стольких мужчин, улыбнулась: ей привиделось что-то вроде грандиозного пикника, устраиваемого у соседей.
«Человек более опытный сразу бы догадался, в чем дело…» — подумал
Денисов.
Сапронов, видимо, подумал о том же: Антона и обоих инспекторов рассредоточил на лестнице и в коридоре.
— Прошу, — сказал сосед «Смирнова» — пожилой горбоносый человек в спортивном костюме с широченными лампасами, лысый, с густыми обвислыми усами.
Сапронов, за ним Денисов вошли.
Номер оказался на двоих, гостиничного типа, с туалетом и сидячей ванной; две кровати с прикроватными тумбочками, журнальный столик, несколько стульев.
В ванной на стеклянной полочке стояло два стакана с зубными щетками и две мыльницы.
— Мы сейчас немного поговорим, — сказал Сапронов, представившись, потом, наверное, попросим вас временно перейти в другой номер…
Заметив изменившееся выражение лица собеседника, Сапронов уточнил:
— Постараемся, чтобы номер ни в коем случае не оказался хуже. И поможем перенести вещи. Это в ваших же интересах. А товарищи останутся пока здесь,
— Вот его кровать, — показал старик.
Кровать у окна была аккуратно заправлена коричневатым в полоску одеялом. В изголовье торком стояла подушка.
— Вот его шкаф.
В отведенной для второго постояльца половине Денисов увидел пальто деми, серую кроличью шапку, — В чем же он ушел? — спросил Сапронов.
— У него еще плащ с подстежкой. Кепка, — Большой меховой шапки, поинтересовался Денисов, — волчьей или собачьей, не видели?
— Нет.
— Шляпы? Резиновых сапог?
— Не видел.
«У него несколько нор, — подумал Денисов, — в той одежде он в пансионате не появляется».
— Ключей у него не видели?
— Ключи? — Бакинец пригладил усы. — Были. Я однажды машинально не в ту половину шкафа влез. Платок искал… Три ключа. На кольце. Два коротких, один длинный.
Сапронов заглянул в нижнее отделение шкафа, достал чемодан!
— Ваш?
— Тоже его.
Сапронов положил на кровать, осторожно открыл.
В чемодане ничего не оказалось, кроме пачки лезвий, металлического рожка для обуви. На дне лежали еще три или четыре рубашки и старый справочник для поступающих в высшие учебные заведения.
На тумбочке лежала книга со штампом пансионата — полученная в библиотеке.
— Вечерами сосед ваш, наверное, больше отсутствовал? — спросил Сапронов.
Старик кивнул:
— Я его мало видел.
— Приходил поздно?
— У меня снотворное. Засну — по мне хоть из пушек стреляй, — бакинец улыбнулся.
— А почему вы решили, что он недавно был? — спросил Денисов.
Старик посмотрел на него:
— Во-первых, ключ в дверях… Во-вторых, фотокарточка. Девица одна сфотографировала его за завтраком. Просто так: сидят за одним столом…
Аппарат такой — сразу карточку… Занесла потом, положила на тумбочку. И вот снимка этого нет.
— Порвал, наверное, — сказал Сапронов. — Или увез.
Не любит он карточки дарить… Кто там?
Дверь открылась. Это был Антон с одним из инспекторов,
— Звонил Бахметьев, — Сабодаш обращался к Сапронову. — Если мы здесь больше не нужны… — начал он.
— Справимся, — сказал Сапронов. — Окна осмотрели?
— Одно было открыто…
На прощание Сапронов сказал так же, как Денисов несколько дней назад:
— Вечер, по-моему, обещает быть жарким…
«Сейчас кажется, что после того уже год прошел…» — подумал Денисов.
— Вас ждать? — спросил шофер «газика». Это был не тот — знаток старой
Москвы, возивший Денисова к Гладилиной. В отличие от других водителей этот больше любил находиться, на стоянке.
— Н&надо, — Денисов хлопнул дверцей.
Под фонарями косо валил мокрый снег, в темноте его можно было легко принять за дождь.
"Три ключа… — подумал Денисов. — Три ключа у Леута-Кропотова. Два могут быть от наружной двери и один от комнаты. Недавно я был в одной такой квартире… — Это могло оказаться и случайным совпадением — у «Луча».
Варшавское шоссе казалось темным, кое-где размытым огнями, примыкавший к нему под прямым углом Чонгарский бульвар, напротив, выглядел чистым, даже праздничным.
Денисов перебежал перекресток, который регулировало не менее десятка светофоров. Было еще поздно, но из-за погоды, ненастья, движение почти прекратилось.
Пешеходов вообще не было видно.
«Может, к тому же хороший фильм по телевидению…» — подумал Денисов.
В темноте огромные, довоенной застройки дома, тянувшиеся вдоль шоссе, казались еще мощнее, основательнее. Денисов потерял представление об их высоте — из-за дождя со снегом ни разу не поднял головы.
«Мы остановились у луча, — записал Шерп. — Я был свидетелем поразительного светового эффекта… Я смотрел как на знамение… Чем грозило нам темное окно…»
В вестибюле концертного зала, по другую сторону шоссе, было темно, только слово «Луч» выделялось неярко над входом в кассы.
Рядом, у тротуара, осветилась изнутри патрульная милицейская машина.
Навстречу Денисову послышались голоса.
Из феерии дождя возникла нелепая троица: старуха в мужском пальто, с палкой, дальше краснорожая молодая деваха в шубе, в валенках с галошами; последним показался их приятель — в плаще, в берете — с рыбьими глазами.
Денисов знал всех троих — их несколько раз доставляли в отдел за продажу самодельных — из сахара и патоки — леденцов. Вся троица и тогда была изрядно навеселе, щеголяла в мятых, сто лет не стиранных, белых когда-то халатах.
Компания прошла под арку в дом, которым интересовался Денисов. Было слышно, как ухнула за ними тяжелая, на пружине, дверь.
«Тот же подъезд…» — подумал он.
Неожиданная мысль пришла ему в голову: — "А что, если эта девица в шубе!.. Если она как раз и живет в комнате с окном-полукругом? Соседка сказала: «Девица эта ужасная, никто не хочет с ней связываться!» Если они идут в ту самую комнату?
Он вошел под арку, полуосвещенный проем почти наполовину был заставлен ящиками. Сбоку стояла телефонная кабина, в ней темнел силуэт. Какой-то человек звонил по телефону.
Здесь, у дома, звук дождя сразу резко усилился. Тяжелые капли барабанили по крыше, по водосточным трубам.
«Вот и конец зиме, — подумал Денисов. — Завтра не останется ни горстки снега».
Человек вышел из телефонной будки, подошел к Денисову:
— Сигареты не найдется?
— Не курю.
«Не подходит: молод…» — подумал Денисов, пристачъно его разглядев.
Парень убежчл в дождь. Денисов вошел в освободившуюся телефонную кабину, набрал номер. Трубку поднял Антон.
— Из пансионата не звонили? — спросил Денисов.
— Нет. Все тихо.
— Что у нас?
— Скоро должны подвезти репродукции… Двести штук. Весь народ задействован. — Чувствовалось, Антон повторяет это не ему первому. — На других вокзалах тоже. Думаю, из города ему не уехать.
— Мне кажется, что в пансионат он уже не вернется, — сказал Денисов.
— Мне тоже. Ты на Варшавке? Как там?
— Мерзкий дождь, в чужом дворе… Ну, давай.
Денисов повесил трубку, вернулся на тротуар, взглянул на окна. Несмотря на то что прошло достаточно времени, света в полукруге над аркой по-прежнему не было.
«Ошибся?» — подумал он.
Денисов вернулся во двор. Огромный днем, он теперь выглядел куцым, обрезанным дождем. Детсад и котельную совсем не было видно.
Денисов вошел в подъезд, тихо поднялся по лестнице.
Еще внизу слышались доносившиеся сверху голоса, ругань. Денисов осторожно поднялся до середины лестничного марша. Шум доносился из-за знакомой уже двери с двумя поставленными один над другим замками, которая была полуоткрыта.
— Пи-ила и буду пи-ить! — кричал надрывный женский голос. — Кому не нрави-ится, могут… — она завернула крепкое словечко. — К себе в комнату войти не дают!
