– Не обещаю, – буркнул Сергей. – А Коле Блинову ты сказала?
– А как же. Прямо с утра сегодня и доложила.
– А он что? – Зарубин с надеждой посмотрел на нее.
– Сказал, что тебе поручит. Не поручил еще?
– Не успел, – процедил он сквозь зубы. – Видимо, не считает это направление важным и перспективным. И тут я с ним полностью солидарен.
Настя поднялась и начала укладывать в сумку сигареты, зажигалку, блокнот и мобильный телефон.
– Я помчалась, Сержик, у меня свидание с актрисой Арбениной. А что касается Лесогорова, напоминаю тебе, любимый, что дело о покушении на Богомолова – не мое, а твое. Мне за него всего лишь деньги платят, причем независимо от результата, а вот тебе голову снесут, ежели что не так.
– К сожалению, ты права, – тяжело вздохнул Зарубин ей вслед.
О встрече с Евгенией Федоровной Арбениной Настя договорилась еще накануне. Жила Арбенина на Тверской, и Настя предусмотрительно припарковала машину у комплекса «Известий», рядом с памятником Пушкину, и прогулялась до здания ГУВД на Петровке пешком. Зато теперь ей было удобно выезжать на Тверскую. Дорога заняла совсем мало времени, и Настя не успела сосредоточиться и подготовиться к разговору с актрисой, она пыталась вспомнить дословно все, что говорил ей минувшим вечером Иван Звягин, а вместо этого мысли крутились вокруг того, что рассказал Зарубин об Антоне Сташисе. Теперь понятно, почему он так спокойно терпит ее, Настино, первенство, почему его не бесит и не раздражает, что какая-то неизвестная тетка взяла на себя главную роль в их тандеме и словно бы оттирает молодого оперативника на задворки. Потому и терпит, что ему и терпеть-то не приходится. Он понимает, что это не важно. Это не принципиально. Он слишком рано узнал смерть, и было этой смерти так много в его недолгой жизни, что присущие обычно молодым людям ценности просто отошли на второй, а то и на пятый план. Антон Сташис очень хорошо понимает, что главное в этой жизни, а что – так, фантики, мишура. Удивительно, как при таком обилии трагических событий ему удалось не сломаться и сохранить психическое здоровье. Вот его матери это, по-видимому, не удалось…
Настя тряхнула головой и поняла, что ее машина стоит во дворе дома Арбениной. Ну, и сколько времени она так стоит? Совсем беда с головой… Она бросила взгляд на часы и с облегчением перевела дух: к назначенному времени она не опоздала, в самый раз.
Евгения Федоровна встретила Настю в солнечно-желтом домашнем брючном костюме из плотного шелка, губы накрашены, глаза подведены, волосы уложены в прическу. Квартира состояла, насколько Насте удалось понять, всего из двух комнат, но из каждой можно было понаделать по однокомнатной квартирке. Странная планировка… Или, может быть, это результат перепланировки и раньше здесь было комнат пять? Но спрашивать неловко.
– Хотите коньячку? – весело предложила Евгения Федоровна. – Или вам на службе не положено?
– Не положено, – улыбнулась Настя. – Но вообще-то я не пью.
– Что, совсем-совсем не пьете?
– Совсем-совсем.
– А почему, позвольте спросить? Принципы? Или здоровье не позволяет?
– Не принципы и не здоровье. Просто мне невкусно, – призналась Настя. – Раньше я хотя бы мартини пила с удовольствием, а теперь и от него отказалась, голова начала болеть даже от трех глотков.
– Но вас не будет шокировать, если я позволю себе пятьдесят граммов? – Евгения Федоровна лукаво подмигнула. – Я привыкла с гостями пить кофе, а хороший кофе без коньяка и без сигареты – это деньги на ветер.
– Вот насчет сигареты я с вами полностью соглашусь.
Они расположились в огромной комнате, со вкусом обставленной дорогой современной мебелью, и Настя сразу же утонула в недрах мягкого удобного дивана. Арбенина устроилась напротив на точно таком же диване, между ними стоял стол со стеклянной столешницей на витой тяжелой ножке. Белоснежная пушистая Эсмеральда немедленно запрыгнула на диван, где сидела ее хозяйка, и расположилась на спинке, прямо возле головы актрисы. Помощница Арбениной, молодая женщина с толстой косой и угрюмым лицом, принесла кофе, коньяк и вазочку с орехами. Кофе действительно оказался на редкость вкусным. Интересно, это хорошие зерна или искусство приготовления?
Настя как можно старательнее пересказала содержание вчерашнего разговора с Иваном Звягиным.
– Как вы считаете, Евгения Федоровна, то, что сказал Иван, это правда?
Арбенина задумалась, запрокинула красивую голову, выпустила в потолок струю сигаретного дыма.
– Частично – да, правда, частично – нет. Насчет того, что артисты вцепляются в любые эмоции, даже в негативные, и не хотят их отпускать, я бы поспорила. Если бы это действительно было так, мы, актеры, не пили бы так много. А мы ведь пьем, и пьем именно потому, что не можем справиться с собой. Значит, нам негативные эмоции все-таки мешают жить, они нас душат, они подавляют в нас творческое начало, и мы пытаемся хотя бы так от них избавиться.
– А в чем вы согласны со Звягиным?
– В том, что актер действительно не может убить. Я в этом абсолютно убеждена. Во всяком случае, я о таких примерах не слыхала.
– Ну как же, – удивилась Настя. – А Малявина?
– Ну, там тоже ничего точно не известно, – красиво махнула изящной рукой с безупречным маникюром Арбенина. – То ли было, то ли не было… Очень сомнительное дело.
– А Юматов?
– Деточка, это же был пьяный аффект, это не в счет. А других примеров ни вы, ни я привести не можем. Вы поймите, творческие люди не склонны к убийству в принципе, потому что убийство – это разрушение, а они потому и творческие, что они созидают, у них все нутро под это заточено. Так что ни актеры, ни режиссеры, ни художники – никто из них не может быть убийцей. Да, по морде надавать могут и вообще могут руки распускать, это у них случается, как и у всех людей, могут и буйствовать, и дебоширить, и драку затеять, и в конце концов могут убить, если под горячую руку им попадешься. Но я вам повторяю: это будет случайное убийство, пьяное или аффективное. А убить так, как чуть не убили нашего Льва Алексеевича, – это же совсем другое дело. Человек должен был задумать преступление, готовиться к нему, стоять, караулить, выжидать, что-то планировать, подыскивать орудие, потом улучить момент и хладнокровно тюкнуть по голове… Нет, это не наше. Для того чтобы это сделать, нужны совсем особенные душевные и нравственные силы, которые мы, творческие люди, привыкли направлять совершенно в другое русло.
Евгения Федоровна чуть повернулась, протянула руку, погладила Эсмеральду. В ответ кошка довольно заурчала.
– А насчет того, что весь душевный и эмоциональный опыт складывают в копилку? – с любопытством спросила Настя. – Это правда?
– У кого как, – тонко улыбнулась Арбенина. – Кто фанатично следует системе Станиславского, тот именно так и поступает. Но таких актеров нынче немного.
– Почему? Станиславский теперь не в моде?
– Не в этом дело. Вы читали его книги?
Настя кивнула. Нельзя сказать, что она очень хорошо помнила эти книги, прочитанные в далекой юности, но какое-то понимание у нее все-таки осталось.
– Тогда вы должны помнить, как Константин Сергеевич работал над ролью. Фанатично, самозабвенно, двадцать четыре часа в сутки. Он все свое существование посвящал вживанию в одну-единственную роль. Но это хорошо для антрепризного театра: ставится один спектакль, ты играешь в нем одну роль, которую готовишь именно так, как учит Станиславский, потом дается определенное количество спектаклей – и все. И начинается работа над новой ролью. Для репертуарного театра это уже меньше подходит, а уж для современной жизни не годится совсем. Ну, вы только представьте: вы служите в театре, где у вас, к примеру, пять спектаклей, то есть пять разных ролей, но вам же нужно что-то есть, пить, вам надо одеваться, платить за квартиру, покупать бензин, лечиться, растить детей, помогать родителям, а как это возможно на театральную зарплату? Никак невозможно, – сама себе ответила Арбенина. – Значит, начинается участие в антрепризах, в том числе и с гастрольными поездками, съемки в кино и сериалах, участие в телепередачах, халтурка на корпоративах и прочие способы заработать и заодно поработать по специальности. И как можно в таких условиях готовить одну-единственную роль и жить ею каждый день на протяжении длительного времени? Все стало проще, примитивнее, быстрее. Я бы сказала – экономичнее.
– Вы считаете, что это плохо?
– Ну почему же, деточка? Это так, как оно есть, и больше никак. – Арбенина улыбнулась и снова погладила кошку. – Меняется время, меняется стиль жизни, темп. Одним словом, меняются условия игры, и глупо стремиться играть в новых условиях по старым правилам. Хотите еще кофе?
– Хочу, – призналась Настя. – Если вашу помощницу это не затруднит.
Кот Гамлет спал в колыбельке, образованной плотными кольцами свернувшегося Змея, и сон его был болезненным и беспокойным. Он вздрагивал, вытягивал и втягивал больную лапу, хрипло стонал и то и дело отрывисто мяукал. Выздоровление шло совсем не так быстро, как на то рассчитывали Ворон и Камень, более того, многочисленные болезни Кота периодически давали новый всплеск, ему становилось хуже, и тогда казалось, что лечение никакой пользы не приносит и несчастный вот-вот испустит дух.
