Дома Анфертьев застал окончание уборки. Вымытые и поставленные на ребро тарелки роняли капли воды, раковина была продраена какими-то порошками с романтическими неземными названиями. Танька молча стаскивала в свой угол бантики, карандаши, носки, которые обычно валялись по всей квартире. Стол светился льняной скатертью. На Наталье Михайловне полыхало красное тесноватое платье, посверкивало кольцо, о боже, она надела золотое кольцо с розовой стекляшкой. Надколотый кувшин исчез с полки, роскошный альбом вынут из картонной коробки и поставлен лицом к Вовушке, опять же для Вовушки Наталья Михайловна выставила в передней ненадеванные тапочки, за которыми простояла в очереди самых лучших в ее жизни три часа, ругаясь и исписывая ладони химическим карандашом. На дважды перетянутых Анфертьевым креслах лежали накидки – вдруг Вовушка вздумает сесть! И он подумает, он вынужден будет подумать, он просто никуда не денется от мысли, что Вадька Анфертьев неплохо, черт возьми, устроился в жизни, многих обошел, у него красивая жена, у этого Анфертьева, прелестный ребенок, прекрасная квартира, у него кресла с алыми накидками, альбом с сюрреалистической обложкой, у него комнатные тапочки, расшитые цветными нитками, а для гостей всегда найдется бутылка водки, кусок колбасы, банка сайры, которая недавно, но, кажется, навсегда стала изысканным деликатесом. «О! – подумает Вовушка. – Вадька Анфертьев всегда был парень не промах, и уж если кому завидовать, то, конечно, этому пройдохе Анфертьеву».
– Вадим! Ты что там копаешься! – прикрикнула Наталья Михайловна на ходу, не глядя, но все видя, все чувствуя кончиками пальцев, кожей, ушами, пятками, словно любая часть квартиры, каждая полка, тарелка, тряпка имели датчики на теле Натальи Михайловны. Она бросила эти слова и умчалась дальше, нанося последние штрихи – цветок повернут бутоном к Вовушке, штора отдернута ровно настолько, чтобы была видна гардина с золотой ниткой, на проигрыватель поставлена заморская пластинка с яркой наклейкой, хрустальная ваза, вот уже лет десять не видавшая света дня, вынута, обласкана взглядом, утешена нежными прикосновениями пальцев, касаниями махрового полотенца, поставлена как бы между прочим, как бы всем надоевшая вещь, но абажур повернут так, что свет лампочки падает на вазу, чтобы играли в ней блики и радовали Вовушкин взор, чтобы Вовушка сказал себе озадаченно: «Да, этот Анфертьев всех нас обскакал, пока мы как кроты под землей рылись!»
– Вадим! Ты оделся! – Это был не вопрос, это было приказание.
– А я вроде ничего...
– Надень другую рубашку! И брюки!
– Какова я?! – перед Анфертьевым крутнулась на одной ноге Танька. – Ну?! Что ты молчишь? Какова?!
– Да ты просто красавица! – искренне воскликнул Анфертьев. – Если бы я встретил тебя на улице, то не узнал бы! Я бы только подумал – чья эта красивая девочка и где ей покупали наряды? И еще бы подумал – вот счастливые папа и мама, у которых есть такая девочка!
– Вот такушки! – воскликнула Танька, получив все желаемое. И умчалась на кухню протирать газовую плиту, чтобы она сверкала радостными бликами в глазах Вовушки.
Во всей этой суете Вадим Кузьмич нечаянно столкнулся со взглядом жены и, кажется, вздрогнул – столько было в нем ожидания, стремления поразить гостя, предстать в наивозможно достойном виде, его поразила неистовость, с которой жена маскировала неудачи, поражения, весь невысокий пошиб их бытия. Наталья Михайловна прятала от чужих глаз бездарность мужа, его малую зарплату и позорную должность.
А Вовушка? Чем силен Вовушка? Чем взял? Ведь он в самом деле был робок и беспомощен! Какая жизненная сила дремала в нем? Что движет им сейчас? Тщеславие? Жадность? Любопытство? Когда Вовушка внедрял свой лазерный нивелир, он почти год не ночевал дома, не вылезал из самолетов, носился из конца в конец страны, доказывая пригодность нивелира для любого климата, ночевал на стройплощадках, как и прежде, бледнел перед каждой дверью, обитой черным дерматином, это осталось, но он входил в эту дверь и говорил все, что требовалось сказать, и отстаивал все, что считал нужным. Правда, его прибора не увидишь ни на одной строительной площадке – уровень производства не позволяет наладить их массовый выпуск, но лазерный нивелир купили многие приличные страны, его купила и Испания, куда Вовушка ездил показывать возможности своего детища.
Ну, все, подготовка к приему гостя в доме Анфертьевых закончилась. Теперь можно остановить у подъезда такси и выпустить из него высокого, слегка сутуловатого человека с большим чемоданом и странным длинным предметом под мышкой. Человек постоял минуту, посмотрел, как выехала со двора машина, мелькнув на повороте ярко-красными в синих сумерках огнями, вошел в подъезд и, затаенно улыбаясь, поднялся на пятый этаж.
Когда прозвучал звонок, первой к двери подбежала Танька и бесстрашно открыла ее, да, бесстрашно, потому что не забывайте – ей было шесть лет и она ждала Серого Волка. Однако Волк оказался несколько смущенным.
– Ой, – сказал он, – а ты кто?
– Я – Таня. Я здесь живу. Это ты звонил по телефону?
– Звонил, – виновато сказал Вовушка, опуская чемодан и ставя в угол длинный предмет. – А где твои папа и мама?
– Наводят порядок. Они всегда занимаются уборкой, когда приходят гости.
Вовушка засмеялся, и в это время из дверей показался Вадим Кузьмич. Он искренне обрадовался, увидев старого приятеля. Все, что его угнетало полчаса назад, отошло и потеряло значение. К нему приехал Вовушка, они выпьют бутылку водки, поболтают о старых временах, когда у них не было ни болезней, ни забот, а все слова имели только то значение, которое приводилось в словарях. Мир казался простым и благородным, а уверенность в прекрасном будущем позволяла быть снисходительным и великодушным к остальному человечеству, да и друг к другу тоже. Правда, с тех пор многое изменилось, и прекрасное будущее, поджидавшее их за каждым углом, в каждом женском имени, в каждой встрече и разлуке, неожиданно оказалось где-то далеко позади и все больше отдалялось, а впереди маячило нечто тревожное и зыбкое, о чем не хотелось думать. О, эти появившиеся на пятом десятке мысли, которые не хочется додумывать до конца, да и не у всех хватит духу додумать их до конца, представить, осознать и смириться с тем, что тебя ожидает...
– Да ты совсем не изменился! – воскликнула Наталья Михайловна, целуя Вовушку в щеку.
– Что ты! – зарделся Вовушка. – Я совсем облысел!
– Лысина тебя красит, – заметил Вадим Кузьмич, обнимая старого друга и похлопывая его ладонью по спине. – Причем она украсила тебя гораздо раньше других.
– Ну, спасибо, ну, утешил! – совсем застеснялся Вовушка.
– А что дарят в Испании маленьким детям? – неожиданно прозвучал вопрос Таньки.
– Танька! Как тебе не стыдно! – всплеснула ладошками Наталья Михайловна. – А ну, марш в свою комнату!
– Зачем? Она задала очень своевременный вопрос. Ты любишь рисовать? – Вовушка присел перед Танькой и заглянул в ее смятенные собственной решимостью глаза.
– Да.
– А что ты рисуешь?
– Леших.
– Почему?
– Потому что они водятся в наших лесах.
– А кто еще водится в ваших лесах?
– Кикиморы болотные, василиски поганые... Много чего водится.
– И ты всех их нарисовала?
– Всех, – твердо ответила Танька.
Водрузив на стул свой чемодан, Вовушка принялся отстегивать ремни, щелкать замками, скрежетать «молниями» и, наконец, откинул таинственную крышку чемодана. Прихожая сразу наполнилась запахом другой жизни, более достойной и желанной. Подмигнув Таньке, гость запустил загорелую руку под будоражащие свертки, пакеты, похрустывающие упаковки и вынул голубую в радужных надписях коробку с фломастерами.
– Держи.
– Спасибо. – Танька тут же попыталась сковырнуть ногтем клейкую ленту.
– Что ты делаешь?! – ужаснулась Наталья Михайловна. – Пусть целая побудет!
– Все правильно. – Вовушка помог Таньке содрать ленту с коробки. – Она нарисует самого страшного лешего и подарит его мне. А когда приедет ко мне в гости, увидит у меня над столом портрет ее знакомого лешего. Договорились?
– Заметано, – деловито сказала Танька и умчалась рисовать.
– А это тебе. – Вовушка извлек из глубин чемодана агатовое ожерелье. В свете тусклой электрической лампочки, среди потертых обоев прихожей, на фоне кухонной двери каждый камень вспыхнул таинственным красным цветом.
– Мне?! – задохнулась Наталья Михайловна. – Ты с ума сошел?! Вовушка, ты сошел с ума! – произнесла она уже благодарно. – Нет, я не могу взять такой подарок, – продолжала Наталья Михайловна, прикладывая ожерелье к сдавленной платьем груди. – Вовушка, сколько это стоит?
– Фу, какой плохой вопрос! – фыркнул Вовушка. – Ты надевай и зови к столу. Последний раз я ел часов пять назад в городе Мадриде. Между прочим, на плацца Майор.
