– Тебя послушать, так все остальное тебе понятно, – недоверчиво фыркнул Коротков. – О, вот приличное место, давай сюда зайдем. Здесь, кажется, еда не отравленная.
Он остановил машину перед невзрачного вида заведением. Внутри было сумрачно и тихо, пахло жареными беляшами и плохим кофе. Настя не была привередой, поэтому просто села в уголке, откинулась назад и прикрыла глаза. Она очень устала, день начался так давно, что, кажется, тянется уже третьи сутки, а без чашки крепкого кофе каждые два часа она чувствует себя совсем разбитой.
– Тебе что принести? – спросил Юра.
– Все равно, – пробормотала она, не открывая глаз, – только чтобы кофе был крепкий.
Через несколько минут перед ней стояла большая чашка хорошего крепкого кофе и тарелка с бутербродами. Настя сделала глоток и удивленно глянула на Короткова.
– Откуда в этой дыре такой кофе? Можно подумать, что его сварили в домашних условиях лично для директора.
– Обижаешь, мать, – засмеялся Юра, – я тебя абы куда не поведу, мне еще жить хочется. Я хожу только туда, где есть гарантия уйти живым, в смысле не отравившимся. А гарантию такую может дать только личное знакомство с владельцем. Усвоила?
– Ты – мелкий взяточник, – беззлобно сказала она. – Но все равно спасибо.
– Спасибом не отделаешься. Объясни лучше мне, если ты такая умная, зачем Саша Стрельников корчит из себя педераста, носит облегающие кожаные брючки и сорочки со складочками и кружевами. Ты же сказала, что у него есть девушка, значит, он не гомосексуалист. Так зачем маскарад?
– А чтобы его никто не запомнил. Средство маскировки.
– Здравствуйте! Именно что его и запомнили, потому что он косил под голубого. Он же всем в глаза бросался своей необычностью.
– Ну правильно. И, кроме этой необычности, кто что запомнил? Брючки кожаные, сорочка в оборочку, волосы длинные. Брючки и сорочку снял – и нет их. Парик снял – и нет волос. А лицо кто-нибудь запомнил? Голос? Манеры? Вот в том-то и дело. Это же азы криминалистики: запоминается в первую очередь крупное и яркое. Прическа, одежда. А нос и глаза – в самую последнюю очередь. Ты помнишь, какого цвета глаза у нашего с тобой начальника?
– У Колобка-то? Голубые.
– Точно?
– Абсолютно. Небесно-голубые. Можем поспорить на что хочешь.
– Не буду я с тобой спорить, Юрик, потому что у Колобка глаза рыже-зеленые. Я специально смотрела, когда в один прекрасный день поняла, что не помню, какие они.
– Да иди ты!
Коротков отложил на тарелку надкусанный бутерброд и уставился на Настю в полном изумлении.
– Не может быть. Ты меня разыгрываешь. У него глаза голубые.
– Нет, дружочек, рыже-зеленые. А ведь ты с ним сколько лет работаешь?
– Тринадцать, – удрученно признался Юра. – Да, уела ты меня. Но и я сейчас тебя уедать буду. Ладно, предположим, насчет Людмилы Широковой ты меня убедила, я готов согласиться, что все было так, как ты рассказываешь. А что случилось с Ларисой Томчак? Ее-то они зачем убили? Стрельников же не собирался на ней жениться. И потом, зачем они письма подбросили на дачу Томчаку? Какой в этом смысл?
– А никакого. Подстраховывались. По их гениальному замыслу обвинить в убийстве Широковой должны были Дербышева. Дербышев для них случайная жертва. Просто именно он был в этот период рекомендован Людмиле, именно ему она написала. На его месте мог оказаться кто угодно. Но на всякий случай следовало создать папочке миллион неприятностей в связи со смертью Милы, чтобы уж надолго отбить у него охоту к матримониальным поползновениям. И еще один важный момент, самый, может быть, важный. Чтобы подозрение пало на Дербышева, нужно, чтобы милиция нашла его письмо Миле. Если любовная переписка Широковой окажется в руках Стрельникова, то можно быть уверенным, что он ее уничтожит. И никто никогда никакого Дербышева не вычислит и будут искать другого убийцу. Не дай Бог, и Сашеньку с Наташенькой уличат. Другой вопрос, где они взяли эти письма. Может быть, они были в сумочке у Милы. Может быть, они были дома у Стрельникова, куда Саша, вполне естественно, имеет свободный доступ. Но это мы выясним у них самих, важно то, что письма нужно было довести до сведения милиции и желательно привязать к самому Стрельникову. А тут папочка, как нарочно, едет на дачу к дяде Славе Томчаку. Зачем он туда едет – вопрос десятый, но о том, что папа там был, милиция рано или поздно узнает. А не узнает сама, так можно будет ей помочь, подсказать, если надо. Письма найдут, припишут Стрельникову ревность, начнут таскать. Разумеется, папочка Милу не убивал и сможет это доказать, но кровушки у него попьют – мало не покажется. Пусть знает, как за молодыми девками-то ударять.
– Хорошо, допустим, я готов принять твою версию. А Лариса? Она-то в этой истории каким боком?
– Может быть, она стала о чем-то догадываться. Она могла прекрасно знать истинную ситуацию с Аллой и Сашей и догадалась, что Саша приложил руку к смерти Милы. И написала письмо на абонентский ящик Дербышева, чтобы посмотреть, что получится.
– Нет, Ася, что-то ты не то говоришь, – поморщился Коротков. – Тут у тебя совсем концы с концами не сходятся. Как это она написала письмо? Почему? Откуда вообще ей стала известна фамилия Дербышева и номер его абонентского ящика?
– Не знаю, Юрочка. – Настя болезненно поморщилась и потерла пальцами лоб. Коварная головная боль все-таки подстерегла ее и набросилась из-за угла. – Я ничего не знаю. В этом деле множество дыр, которые нам с тобой еще латать и латать. Поехали, благословясь, к Тамаре Николаевне. Начнем с нее, чтобы не спугнуть голубков Сашеньку с Наташенькой.
Владелица брачного агентства «Купидон» Тамара Николаевна узнала Настю сразу, а на Короткова глянула вопросительно и недоуменно.
– У вас еще какие-то вопросы ко мне?
– Да, – кивнул Коротков. – И прежде чем мы начнем их задавать, я хотел бы сказать несколько слов.
Сегодня Тамара Николаевна выглядела куда импозантнее, чем в тот раз, когда к ней приходила Настя. Маникюр на руках был свежим, и прическа тоже выдавала недавнее посещение парикмахерской. Седина была аккуратно закрашена, а волосы уложены с элегантной небрежностью. Да и костюм на ней был дорогим. Теперь при взгляде на нее никто не усомнился бы в том, что дела ее фирмы идут хорошо.
– Тамара Николаевна, вы являетесь владельцем фирмы и вольны строить свою работу так, как вам хочется. Информация, которой вы по роду своей деятельности располагаете, не является государственной тайной и на нее не распространяется запрет на разглашение. Я прав?
– Да, разумеется, – согласилась владелица «Купидона». – И что в связи с этим?
– Если вдруг окажется, что вы пользуетесь этой информацией не только в прямых интересах ваших клиентов, никто не сможет утверждать, что в этом есть нечто предосудительное. Это ваша информация, и вы можете делать с ней все, что хотите. Даже продавать за деньги.
– Я вас не понимаю, – вскинула брови Тамара. – С чего вы взяли, что я продаю ее за деньги? Собственно, вся моя работа и состоит в том, чтобы продавать за деньги информацию одним лицам, нуждающимся в знакомстве, о других таких же лицах. О какой еще продаже может идти речь? Да, я и не скрывала с самого начала, что для некоторых клиентов я создаю более льготный режим, но, как вы справедливо заметили, это мое право. И никто его пока не оспаривал.
– Несомненно. Но если вдруг, я подчеркиваю – вдруг, окажется, что вы давали эту информацию не только вашим клиентам, никто не скажет, что вы не имели права этого делать. И никто не станет грозить вам за это пальчиком. А теперь вопрос: вы кому-нибудь говорили о том, что дали Людмиле Широковой координаты Виктора Дербышева?
– Говорила. – Тамара повернулась к Насте. – Я же вам говорила об этом, помните?
– Помню, – ответила Настя. – А еще кому?
Тамара Николаевна задумалась, потом решительно ответила:
– Больше никому. Во всяком случае, я об этом не помню.
– А если постараться? Повторяю, Тамара Николаевна, это ваше право, и никто не станет вас за это осуждать. Вспомните, пожалуйста.
– Нет. – Она медленно покачала головой. – Я такого не помню.
– Тогда я спрошу более конкретно. Не приходили ли к вам молодой человек по имени Александр или молодая женщина по имени Наташа и не просили ли вас дать им информацию о том, кому в ближайшее время Мила Широкова напишет письмо с предложением познакомиться. Это случилось, вероятно, в конце августа – начале сентября.
– Совершенно точно – нет, – сразу ответила Тамара. – Я не смогла бы такое забыть.
– А если бы это случилось, вы бы дали информацию?
Тамара Николаевна встала с диванчика, сделала несколько шагов к окну, постояла задумчиво.
– Не знаю, – наконец сказала она. – Может быть, и дала бы.
– От чего это зависит?
– От цели, для которой нужна такая информация. Конечно, в первую очередь я подумала бы о том, не причинит ли это вред моим клиентам. Но если бы меня убедили в том, что ничего плохого из этого не получится и цель достаточно ясна, то, вполне вероятно, я дала бы информацию.
