— О боже!.. — прошептал Филип фон Далау.
Он отвернулся, немного помолчал, а потом глухо произнес:
— Это должно было случиться… Я получил то, что заслужил.
Он снова повернул к комиссару и Пьеру бледное, перекошенное лицо.
— Да, я впустил Бора через боковую дверь, — признался Филип. — Но это еще не означает, что Отто убил я. Я не совершал этого убийства. И не помогал убивать его.
Филип пробовал говорить спокойно, но голос его срывался.
— Я должен им деньги, — простонал он. — Много денег! Вы даже не представляете, сколько…
— Проигрыш? — спросил комиссар.
— Да.
— В ночном клубе Алдо Вейса?
— Да. Я задолжал им крупную сумму, которую не могу вернуть. У меня нет никаких шансов когда-нибудь вернуть этот долг. Единственное, чем я еще владею, — это часть дома на Парк-аллее, половина его принадлежит Валерии, половина мне. Я хотел продать дом, но этого нельзя сделать без разрешения Валерии, а я не знал, где она. Эти типы не верили мне и держали меня под охраной…
Он смертельно побледнел, казалось, ему дурно и он вот-вот потеряет сознание.
— Разрешите мне сесть, — жалобно пробормотал он.
Пьер придвинул ему стул.
— Сколько вы им задолжали? — спросил комиссар.
— Я и сам точно не знаю. Зато они знают.
— Ну хотя бы приблизительно.
— Четыре миллиона марок, а может, и больше.
Комиссар растерянно посмотрел на него.
— Четыре миллиона западногерманских марок? — переспросил он.
— Да. Несколько лет назад я уже проиграл крупную сумму, играя в рулетку. У меня не было при себе таких денег, и я написал долговую расписку, а спустя некоторое время погасил долг с помощью Валерии. Да, с ее помощью! Она так часто меня выручала, что даже стыдно сказать. Думаю, что я выпросил у нее все, что она имела. За это я передал ей замок, но в то время замок имел лишь чисто номинальную стоимость, никто не хотел покупать такие огромные владения, а от города тогда еще не поступало предложений. Однажды, играя в одном ночном клубе, я рисковал слишком безрассудно. Ну, и конечно опять страшно проигрался. Я хотел играть и дальше, надеясь, что счастье улыбнется, но мне не дали продолжить — Алдо показал пачку моих долговых расписок и запретил мне впредь играть в его заведениях. Часы показывали половину второго ночи, я знал, что утром он позвонит во все игорные дома и скажет, чтобы мне нигде не давали кредитов. У владельцев игорных домов есть такой черный список, который они передают из рук в руки. Но Алдо рано сбросил меня со счетов. В ту же ночь я поехал в одно заведение во Франкфурте. Там меня знали. Гарант был моим другом. В этом ночном клубе еще ничего не знали о моем проигрыше и, не раздумывая, дали кредит. Я начал играть, сначала очень осмотрительно: делал ставки не более тысячи марок и начал выигрывать. Я выиграл шесть раз подряд. Тут я вошел в раж и начал повышать ставки. Я продолжал выигрывать. Правда, раза два я проиграл, но тут же снова отыгрался. В какой-то момент у меня в руках оказались двести пятьдесят тысяч марок. Я весь дрожал от азарта. Это похоже на опьянение. Я потребовал поставить самый высокий банк. Они запросили согласие гаранта, тот разрешил, и я снова выиграл — три раза подряд. Я почувствовал, как меня обдало жаром, когда я увидел, как растут передо мной стопки купюр, все выше и выше. Я подумал: если сейчас сорву двойной банк, я спасен. Если выиграю, у меня будет столько денег, что их хватит до конца моих дней. Я обхватил руками всю кучу денег и посмотрел на гаранта. Тот кивнул. Я снова выиграл. У меня закружилась голова. Надо еще раз попробовать, подумал я. Только раз… Давай же, тебе сегодня везет… Я понимал, что это безумие, но уже не мог остановиться. Гарант колебался, когда я снова поднял на него глаза, но потом все же кивнул, и я пододвинул на середину стола всю кучу денег. Помню, как шарик непрерывно метался по кругу. Наконец он упал. Я проиграл… Крупье сгреб к себе все деньги. Я в ужасе смотрел на него. Надо во что бы то ни стало отыграть все обратно, — пронеслось у меня в голове. Ведь эти деньги были уже моими, лежали вот тут, рядом со мной, я владел ими, оставалось только собрать их… Если я сейчас позволю унести эти купюры, я их никогда больше не увижу. Я схватил листок бумаги, написал на нем сумму и положил на стол. Крупье показал записку гаранту. Тот не согласился и покачал головой. Я уменьшил сумму. Он минуту колебался, потом кивнул. Я снова проиграл. Меня так трясло, что пришлось прилагать невероятные усилия, чтобы не стучали зубы. Я написал новую расписку, — сумма была чуть меньше, чем первая. Потом еще две других. Я проиграл все, что занял, и гарант отказался давать мне новые кредиты. Мы пошли в его кабинет, и там он попросил меня подписать чек. Он еще доверял мне, не зная о моих проигрышах. Я попросил у него немного подождать с уплатой долга. Я и раньше часто так делал. Но он, видимо, обратил внимание на мой измученный вид и понял, что у меня отчаянное положение. Он прямо спросил меня об этом. Я сказал, что мне необходимо временно обернуться, но он уже все понял. «Я должен позвонить Алдо», — сказал он и подошел к телефону. Некоторое время он слушал, что говорит ему Алдо, потом побледнел, бросил на меня быстрый настороженный взгляд. «Я не знал, Алдо», — произнес он. Я слышал, как вопил Алдо на другом конце провода. Гарант положил трубку и нажал кнопку. Я попробовал уйти, но меня схватили. Два здоровенных парня преподнесли мне, что называется, урок хорошего тона. Когда я пришел в себя, я лежал на земле в какой-то узенькой улочке. А еще через два дня, в Мюнхене, Бор продолжил мое воспитание, после чего я угодил в больницу. Когда я вышел оттуда, меня уже ждали у ворот люди Алдо и сразу же отвезли к нему. Я не мог больше занимать у друзей, тем более такую огромную сумму. Очевидно, Алдо все великолепно понимал, так как не требовал немедленной уплаты долга. Он посоветовал мне обратиться за помощью к Валерии. Они знали, что дом на Парк-аллее принадлежит мне только наполовину, и хотели, чтобы я договорился с сестрой о его продаже. Согласно их замыслу, получив свою долю, я должен был одолжить у Валерии ее половину и еще попросить денег сверх этого. «Попроси у сестры взаймы», — сказал Алдо. Я согласился, правда, очень неохотно, — мне было стыдно снова обращаться к Валерии за деньгами. Но надо было искать выход. Алдо не угрожал и не настаивал, он даже оказался более сговорчивым, чем я ожидал. Они заперли меня на Парк-аллее, но больше не били. Тут явились вы, и я узнал, что Валерия умерла, вернее, убита! Сначала я подумал, что это сделали они, но вы рассказали, что служащие «Майер-отеля» видели человека с тростью и черной бородкой. Это мог быть только Отто.
Вскоре после вашего отъезда мне позвонил нотариус и сообщил, что я унаследовал замок, но без права пользования доходами. Оказывается, Валерия за несколько недель до смерти передала Отто право пользования доходами замка и оформила это в виде дарственной. Бор немедленно сообщил об этом Алдо. Тот пришел в ярость. Они несколько раз звонили друг другу, но я не знал, о чем они говорили, так как говорил в основном Алдо. Я понял только одно: оба просто задыхаются от злости. Еще бы, замок стал моим, но я не могу его продать — теперь этому мешает Отто. Наконец Алдо снова позвонил и подозвал меня к телефону. Надо попытаться получить у Отто согласие на продажу замка, сказал он, но я понимал, что говорить об этом с Отто бесполезно, он никогда не согласится покинуть замок. Однако Алдо настаивал: «Все же попытайтесь, поезжайте туда сейчас же, ведь вам еще нужно поговорить с Отто относительно похорон Валерии». Я поехал в замок. Мы поссорились с Отто, как только я попытался заговорить о продаже. Отто, высокомерно вздернув подбородок, выслушал меня, а затем злобно прошипел: «Ты никчемное существо, ты ведь не стоишь ломаного гроша. Отныне я буду решать, что делать с замком». И он начал разглагольствовать о том, что, разумеется я, как совладелец, буду иметь доступ в замок, но он, Отто, будет решать, могу ли я как-то использовать замок. Я пытался уговорить его по-хорошему, предложил занять какую-то часть замка, например, центральное крыло, где расположена библиотека и большие гостиные, а остальное продать городу, который мог бы разместить в боковых крыльях культурный центр. Отто доставляло удовольствие видеть, как я унижаюсь перед ним и прошу. «Клянусь, ноги не будет здесь этих политиканов, — заявил он, — а ты, конечно, можешь приходить сюда посмотреть все ли в порядке, не течет ли крыша. Но если тебе захочется остаться, посидеть у камина, ты должен получить мое разрешение».
Я чувствовал, что у меня больше нет сил уговаривать его, я не понимал, зачем Валерия это сделала. Она, безусловно знала так же, как и я, как важно было для дядюшки Отто остаться жить в замке. Сестра любила делать людям добро и, видимо, хотела помочь Отто. Но не такой же ценой! Я не мог взять в толк, как могла Валерия сделать дядюшке столь дорогой подарок после всего, что он с ней вытворял. Тут меня попросили подойти к телефону. Звонил Алдо Вейс, он интересовался, удалось ли мне урегулировать вопрос о продаже замка. Я ответил, что нет. «Мы сейчас приедем, — сказал он. — Впустишь нас через маленькую боковую дверь так, чтобы не увидели слуги, наши дела их не касаются». Я повторил, что говорить с Отто о продаже замка бесполезно, я ведь уже пробовал договориться с ним о продаже хотя бы части замка, но он и слышать ничего не желает. «И все же мы хотим попробовать», — настаивал Алдо Вейс. Он запретил мне говорить Отто, что они собираются приехать, потом еще раз объяснил, в какую дверь они войдут, чтобы их не увидела прислуга. Я должен был ждать за этой дверью и открыть им, едва заслышу шум машины. «Через пять минут мы будем», — сказал Алдо Вейс. Я понял, что они уже в Ландсберге. Вскоре они подъехали. Я открыл дверь и увидел, что Бор входит один. Это меня насторожило: Бор не из тех людей, которые любят вести переговоры. Я спросил, где Алдо. Бор не ответил и попросил показать, где находится Отто фон Далау. Он был спокоен, хотя и необычно напряжен. Я заметил, что на руках у него черные перчатки, никогда раньше я их у него не видел. Бор быстро сказал: «Пойдешь со мной, покажешь мне комнату, где сейчас находится твой дядюшка, а потом вернешься назад и будешь ждать меня у этой двери. Когда я выйду, задвинешь за мной засов». И он подтолкнул меня вперед. Я пробовал заговорить с ним, но он не отвечал. Я подвел Бора к дверям библиотеки и он махнул мне, давая понять, что я должен возвращаться к входной двери. «Пошел!» — злобно прошипел он, увидев, что я не очень-то тороплюсь выполнить его распоряжение. Вероятно, Отто что-то почувствовал, так как я слышал, как он крикнул из библиотеки: «Кто там?» Я заторопился обратно к двери. Но тут я подумал: зачем надо Бору, чтобы я ждал его у двери? Почему он не сказал, что я должен подойти к двери минут через пятнадцать или через полчаса, или не назначил мне какое-то другое место, куда он подойдет, когда закончатся переговоры… Я еще ничего не успел сообразить, как раздались шаги в коридоре и появился Бор. Он был очень бледен и сказал только одну фразу: «Все в порядке». Но не мог он за эти несколько минут провести с Отто никаких переговоров! Я занервничал, спросил, что произошло. «Ничего», — ответил Бор. Он схватил меня за лацканы пиджака и еще раз повторил: «Ничего не произошло, слышишь?! И вообще я здесь не был. Если ты это усвоил — будешь жить. Иначе пеняй на себя! А теперь задвинь за мной засов». Он вышел на улицу. Я немного замешкался и услышал за дверью громкий шепот: «Засов!» Я задвинул засов и помчался в библиотеку. Сердце у меня бешено колотилось, когда я остановился у дверей и прислушался. Все было тихо. Я открыл дверь и увидел страшную картину: в каталке передо мной было безжизненное тело, залитое кровью. Я понял, почему Бор потребовал, чтобы я впустил его не через парадный вход, а через боковую дверь. Там нас действительно никто не мог увидеть. Теперь все подозрения падут на меня. Я получил в наследство замок, я хотел продать его городу, я убрал Отто с дороги, потому что он мешал мне сделать это. Если не считать слуг, я остался единственным живым человеком в замке, все двери которого на засовах. Я попался на удочку, сам того не понимая. Я выбежал на улицу и сломя голову примчался сюда. Алдо Вейс уже ждал меня. «Возьми себя в руки», — сказал он, посмеиваясь. Он сидел как раз за тем столом, где вы теперь сидите. — Филип повернулся к комиссару. «Конечно, все сразу подумают, что ты совершил это убийство, но ведь никто ничего не сможет доказать. Полиция, конечно, немного посуетится, но в конце концов плюнет на это дело. Да и все, кто знает тебя, начнут говорить, что ты не мог этого сделать, что ты не похож на человека, который способен хладнокровно убить!». Он долго хохотал, а потом добавил: «Самый лучший способ сбить охотничков с толку — направить их по ложному следу, сунуть им под нос подсадного кролика. Почуяв запах крольчатины, они потеряют голову и кинутся по ложному следу! Поэтому ты должен молчать. Пусть они бегут за нашим кроликом». Он стал успокаивать меня, говорить, что тюрьма мне не грозит: «Они не смогут ничего доказать, — сказал он, — а нас никто и в глаза не видел. Тебя отпустят „за недоказанностью преступления“, им не удастся установить никакой связи между нами и Отто фон Далау, хотя связь-то, конечно, есть, да только лишь один человек знает о ней. И этот человек — ты. Поэтому ты должен молчать, ясно?» Тут Алдо перестал улыбаться и посмотрел на меня так, что у меня мороз пошел по коже. Но потом он снова заулыбался. «Надо дать этому делу немного отстояться, — сказал он. — Ты немного повремени с продажей замка. А когда продашь, не торопись с возвратом долга, пусть все считают, что ты бедный человек. А ты вложишь деньги во что-нибудь, скажем, в какое-нибудь акционерное общество и только мы с тобой будем знать, что ты их как бы положил в мой несгораемый шкаф». За спиной Алдо стоял, скрестив руки на груди, Бор. Оба были очень довольны и больше всего их радовало то, что я убежал из замка — это сразу наведет полицию на мой след, сказали они.
