Сергей, наконец, проснулся.
Самая независимая программа «Время» подходила к концу — передавали новости культурной жизни. Он потянулся, встал с дивана и направился на кухню, поставить чайник. В коридоре его настиг звонок в дверь.
Отворив, Елагин увидел перед собой невысокого парня. И сразу встал в стойку, правда пока мысленно. Через пару секунд сообразил, кто перед ним. Брат Романа Паленова, Олег.
— Привет! — процедил непрошеный гость и бросил на хозяина квартиры взгляд, полный лютой доброты.
— Привет, — отозвался Сергей, прислоняясь к дверному косяку и загораживая проход.
— Разговор есть.
— Ну?
— А к себе не пригласишь?
— Обойдешься.
— Ну, как знаешь… Можем и здесь потрещать.
Паленов нарочито неторопливо похлопал себя по карманам в поисках сигарет, а затем так же нарочито неторопливо закурил. Сергей терпеливо ждал.
— Короче, баба твоя на нарах.
— Что? — не понял Елагин. — Какая баба?
— А у тебя что — гарем? Со счету сбился? Маринка, что из гостиницы.
— Как на нарах?! — еще больше удивился Сергей. — За что?
— С бизнесом мухлевала. Кино крутила якобы от гостиницы, а денежки — себе в карман.
По уверенности в голосе Олега Елагин понял, что тот не врет.
— Откуда знаешь?
— А вон — из программы «Время». Короче… Мне плевать, что ты — мент. Ромка — брат мой родной, и я тебе его никогда не прощу. Если прокурорские отмажут — сам достану. Пусть тебя хоть вся псарня охраняет — достану, понял?!
— Может, прямо сейчас и попробуешь?
Олег сверкнул глазами, но сдержался.
— В общем, так! Послезавтра Маринку в «крытку»[4] переведут. С судьей вопрос решен… А что с ней там станет — догадываешься. Уже кому надо намекнули, кто она да что. Встретят. У тебя сроку — до завтрашнего вечера. Признаешься, как было дело, — отпустят на подписку.
Олег повернулся и быстро зашагал вниз по лестнице.
Спустя двадцать минут Елагин был в следственном отделе, у Вороновой. Они вышли в небольшой дворик, где можно вести разговоры, не опасаясь прослушки, порчи и сглаза.
— Сереж, я здесь ни при чем, клянусь! И даже не знала! Это Женька с москвичом мухлюют! Но ты не волнуйся! Скорее всего, это блеф. Никто ее не арестует. За «экономику» сейчас не «закрывают».
— Я бы поверил, если б в системе не работал. Иногда за вшивый патрончик упаковывают. Придумают что-нибудь…
— Ты что, серьезно хочешь пойти к Краснову с признанкой?
— А что — есть другие варианты?
— Подожди, послушай меня… Ни один судья санкцию не даст, даже Журову. Ну даже если арестуют, то на зону не отправят. Максимум, штрафанут. Посидит пару месяцев. Не Снегурочка, не растает.
— Она же из-за меня сидит!
— Да кто она тебе, Сережа?! Сколько вы знакомы?! Вспомни, о чем мы говорили… Ты же не мальчик уже, вырасти давно пора. Романтика осталась там, в детском лагере, а ты все розовые очки снять не можешь. Она же воспользовалась тобой, как салфеткой одноразовой. Сам ведь на очной ставке слышал. И ты что — после этого готов ради нее в тюрьму сесть?
— Она любит меня… Я знаю.
* * *
Журов встал со стула и, подойдя к окну, плотно прикрыл створку.
— Ну-ну… А дальше?
— А дальше он понял, что уже не убежать, остановился и повернулся ко мне, — продолжил Сергей, глядя в пол. — Тогда я его и узнал.
— Вы же раньше утверждали, что не могли видеть его лица, поскольку оно капюшоном было закрыто, — на мгновение оторвался от протокола Краснов. — Как же вы могли его узнать, тем более — сразу?
— Он, когда остановился, капюшон откинул.
— Дальше! — потребовал Журов, усаживаясь на место и закуривая.
— Ромка меня тоже узнал, аж в лице переменился. И тогда я понял, что такой возможности больше не представится. Все проблемы разом решить можно.
— И?
— И выстрелил.
— Сразу выстрелил или что-нибудь сказал напоследок?
— А чего говорить? — Елагин сам себе удивлялся, как легко он себя топит и, главное, это осознает. — Американское кино, что ли?.. Он, скорее всего, понял, что конец ему. На роже все написано было.
— Подождите, Сергей Сергеевич, — снова встрял Краснов. — Из ваших показаний теперь выходит, что вы выстрелили в Романа Паленова только потому, что узнали его. Но это же абсурд! Основания же должны быть. Личная неприязнь там, угрозы с его стороны, ревность, наконец…
— Личная неприязнь, — послушно подтвердил Сергей. — И угрозы. Он грозился Маринку убить.
— А с какой стати? Наумова показала, что с Паленовым к тому времени рассталась, так что…
— Давайте не будем, Евгений Борисович, достоевщину в уголовном деле разводить, — перебил Журов. — Наумова свои показания несколько раз меняла, поэтому опираться на них я бы не стал. А вот, например, тот факт, что Роман Паленов угрожал Марине гранатой, подтверждает свидетель Самсонова. И драку в парке Паленов затеял. Так что у Елагина были реальные основания и для ревности, и для личной неприязни.
— Но ведь граната была ненастоящая, — робко возразил Краснов.
— В гостиницу он вполне мог прийти и с настоящей. Мало ли что у него муляж нашли… Не забывайте, что Роман Паленов входил в группу Седого. У них с оружием и боеприпасами проблем не было… Сергей Сергеевич, а Кленов где был, когда вы в Романа стреляли?
— Не знаю. Он потом подошел.
— Что значит «потом»?
— Я время не засекал. Может, минуты две. Я сам его по рации вызвал, когда все случилось.
— Понятно, — Журов повернулся к Краснову: — У вас будут еще вопросы, Евгений Борисович?
— А где все-таки гильза?
— Откуда я знаю?.. Там где-то валяется…
— А у вас, Сергей Сергеевич, есть вопросы? Или, может, просьбы?
— Маринку отпустите.
— Вообще-то, дело Наумовой уже передано в районное управление внутренних дел, по подследственности. Но я уверен, что в свете вновь открывшихся обстоятельств они выпустят ее на подписку о невыезде.
Краснов посмотрел на Елагина с легким сочувствием:
— Сейчас я допрошу вас в качестве подозреваемого. Мы обязаны предоставить вам адвоката. У вас есть кто-нибудь или пригласить дежурного?
— Приглашайте, — устало ответил Сергей.
С улицы через открытое окно ворвались трели автомобильной сигнализации. Олег Паленов, еще не совсем проснувшийся, досадливо поморщился и повернулся на другой бок. И в следующую же секунду до него дошло, что как раз такой сигнал — у его «тойоты», и вчера вечером он не стал загонять ее в гараж, припарковал у дома. Вскочив с кровати, он дернулся к окну.
Возле его машины стоял какой-то тип с «Чупа-чупсом» во рту и беспардонно ковырялся в замке водительской двери.
— Э! — крикнул Паленов. — Чё надо?!
Взломщик на законное возмущение автовладельца никак не отреагировал. Даже головы не повернул. Умолкнувшая было «тойота» вновь разразилась отчаянными воплями о помощи.
«Ни фига се… Уже днем, бля».
Олег мигом напялил джинсы, схватил рубаху и, наспех сунув ноги в кроссовки, выскочил из дома.
На выходе дорогу ему неожиданно преградил тот самый тип с «Чупа-чупсом». И тут же за спиной Паленова вырос другой, появившийся из-за тополя.
Как-то все это нетолерантно.
— Спокойно, Олежек, без суеты, — произнес первый, оттесняя Паленова внутрь и доставая из кармана удостоверение. — Криминальная милиция, капитан Бухаров. Не слышал о таком?
— Ну а если нет?
— Ну а если нет — будем знакомы. И по случаю нашего нежданного знакомства в гости тебя хочу пригласить.
— У вас что — ордер есть?
— Ух, какие ты слова знаешь… Грамотный. Это хорошо, когда человек грамотный. С таким и разговаривать приятней. Нет, ордера у меня нет. Только для задушевного разговора ордер не требуется. Кстати, как юрист юристу, напомню, что грамотнее говорить не «ордер», а «постановление». И если таковое выписано, то уже не разговоры идут, а допросы. И везут на них в наручниках. Улавливаешь разницу?
Олег промолчал.
— Улавливаешь, — удовлетворенно кивнул Бухаров. — Ну так что — в гости поедешь или наручники доставать?
— Зачем было машину ковырять? — ответил Паленов уже без вызова в голосе. — Зашли бы в дом и переговорили бы спокойно.
— С машиной твоей ничего не случилось. Я аккуратно.
— Погодите. Пойду, переоденусь.
— В морге тебя переоденут… — мрачно отозвался Андрей. — Да шучу я, не дрейфь. А переодеваться не надо — не в театр едем.
Паленов неопределенно качнул головой и проследовал к милицейским «Жигулям».
В машине те не проронили ни слова. Олег попытался поинтересоваться, о чем они собираются с ним говорить, но сидевший рядом оперативник, не ответив, отвернулся к окну, продолжая посасывать «Чупа-чупс». Судя по запаху — апельсиновый.
Войдя в кабинет, Бухаров кивнул на свободный стул перед одним из четырех столов.
