— Света, пожалуйста, я очень устал, — простонал Рязанцев, скинул кроссовки, улегся на кабинетный диван и отвернулся к стене.
— Нет, мне просто интересно, чего хотел этот человек, он ведь вроде бы не мальчик, чтобы не понимать элементарных вещей, и лицо у него вполне интеллигентное, — продолжая ворчать, она накрыла его вязаным пледом, чем-то еще пошуршала, позвякала и наконец удалилась.
Глава 24
В пресс-центре думской фракции “Свобода выбора” безответно заливались телефоны, на экранах включенных компьютеров уныло вились разноцветные ленты, плавали экзотические рыбы. Теплый сквозняк гонял по столам и по полу всякие важные бумаги. Сотрудники собрались в комнате отдыха. Первый шок остался позади. Маленький кабинет Вики был опечатан.
Все десять раз переговорили, все возможные и невозможные версии высказали. Заместитель Вики, Феликс Нечаев, сорокалетний рыхлый юноша с пегими волосами до плеч, единственный человек, который по идее мог бы сейчас ее заменить, отчаянно зевал, пил коньяк из кофейной чашки и поедал вялые ломтики лимона, разложенные на блюдце. Пальцы его были липкими, лицо потным и отечным.
— Вот такие дела, — повторял он, лениво поигрывая связкой ключей с брелоком-колокольчиком. Колокольчик звенел, брелок без конца падал на пол. Феликс поддевал его острым носком ботинка, подкидывал, ловил на лету.
— Прекрати! — не выдержала секретарша Наташа Дронкина, крепко сбитая высокая блондинка. Ее приятную внешность безнадежно портили несколько выпуклых щетинистых родинок на щеках и на подбородке, каждая размером с горошину.
— Что тебе не нравится? — лениво поинтересовался Феликс.
— И так в ушах звенит, а тут еще ты со своими ключами, — проворчала Наташа, громко возмущенно всхлипнула, достала пудреницу и занялась своим лицом.
— Он все наиграться не может, — подал голос компьютерщик Вадик, длинный и худой, бритый налысо, с серебряной серьгой в ноздре, — неделю назад купил наконец тачку, вот и гремит ключами, как младенец погремушкой.
— Что ж ты коньяк с утра хлещешь, если за рулем? — покачала головой Наташа. — Жить надоело?
— Надоело, — оскалился Феликс, — до того похабная жизнь пошла, что и правда надоело.
— А вот Вике, наверное, не надоело жить, — заметила из глубины комнаты младший редактор Лиля Осипенко, маленькая, круглая, с вытравленными до белизны волосами и крупным вздернутым носом, — а всем плевать. Был человек — и нет. Подумаешь, какая ерунда! Что вы за люди, не понимаю, честное слово!
— Ну нам теперь повеситься, да? — раздраженно прорычал компьютерщик Вадик.
— Нет, я не могу, не могу, — Лиля громко зарыдала, к ней тут же подсела старший редактор Тата, поджарая дама с серебристым бобриком волос, в очках в толстой розовой оправе.
— Деточка, не надо. Мы все переживаем, но каждый по-своему. Одни люди могут выплескивать свои чувства, как ты, другие все держат в себе.
— Слышь, а какая тачка у тебя? — шепотом спросил молоденький курьер Костик Терентьев, подходя к Феликсу и опускаясь перед ним на корточки.
– “Фольксваген-гольф”, — небрежно ответил тот и в очередной раз поддел ногой упавшую связку ключей.
— Новая?
— Ну, почти. Девяносто седьмого года.
— Вроде Вика такую недавно покупала, — вспомнил Костик.
— Ага. Если только для своей домработницы, продукты из супермаркета возить, — выразительно скривился Феликс. — У леди была бирюзовая “Хонда”.
— Нет, правда, я помню, она говорила про “Фольксваген”. Она хотела вторую машину, именно “гольф”.
— Может, и хотела, теперь уж не хочет, — Феликс потянулся, хрустнув суставами, — и вообще, отстань. У нас тут траур, а ты все о тачках. Нехорошо это, Костик.
— А нашему Костику все по фигу, — подала голос секретарша, — он у нас поколение-нэкст. Когда его отца арестовали, он тут учил Вику чечетку танцевать.
— Ой, ну не надо, не надо мне морали читать, — махнул рукой Костик, — когда это было? Ты все забыть не можешь! К тому же папульку почти сразу выпустили. Морду набили и выпустили.
— О Боже! — Наташа вздохнула и закатила глаза к потолку. — Ив кого ты такой жестокий бесчувственный идиот? Отец физик, доктор наук, мама искусствовед. Морду набили! Это ж надо!
Молоденький курьер скорчил кислую рожу, махнул рукой на Наташу и продолжил приставать к Нечаеву:
— Феликс, Феликс, а ты свою где купил?
— Приятель из Германии пригнал.
— Сколько взял за перегон?
— Восемьсот.
— Это недорого. У меня тут бывший одноклассник тоже подрядился гонять машины из Германии, он такое рассказывал, жуть. Почти пятьдесят часов за рулем, все дерут деньги, кому не лень, погранцы, полиция, таможня, сейчас еще всякие “зеленые” экологи появились, требуют пошлину за вред окружающей среде. Ну и бандюки, конечно, как же без них? Говорят, им сами погранцы сообщают, кого стоит грабануть, у кого есть что взять. К примеру, остановишься поспать в Белоруссии, обязательно нарвешься на бандюков. Такса минимум сто баксов. Откажешься платить — все, кранты, в лучшем случае останешься без тачки, в худшем замочат.
— Господи, о чем вы говорите? — простонала сквозь слезы Лиля, но никто ее не услышал. Тата вновь углубилась в чтение глянцевого женского журнала, Наташа красила ресницы, Вадик задремал.
Дверь была плотно закрыта. Мимо процокали каблучки секретарши одного из помощников Рязанцева, и тут же навстречу ей вспухла волна шума. Журналисты, аккредитованные в Думе, с утра клубились в крыле, принадлежащем фракции “Свобода выбора”, и каждого, кто входил и выходил, брали в плотное кольцо. Секретарша одного из помощников партийного лидера имела полное моральное право замахать на них руками, забормотать: “Я ничего не знаю!” — и продраться сквозь строй к лифту, а потом в буфет. Но сотрудники пресс-центра не могли себе этого позволить. Они обязаны были не просто общаться с журналистами, но и дружить с ними, не обижать, кормить эксклюзивной информацией. Взамен журналисты предоставляли главе фракции эфирное время и газетно-журнальное пространство. На этом бартере и держалась основная работа пресс-центра.
Беда заключалась в том, что Вика Кравцова за последние три года успела уволить всех, кто мог бы даже теоретически претендовать на ее место, и собрала вокруг себя совершенно никчемную команду, на фоне которой выглядела блестящей и незаменимой. К подчиненным она предъявляла всего три простых требования: покорность, исполнительность и бездарность. Ей не нужны были чужие идеи, ей хватало собственных.
Взять на себя ответственность и выйти к прессе никто не решался.
— Лезут, лезут, сволочи, — зевнув, произнес Феликс и налил себе еще коньяку, — стервятники, тянет их на мертвечину.
— Ой, перестань, не надо, — поморщилась Тата, — чего делать-то будем?
Этот вопрос давно висел в воздухе. Все понимали, что до вечера так сидеть невозможно. Либо надо начинать работать, либо просто плюнуть, молча продраться сквозь кольцо журналистов и разойтись кто куда.
Феликс зажевал лимоном очередную порцию коньяка, Наташа принялась сосредоточенно начесывать пышную челку, Вадик загасил докуренную до фильтра сигарету и тут же достал следующую. И в этот момент дверь распахнулась. На пороге стояла совсем юная стриженая блондинка в белых штанах и полосатой майке.
— Здравствуйте, — сказала она, одаривая всех сверкающей улыбкой, — меня зовут Мери Григ, я из Нью-Йорка. У вас там в предбаннике целая толпа прессы. Вы хотите, чтобы они разошлись? Или вам есть что им сказать?
* * *
Нянька Рая не спеша мыла пол в палате, тряпка тихо чмокала в ведре, за открытым окном щебетали птицы. Койка Галины Дмитриевны была слегка приподнята и развернута к телевизору. Шло дневное ток-шоу.
— Я женским вниманием никогда обойден не был, — надменно сообщил с экрана щекастый мужчина с длинными волосами, зачесанными назад и забранными в хвостик, — у меня всякие были: и зрелые матроны, и девочки молоденькие, и фотомодели, и бизнес-леди, так называемые деловые женщины. Вот этих я просто не выношу.
