С Зоей Семенцовой все обстояло куда сложнее. Она пережила страшную трагедию, попав в автокатастрофу вместе с мужем и дочерью. В живых осталась только она. Выйдя из больницы, она начала пить «по-черному», и с крепких профессиональных актрис второго плана быстро скатилась до «эпизодниц», а потом и вовсе сидела без работы. С ней не хотели связываться, зная ее алкогольную ненадежность и истеричность. Потом Зоя долго лечилась и вроде бы выправилась. Азучена была первой ролью, которую ей доверили после долгого перерыва. Доверили с опаской, после ее многочисленных просьб и заверений, что теперь она «в порядке». Зою жалели, да и актрисой она была очень неплохой. И как теперь отнять у нее роль, которую она с таким трудом, путем таких унижений вымолила себе? Как сказать ей, что Азучену она играть не будет? В «Трубадуре» есть еще только одна женская роль, совсем уж «эпизодная», но она для молодой женщины. Зоя на эту роль ну никак не «катит».
Короче, скандал был ужасный. Зоя орала как резаная, грозилась «удавить эту соплячку», плакала, умоляла, чуть не в ногах валялась. Ведь это был ее шанс доказать, что она снова может работать. И этот шанс у нее отобрали. Причем как отобрали! Утвердили на роль, а потом передумали. Слухи-то какие пойдут, пересуды! После этого уже ни один режиссер ей ничего не предложит. Будут думать: что эта алкоголичка еще вытворила, что ее с роли сняли? Нет уж, от греха подальше с ней связываться.
В общем, Азучену сыграла Алина Вазнис, и это получилось действительно здорово. Фильму сделали грамотную рекламу, и все кассеты вмиг разошлись, пришлось дважды дополнительно тиражировать.
После «Трубадура» Дегтярь решил ставить «Риголетто», использовав известную запись с Марио дель Монако и Райной Кабаиванской. И пригласил Алину сыграть, естественно, Джильду, в глубине души ожидая, что она сейчас опять что-нибудь выкинет, например, скажет, что Джильда ей не интересна, а вот совсем небольшую роль Маддалены она с удовольствием сыграет. Но Алина и тут повела себя неожиданно, не произнеся ни слова о Маддалене.
– Я с удовольствием буду играть Джильду, – заявила она. – Но только так, как я ее понимаю, а не так, как всегда было принято.
– И как же это? – подозрительно спросил Леонид Сергеевич.
– Ну… Мне трудно объяснять, я лучше напишу.
И написала. В общем, с «Риголетто» история получилась такая же, как и с «Трубадуром». Кассеты нарасхват, и три дополнительных тиража…
– А что Семенцова? – вернулась Настя к интересовавшей ее теме.
– Да ничего. Почти все время в простое. После того случая с Азученой снова начала пить, потом снова лечилась… Недавно ее пробовали на эпизод, но неудачно. Не взяли. Но Алину она с тех пор ненавидела жутко. Что ж, ее можно понять.
– Леонид Сергеевич, а вас не удивляло, что свои трактовки Алина не могла объяснить, а приносила вам в письменном виде?
– Что вы имеете в виду? Что кто-то за нее все это сочинял? Да нет, уверяю вас. Алина действительно была, как бы это помягче выразиться… гигантом мысли, но не гигантом речи. Вот так приблизительно, если вам понятно, что я имею в виду. Она очень плохо говорила, речь была совершенно не развита. Память у нее была отличная, роли учила легко и произносила тексты без запинки, но вот собственные мысли выразить – это всегда было для нее проблемой. Как будто ступор какой-то на девочку находит, мямлит что-то, слова повторяет, фразу до конца выстроить не может, чтобы подлежащее не потерять. Очень плохо говорила. А вот письменная речь – отменная. Знаете, это довольно часто встречается, правда, как правило, в обратном варианте. У человека может быть прекрасная, яркая, образная речь, а как дело доходит до бумаги и ручки – куда только все девается? Сухие казенные фразы, читать тошно. Но у Алины было наоборот. Да вы можете сами убедиться, у меня сохранились ее записи по Азучене и по Джильде. Хотите, я вам дам их почитать?
– Конечно, Леонид Сергеевич. Большое вам спасибо. Вы вообще хорошо знали Алину?
– Как вам сказать… Она снималась у меня на протяжении трех лет, пока ее Андрюша Смулов не забрал. Тому уже года четыре будет. В эти четыре года я видел ее часто, все-таки в одном объединении работаем, а общались мы с ней мало. Но я вам скажу откровенно, рядом с Андрюшей она очень выросла как актриса. В ней была бездна таланта, но… Тут как с устной речью. Что-то все время ей мешало раскрыться полностью. Ресурс, я чувствовал, огромный, а заперт в чулане, и как открыть замок – она не знает. Такое впечатление, что она стеснялась публики. Съемки в павильоне всегда проходили отменно, а вот как только выйдем на натуру – все, конец. Алина как замороженная. В павильоне-то все свои, а на натуре почти всегда толпа любопытствующих собирается. Андрей сумел с этим справиться, честь и хвала ему. Бился он с ней долго, но у него получилось. Такая актриса погибла! И только-только самый расцвет у нее начался… Андрюшу жалко безумно. Он ведь не только любил ее, она была ЕГО актрисой. Без Алины он уже ничего толкового снять не сможет, и это сейчас, когда у него второе дыхание открылось… Жаль.
Он пододвинул Насте пепельницу.
– Курите, не стесняйтесь, я же вижу, как вы мучаетесь, все на пепельницу посматриваете. Меня дым не раздражает.
Настя благодарно кивнула и с наслаждением закурила. Ей нравилось сидеть здесь, в этой квартире с выломанными перегородками между комнатами, превращенной в один большой зал, со стенами, увешанными фотографиями знаменитых музыкантов и певцов. Краем уха она слышала бессмертную музыку Верди, и уходить отсюда ей не хотелось, хотя приличия требовали сворачивать визит – шел одиннадцатый час.
– Расскажите мне о Зое Семенцовой, – попросила она Дегтяря.
– Что вам рассказать? Вас, как я понимаю, интересует вопрос, могла ли она убить Алину?
– Вы очень прямолинейны, Леонид Сергеевич.
– А вас это пугает? Так вот, я отвечу вам: да, могла. По состоянию души, психики, если вам так больше нравится, – могла. Вполне. А по физическим данным – вряд ли. Алина, конечно, не баскетболистка, но и не кроха, она – нормального женского среднего роста, примерно метр шестьдесят девять. Это я еще с тех пор, как снимал ее, помню. И весила она килограммов шестьдесят пять – шестьдесят восемь. А Зоя – маленькая, худющая, как большинство пьющих, ножки как палки, ручки как спички. Застрелить – да, отравить – тоже да. Но не задушить.
– А если предположить, что Алина Вазнис была в бессознательном состоянии? Спала, пьяна, в обмороке?
– Ну тогда конечно, – развел руками Дегтярь. – А что, есть данные, что она умерла, находясь в бессознательном состоянии?
– Пока нет, – призналась Настя. – Результаты вскрытия будут только завтра. Это я так спросила, на всякий случай. И что же, вы полагаете, что Семенцова столько лет копила обиду? Ведь тогда, пять лет назад, ее обида и ненависть были, наверное, намного острее, чем сейчас? Почему же не тогда? Почему именно теперь?
– Э-э, голубушка, вот именно что теперь. В этом-то весь и фокус, что теперь, когда Алина на взлете, когда на небосклоне маячит всемирная известность. Когда она из подающей надежды стала звездой. Вот тут-то самая острота и начинается. Уснувшая ненависть оживает. Чаю хотите?
– Да неудобно мне, Леонид Сергеевич, уже поздно, вы нездоровы, а я вас мучаю. Мне, наверное, уже пора оставить вас в покое, хотя вопросов у меня осталось еще много.
– А вы не стесняйтесь, – улыбнулся Дегтярь. – Я сейчас один, жена с внуками и собакой на даче, так что вы никого не обеспокоите. И потом, если вы сейчас уйдете, то как же «Травиата», которую вы якобы любите?
Он лукаво подмигнул и рассмеялся.
– Давайте уж запишем ее до конца, заберете кассету, потом как-нибудь при случае вернете мне чистую взамен этой.
– Тогда спросите меня снова, хочу ли я чаю, и я честно вам признаюсь, что хочу кофе.
Насте чем дальше, тем больше нравился этот скрюченный радикулитом человек, и его предложение задержаться она восприняла с радостью. Однако как же она будет возвращаться домой так поздно? Анастасия Каменская вовсе не была храброй и отчаянной, какими принято рисовать работников уголовного розыска. И темных улиц она боялась точно так же, как любая другая женщина тридцати пяти лет, может быть, даже чуть больше, потому что сводки происшествий читала ежедневно, а вот быстро бегать и метко стрелять не умела совсем. И тут в голову ей пришла неожиданная мысль.
– Леонид Сергеевич, у вас есть телефон вашего начальника службы безопасности?
– Владислава Николаевича-то? Обязательно. У каждого сотрудника «Сириуса», вплоть до уборщицы, есть номер, по которому можно с ним связаться в любое время суток. Сотовая связь.
– Позвоните ему, пожалуйста, я хочу с ним поговорить.
Он ехал домой усталый и злой, потратив несколько часов на выяснение того, где вчера поздно вечером шлялась непутевая жена шефа. Узнал он совсем немного, и это ему не нравилось. С утра Ксения была дома часов примерно до двух, потом пила кофе в баре Киноцентра. Ну, наверное, пила она не только кофе, во всяком случае, видели ее там часов до пяти примерно. Потом – провал до без четверти восемь, когда она встретилась со своей приятельницей возле станции метро «Красные ворота», чтобы взять у той очередной рецепт на транквилизаторы. Приятельница работала в психоневрологическом диспансере и снабжала Ксению рецептами, которые выписывал по ее просьбе знакомый врач. Встреча была назначена на девятнадцать тридцать, но Мазуркевич, как водится, опоздала примерно минут на пятнадцать. И после этого – снова провал, уже до ее возвращения домой в пять минут четвертого утра.
