Томина дернули за рукав, и он отозвался притворно-сонливым тоном:
— Я вас слушаю.
— Скажите, вы всегда такой… м-м… унылый?
— Я очень мрачен от природы. Кроме того, без малого два дня я толок воду в ступе. Не пробовали? Жуткое занятие.
— А куда вы едете?
Девушка была смугленькая, с ямочками на щеках. Ладно, давай поболтаем.
— В маленький далекий городок.
— Там вы тоже будете толочь воду в ступе? — ямочки стали глубже.
— Не исключено.
— Мне вас искренне жаль… Хотите бутерброд с сыром?
— Кажется, нет.
— А с колбасой?
— Спасибо, еще меньше.
— Ко всему прочему вы еще и вегетарианец? — вмешался сидевший рядом парень с гитарой.
Вместо ответа Томин тронул пальцем струну:
— Слышишь звук? Подтянуть надо.
— Может, споем? — улыбнулся тот насмешливо.
Томин забрал гитару, тщательно настроил. И сыграл «Чижика-пыжика».
— Ничего смешного. Подчас это сложнейший вопрос — где был Чижик-пыжик такого-то числа в такое-то время…
Он коротко задумался: в субботу непременно заставят петь. Надо хоть вспомнить, как это делается.
Он взял несколько аккордов и запел — ребятам не знакомое, потому что свое: про часы, которые шли, опережая время, и очень этим гордились; потом про то, как за Полярным кругом решили строить арбузолитейный цех… Тексты у Томина были юмористические, подтекст грустный и вольнодумный, мелодии запоминающиеся.
(Пора тогда стояла на редкость гитарная. Все пели, многие сочиняли, кто во что горазд. У Томина получалось недурно, а по мнению друзей, лучше всех).
* * *
На развилке шоссе чернел столбик с указателем: «Еловск — 12 км».
Возле него затормозил и остановился грузовик, в кабине которого сидел заросший исхудалый Багров.
— Все, браток, дальше не по пути, — сказал молодой шофер.
— Подбрось меня, парень, — с надрывом попросил Багров. — Хоть полдороги. Спешу.
Шофер хмыкнул.
— Все спешат. Время — деньги. А у тебя, похоже, ни того, ни другого.
Он дотянулся через пассажира до дверцы, открыл ее приглашающим жестом.
Багров не двинулся.
— Устал я. Тебе во сне не приснится, как я устал!
— Какая-нибудь попутка прихватит, — беспечно обнадежил парень. — Подождешь — не пропадешь!
Под тяжелым взглядом Багрова он осекся, насторожился. Густело молчание. Только щетки поскрипывали по стеклу. Парень инстинктивно подобрался, готовый к любой неожиданности.
Двенадцать километров. По сравнению с преодоленным расстоянием — такая ничтожная малость. Но их надо пройти на обмороженных ногах. Да еще скрытно, хоронясь и от встречных и от попутных. Двенадцать километров. Двенадцать километров. Если бы этот сосунок мог понять…
— Ну ладно. Пусть будет спасибо, — Багров заставил измученное тело пошевелиться, сполз на землю.
Прикрывая лицо, поднял воротник полушубка, который был ему и короток и тесен; надвинул шапку на лоб.
Грузовик испуганно умчался.
Первые шаги — самые трудные, позже боль притупится. Двенадцать километров — не полторы тысячи. Это близко. Это рядом. А мокрый снег — даже хорошо. Проезжим несподручно приглядываться, кто там пехом тащится.
…Томин находился в Еловске с утра.
Казалось бы, логично, попав в Москву, забежать домой и на работу, и он уже вышел на площадь со своим чемоданчиком и опустевшей «пропитательной» сумкой, но вдруг вернулся позвонить из вокзального отделения милиции.
На предположительном маршруте Багрова обнаружились наконец случаи недавних пропаж (шапка, полушубок, валенки, бидон молока). И если «автором» везде был Багров, то, судя по датам, двигался он на диво быстро.
Томин пересек площадь и взял билет до Еловска. Тревога, звеневшая до того комариком, зажужжала шмелем…
Первым прибежал в дежурку извещенный о прибытии инспектора МУРа участковый Иван Егорыч. Человек местный, что Томину и требовалось:
— У меня к вам тысячи полторы вопросов, и все как раз местного значения. Город, естественно, знает про побег?
— Понятное дело.
— И что предполагают о причинах?
— Да не очень и предполагают. Ждут, чего будет, — развел руками Иван Егорыч.
— Но случай-то редкостный!
— Так Багров и сам редкостный. Коснись кого другого, люди бы на все лады голову ломали. А раз Багров… чего только не вытворял…
— Особенно под градусом, — добавил дежурный. — Некоторые просто считают, что наскучило трезвому сидеть — он ноги в руки и пошел.
— И вы того же мнения, Иван Егорыч?
— Ну нет, не такой дурак, чтобы за пол-литра в побег. Какая-нибудь идея приспичила. А вот какая — тут за него не угадаешь.
— Надо обязательно угадать! Смотря по содержанию идеи, будем прикидывать, где Багрова искать.
— Брат у него младший на Дальнем Востоке рыбачит… — после короткой паузы припомнил участковый.
— Дядька есть в Киеве. По матери, — подал голос дежурный.
— На Востоке брат, в Киеве дядька — это все не то. Похоже, Багрова надо ждать у вас, в Еловске.
— У нас?! — привскочил даже участковый. — Все равно что в мышеловку!
— Какой тогда расчет на волю рваться? Нет, товарищ майор, ошибка.
— Смотря по содержанию идеи. Зацепка вот в чем: в ту же колонию попал один здешний. Именно после с встречи с ним у Багрова резко изменилось настроение, и вскоре — побег.
Дежурный с участковым переглянулись обеспокоенно.
— Мог земляк сообщить ему такую новость, которая Багрова перевернула? К примеру, отец при смерти, жена в больнице?
— Да все, слава Богу, здоровы. А кто здешний, товарищ майор?
— Некто Иван Калищенко.
— У-у, Калищенко мог чего угодно натрепать!
— Он-то трепанет, да Михаил навряд поверит! — загорячился дежурный. — Ванька от него до самой армии с битой рожей ходил — за поганый характер!
— Но, между прочим, пили вместе не один раз за последнее время, — покачал головой Иван Егорыч.
Они еще потолковали на эту тему, и Томин внимательно выслушал обмен мнений.
— Решим так, — подытожил он, — Багров мог поверить Калищенко в двух случаях — или понимал, что тот сообщил правду, или известие было очень похоже на правду.
Собеседники выжидательно молчали.
— Подумайте: что-нибудь произошло, что вплотную затрагивает Багрова? Предположим, он был бы здесь — что-нибудь всколыхнуло бы его, заставило вмешаться?
Дежурный с участковым подумали вместе, подумали порознь и отрицательно покачали головами.
«Ничего не вытанцовывается! А Багров все ближе… Но, собственно, кто поручится, что его несет именно в Еловск? Ах, да, Паша ручался. Впрочем, были случаи, и он обманывался…»
Пришел еще и еще кто-то, присоединился к обсуждению.
— Давайте зайдем с другой стороны, — сказал Томин. — Нет ли серьезного нераскрытого преступления — старого, еще до ареста Багрова?
Дежурный сощурился, стараясь уловить мысль Томина.
— Это, значит, ход такой: Мишка чего-нибудь натворил и, пока не поймали, сел по мелочи?
— А Калищенко ему шепнул, что теперь, мол, докопались до прежнего?
Томин кивнул.
— Хитро! Да только не про нас. Ничего хоть мало похожего. Верно, Егорыч?
— Бог миловал. У нас «висячек» вовсе нет, — похвастался он к слову.
— А коза, Егорыч?
Все засмеялись.
«Счастливые люди. Единственная «висячка», да и та из козьей жизни».
Но слушать про козу было некогда. Шмель гудел неотступно, и благодушное настроение присутствовавших начало понемногу раздражать. Не усидев на стуле, Томин взялся расхаживать по просторной дежурке.
«Придется вернуться к Пашиной версии. Только не сразу тыкать пальцем в жену».
— Ставлю на повестку дня семейный вопрос, — объявил он. — Домочадцы, родственники в Еловске. Какие родственники? И какие события? Все подряд.
Стали перебирать:
— Варвара — золовка — двойню родила.
— Катерина Багрова со своим Витькой поссорилась. Тихон сессию в техникуме сдал…
— Старика Багрова ревматизм скрутил… А старуха у дочери гостит. А двоюродная сестра…
«Мать честная, все-то они знают, а толку чуть! Тут до вечера не переслушаешь».
— А что насчет отношений с женой? — спросил он, перекрывая галдеж.
Наступило общее несколько натянутое молчание. Затем ответил какой-то грузный, лысоватый, сильно на возрасте:
— Я вам скажу откровенно, ничего хорошего ни ей, ни ему. Он наш коренной, можно сказать, на печи вырос, она — ленинградская. Совсем две разные породы. Не пара она ему была, не пара и осталась.
Дежурный запротестовал:
— Верней — он ей не пара, вот эта да! Майя когда приехала, мы только рты раскрыли! Если бы у Михаила не те кулаки, его бы с зависти извели, когда он ее у директора отбил!
— Потому что хват был, не вам чета! — вскинулся лысоватый. — Ведь такой парень под уклон пошел! Бывало, что на аккордеоне, что плясать… И ничего на свете не боялся, пятерых подряд мог на обе лопатки!
