– Вынесут постановление о привлечении тебя в качестве обвиняемого и покажут обвинительный акт – станешь обвиняемой, – пояснил Рудик.
– А прав у этих несчастных больше, чем у бегающих на свободе, – позавидовал Виктор. – А первое право: знать, в чем тебя обвиняют.
Коллеги лениво похихикали. Смолин не участвовал в беседе и стал объектом новых острот.
– Это не физическое переутомление, – подметила Лариса и ласково погладила Смолина по голове. – У нашего Паши что-то с мозгами.
– Их просто немного, – несмешно пошутил Рудик.
– А недавно обнаружили француза с половиной мозга, – вспомнил эрудированный Виктор. – Странные дела у парня в голове. Серое и белое вещество тонким слоем выстилают стенки черепа, а остальное пространство занимает вода. Точнее, цереброспинальная жидкость. При этом житель Марселя абсолютно нормален, имеет семью и работает государственным служащим.
– Зачем государственным служащим мозги? – пожал плечами Рудик. – За них государство думает. А кто за нас будет думать? Богоявленский? Сомневаюсь. Ты точно не нашел Талысину? – повернулся он к Смолину.
– По мнению соседки, Талысина уехала к родне на Алтай, – буркнул Смолин.
– К родне? – ужаснулся Рудик. – К какой еще родне? Не пугай меня.
– Или к знакомым, – допустил Смолин. – Связи с ней нет, остается ждать, пока вернется.
– Ужас, – покачал головой Рудик. – Не удивлюсь, если Гангреева, узнав об этом, отправит по следу дочери наемного убийцу. Ей и так досталось. Ухаживала до последнего дня за полоумной старухой… в общем, ей есть чем гордиться, если это не она, конечно, прикончила мать.
– Не она, – вздохнула Лариса. – Тромб в легком, старуха просто лопнула. А Гангреева понятия не имеет, что такое медицина, и как с ее помощью умерщвлять людей. Она по специальности – бездельница с дипломом искусствоведа.
Рудик усмехнулся.
– Гангреевой не позавидуешь. Сорок процентов имущества без всяких завещательных возложений отходит неблагодарной дочери. А вот Гангреевой с завещательным возложением не повезло. Согласно воле матери, она обязана регулярно подкармливать голодных собачек в зооприюте на Волочаевской. А еще жертвовать ежемесячно четыреста долларов в пользу дома престарелых на Инской горке. В случае неисполнения условий все завещанное отторгается в пользу… угадайте, кого?
– Талысиной, – пробормотал Смолин.
– Да, – возликовал Рудик. – Непонятно, почему матери уперся этот дом престарелых. В богадельнях никогда не была, в связях с собаками не замечена. Словом, Ермаковой придется повертеться в гробу, пока жива ее дочь. Вы бы слышали, как Гангреева орала на Богоявленского по телефону – как будто это он умер и оставил бедную с носом.
– Хрен поймешь богатеньких покойников, – отмахнулась Лариса. – Чудак на чудаке. Чем больше денег, тем больше условий. Светская львица из Калифорнии огласила последнюю волю: хочу, чтобы меня похоронили в шелковом ночном халате за рулем любимого автомобиля «Феррари». И чтобы сиденье было отодвинуто для комфорта. Представляете, как матерились гробовщики? Пришлось могилу залить бетоном, чтобы вандалы не откопали дорогую машину.
– А блаженная старушка – тоже из Америки, – встрепенулся Виктор, – завещала свое состояние Богу. Вот так, без затей. А закон у них суров. Завертелась бюрократическая машина, шериф долго ждал появления счастливого наследника. Прошел установленный срок – наследник не явился, стали искать, не нашли, и шериф огласил примерно следующее заявление: «Мы долго и упорно искали, но не смогли обнаружить Бога на вверенной нам территории округа». То есть округ официально признан местом без Бога.
– А в Финляндии наследником после оглашения завещания оказался Сатана, – хихикнул Рудик. – Но там и искать не стали. Государство отсудило все деньги себе.
Остаток дня прошел в мистическом тумане. Коллеги рассосались, Богоявленский варился в суде. Смолин сидел за рабочим столом и впадал в оцепенение. В организме протекали химические процессы. Он не мог с собой совладать. Перед глазами стояла ЖЕНЩИНА. Он ощущал ее прикосновения, слышал ее голос, гладил тело, которое послушно поддавалось, принимая требуемую форму. Кто она такая, что делает в депрессивном районе, что за странная душевная болезнь ее сразила? Кто тот мужик, что таскает ей пакеты с едой и держит женщину под контролем?
Влип, очкарик?
Душа стонала. Мысли путались. Во всем, что его окружало, он видел только ЕЕ. Он прокрался в комнату для отдыха, сполоснул лицо, нашел у Рудика в столе недопитый коньяк, принял дозу совместно с освежителем дыхания. Попутно принял тройку посетителей. Миловидная пожилая женщина, страдающая пороком сердца, хотела знать, можно ли завещать наследнику свои шикарные долги. Он объяснил, что можно, но только с прочим имуществом, и чтобы долги не превышали стоимость имущества. Вторая миловидная женщина призналась, что четыре года назад развелась с ненавистным мужем, дружно распилили имущество. И вот ее осенило, что имущество было распилено неправильно, муж воспользовался ее неземной добротой, обманом присвоил вагончик на дачном участке, и нельзя ли это дело вернуть, поскольку вагончик ей дорог как память? Смолин терпеливо объяснил, что срок исковой давности по разделу имуществу три года, и что-то доказать в суде уже практически невозможно. Впрочем, можно попробовать, если у уважаемой посетительницы есть сумма, четырехкратно превышающая стоимость вагончика. Дама, фыркнув, удалилась, заявив, что обратится в другое агентство – где у работников не столь сложные представления о законе. После дамы пришел жизнерадостный мужчина с тросточкой, начал приставать, как ему составить завещание.
– Идите к нотариусу, – послал посетителя Смолин, – напишет с ваших слов, а потом заверит.
– А я уже написал, – радостно известил мужчина, – со своих слов.
– То есть в свободной форме, – вздохнул Смолин. – Все равно несите нотариусу, там заверят. А лучше перепишите – без образных выражений, метафор, намеков. Если дело дойдет до суда, суд написанное будет понимать буквально, и вам может не понравиться.
– А если я хочу, чтобы, гм… родные не знали о моей последней воле? – засмущался посетитель. – Вроде жив пока…
– Пишите сами, пакуйте в конверт и все равно идите к нотариусу с двумя свидетелями. Они подпишут конверт, нотариус упакует его в другой конверт, сделает на нем удостоверяющую надпись. А вам выдаст справку о том, что завещание принято. Таким образом, вы обеспечите своим родным и близким приятный сюрприз.
Элементарные вещи приходилось разжевывать. Мужчина с тросточкой вежливо поблагодарил, заверил «господина адвоката», что в ближайшие десять лет умирать не собирается, и, постукивая клюкой, удалился. Смолин тоскливо уставился на часы – минутная стрелка подло замедляла ход…
Богоявленский ворвался в контору за минуту до окончания рабочего дня. Благообразный седой мужчина слегка за пятьдесят, с орлиным взором, горящими глазами, полный сил, сарказма, нереализованного потенциала.
– Где все? – прорычал он.
– Работают, сэр, – отчитался Смолин. – Но каждый в своей епархии.
Главный адвокат презрительно покосился на подчиненного, скрипнул зубами.
– Зайди ко мне через минуту.
Смолин зашел. Кабинет Богоявленского был недавно отремонтирован и, по совету дизайнера, искуснейшим образом состарен. Интерьер воскрешал обстановку рабочего места вымершего английского лорда. Мягкая мебель, нагло имитирующая чиппендейловскую, бронзовые светильники, канделябры с массивными опорами, стены отделаны лакированным дубом, украшением бюро из черного дерева служила пудовая чернильница и пресс-папье – идеальное средство для нанесения черепно-мозговых травм, не совместимых с жизнью. Богоявленский, смежив усталые веки, развалился за столом и нервно постукивал пальцем по перламутровой полировке. Грозный вид владельца кабинета удачно оттенял книжный шкаф, забитый благородными томами, с которых уборщица Глафира, интеллигентно матерясь, регулярно стирала пыль.
– Зашел? – приоткрыл орлиный глаз обладатель звучного псевдонима.
– Прошу прощения, Михал Михалыч, – вкрадчиво сказал Смолин, – но у вас такой вид, словно вас столкнули в коляске с Потемкинской лестницы.
– Откуда столкнули? – насупил брови «председатель».
– С Потемкинской лестницы, – повторил Смолин. – Одесса, море, двести ступеней…
– Я проиграл бракоразводный процесс гражданки Минн! – грохнул кулаком по столу Богоявленский. – Меня обули, как последнего неуча!
– Поздравляю, сэр, – учтиво сказал Смолин.
– Меня номинировали на звание идиота! – грохнул вторым кулаком мэтр.
– Желаете об этом поговорить, сэр? – нарывался Смолин.
– Это все Харчевский! – взвился Богоявленский. – Я доверился его непроверенной информации, что муж Минн живет двойной жизнью, содержа на стороне вторую семью! Но это лишь жалкая любовница! А гражданка Минн утаила от меня, что тоже имеет связь на стороне! Детектив, которого нанял Минн, предъявил суду железные доказательства этой связи! У гражданки Минн… тоже любовница! Невероятно… – Богоявленский громко выпустил пар. – Судья Неделин, к сожалению, мужчина. Он не любит лесбиянок, считает, что женщины созданы исключительно для того, чтобы ему краше жилось. В итоге все наши претензии… Эх…
