Тяжелый, кислотный дух. «Есть труп?» Нэш: «Есть, но… Сэр, слышали бы вы, как этот подонок Томми, как его там, с нами разговаривал. Похоже…»
– Возвращайтесь и передайте, что меня прислал шеф Дэн Уилхайт. Передайте, что преступление совершено в доме Кафесьяна, так что это не просто стандартное 459-е. Если и это его не убедит, пускай разбудит шефа Эксли.
– Лейтенант…
Хватаю фонарик и иду на запах – к распаянному забору из цепей. Твою мать: два добермана-пинчера – без глаз, с перерезанным горлом, в зубах – тряпки, пропитанные какими-то химикалиями. Выпотрошенные – внутренности, кровища, – капли крови ведут к задней двери, вскрытой, по всей вероятности, отмычкой.
Внутри слышны крики – двое мужчин, две женщины. Джуниор: «Я выгнал участковых. Ничего себе 459-е, а?»
– Расскажи, что тут было. Не хочу опрашивать семейство.
– Ну, они все были на вечеринке. У жены разболелась голова, и она приехала домой пораньше – на такси. Вышла, чтобы впустить собак, – и нашла их… Сразу позвонила в участок Уилшир – вызов приняли Миллер и Нэш. Потом вернулись Джей-Си, Томми и дочка – они живут с ними – и подняли хай, когда обнаружили в гостиной полицейских.
– Ты говорил с кем-нибудь из них?
– Мадж – это супруга – показала мне ущерб, нанесенный дому, пока ее не заткнул благоверный. Украдено столовое серебро, вроде как фамильное, и ущерб какой-то… странный. Только представь себе! Ни разу в жизни не видел подобной кражи. Крики, звуки трубы.
– А это и не кража. Что ты имел в виду – «странный ущерб»?
– Нэш и Миллер все описали. Сам увидишь.
Я осветил двор – куски мяса в странной пене – должно быть, собак отравили. Джуниор: «Он швырнул им мясо, потом изуродовал. На нем тоже есть кровь – видишь капли крови – дорожка к двери?»
Иду по дорожке из капель.
Следы от взлома на задней двери. На крыльце – окровавленные полотенца – взломщик убирал за собой.
Кухонная дверь не тронута – он умудрился открыть щеколду. Крови больше нет, в раковине – улики, снабженные ярлыком: «Разбитые бутылки виски». Горка для посуды – снова ярлык: «Украдено старинное серебро».
Они:
– Шлюха, это ты впустила сюда полицию!
– Папа, пожалуйста, не надо!
– Когда у нас проблемы, мы всегда звоним Дэну! Обеденный стол, на нем – обрывки фотографий.
«Семейные фотографии». Вверху надрывается саксофон.
Пройдусь.
Слишком толстые ковры, обитые бархатом диваны, структурированные обои. На окнах кондиционеры, в нишах за ними – статуэтки Иисуса. На коврике ярлык: «Разбитые пластинки; обложки альбомов: „Легендарный Чамп Динин: Меееедленные мысли"; „Жизнь без прикрас: квартет Арта Пеппера"; „Чамп играет Дюка"».
Возле магнитолы – аккуратная стопка долгоиграющих пластинок.
Вошел Джуниор: «Я же говорил, а? Он постарался».
– А кто это шумит?
– Трубит? Томми Кафесьян.
– Поднимись и вежливо с ним пообщайся. Извинись за вторжение, предложи вызвать службу по контролю за бродячими животными – увезти собак. Спроси, желает ли он проведения расследования. Вежливо, понял?
– Дейв, он – преступник.
– Не беспокойся. Мне предстоит разговор с его папочкой.
– ПАПА, НЕ НАДО! – раздалось сквозь закрытую дверь.
– ДЖЕЙ-СИ, ОСТАВЬ ДЕВОЧКУ В ПОКОЕ!
Страшно – Джуниор пулей помчался наверх.
– ВОТ ИМЕННО, УБИРАЙСЯ! – хлопнула дверь-«Папа» прямо мне в лицо.
Джей-Си крупным планом: жирный, почти старик. Крепкий, рябой, на лице – свежие царапины.
– Я – Дейв Клайн. Меня прислал Дэн Уилхайт. Прищурившись:
– А что такого важного, что сам не смог?
– Как хотите, мистер Кафесьян. Хотите расследование – проведем. Что угодно – снимем отпечатки, словом, все, что в наших силах. Если хотите, Дэн будет подробно оповещать вас о ходе расследования, если вы понимаете, о чем я…
– Я понимаю, о чем вы, – я сам во всем разберусь. Я буду иметь дело исключительно с капитаном Дэном и не потерплю всяких в моей гостиной.
Мимо прошмыгнули две женщины. Брюнетки с мягкими чертами лица – внешность самая европейская. Дочь помахала рукой – серебристые ногти – капельки крови на них.
– Видите моих девочек? А теперь забудьте. Они – не ваше дело.
– У вас есть соображения насчет того, кто это сделал?
– Не ваше дело. И не спрашивайте о всяких там конкурентах, которые хотели мне насолить.
– Конкуренты – владельцы прачечных?
– И шутить не вам! Вот, полюбуйтесь!
Ярлык на двери: «Испорченная одежда». Джей-Си рванул ручку: «Вот! Смотрите! Смотрите!!!»
Смотрю: небольшой встроенный шкафчик. На стенах – женские брючки в обтяжку – разодранные в промежности, брючины непристойно раздвинуты.
В пятнах – принюхиваюсь: сперма.
– А вот это не смешно. Я покупаю Люсиль и Мадж столько красивых шмоток, что некоторые приходится хранить в прихожей. Какой-то извращенец испортил вещи Люсиль. Любуйтесь.
Штанишки а-ля тихуанская шлюха. «Красота».
– Я же сказал – не смешно, мальчик на побегушках у Дэна Уилхайта. Нечего смеяться.
– Позвоните Дэну. Ему и расскажете, что вы хотите.
– Я сам разберусь!
– Славные вещички. Дочка так на колледж зарабатывает?
Сжатые кулаки – вспухшие вены – покрасневшие царапины на лице – жирный ублюдок пододвинулся ко мне вплотную.
Наверху – крики.
Я помчался вверх по лестнице. Комната в конце коридора – иду смотреть, в чем дело.
Томми К. – прижат к стене, на полу – «косяки», крутой парень Джуниор обыскивает его. Плакаты с джазменами, нацистские флаги, на кровати – саксофон.
Я расхохотался.
Томми мило лыбится – тощий, тоже европейской внешности.
Джуниор: «Он курил травку – в открытую. И смеялся над Управлением».
– Сержант, извинитесь перед мистером Кафесьяном.
Челюсть отвисла – почти визг: «Дейв… Господи… извините».
Томми закурил «косяк», пуская дым Джуниору прямиком в лицо.
Джей-Си, снизу:
– Убирайтесь из моего дома! Я сам во всем разберусь!
Дурные сны, бессонница.
Звонок Мег разбудил меня – напомнила о должниках, никаких разговоров о зеленом шелке. Я сказал: «Конечно, конечно», – повесил трубку и настропалил Джека Вудса, посулив ему двадцать процентов от каждого доллара должников. Он выцыганил еще пять, на чем мы и сошлись.
Рабочие звонки: Ван Метеру, Питу Бондюрану, Фреду Турентайну. Три зеленых огонька: жучок в квартире Ла Верны установлен; в спальне притаился фотограф. Дискант – хвост и прослушка установили: дружеские посиделки в стейк-хаусе Олли Хэммонда в 18: 00.
А вот и наживка: наша птичка для комми. Пит сказал, что «Строго секретно» просто пальчики оближет: «розовый» политикан спотыкается о собственный член.
Звоню в Отдел по борьбе с наркотиками: Дэна Уилхайта нет на месте – я оставил ему сообщение. Сон – плохой, хуже некуда: кошмарные Кафесьяны. Джуниор прошлым вечером – насмешил: «Я знаю, что ты считаешь, что я не гожусь для Бюро, но я тебе покажу. Вот увидишь, покажу!»
Пять вечера – к черту спать.
Я умылся, заглянул в «Геральд» – «Чавес Рейвин» потеснила с первых полос моего летуна. Боб Галлодет: «Латиноамериканцы, которые лишатся своих жилищ, получат достойную компенсацию, и в конце концов стадион для „Лос-Анджелес Доджерс" станет гордостью горожан всех цветов кожи».
Какая прелесть – я даже забыл про Кафесьянов.
Заведение Олли Хэммонда – останавливаюсь у порога, жду.
Мортон Дискант в дверях – ровно в шесть.
Ла Верна Бенсон – в шесть ноль три – твидовая юбка, гольфы до колен, кардиган.
Шесть четырнадцать – на заднее сиденье скользнул Большой Пит Б.:
– Дискант со своими друзьями. Ла Верна – через два столика и уже начала строить глазки.
– Думаешь, поведется?
– Я бы повелся. Но я вообще люблю это дело.
– Как и твой босс?
– Можешь назвать его по имени – Говард Хьюз. Он – занятой парень – как и ты, собственно.
– Тот был полным придурком. Если бы он не прыгнул, я бы сбросил его сам.
Пит постучал по приборной доске. Огромные руки – ими он однажды забил до смерти пьянчугу-скандалиста. Шериф Лос-Анджелеса засадил его в кутузку, а Говард Хьюз обрел друга и собеседника.
– А ты что поделываешь?
– Да всякое. Собираю сплетни для «Строго секретно», слежу, чтобы Говард Хьюз не попал в вышеупомянутое издание. Разубеждаю тех, кто собирается подавать в суд на «Строго секретно». Ищу щелок для мистера Хьюза, слушаю его бредятину о самолетах. Вот и сейчас развлекаюсь тем, что слежу за актрисулькой, которой вздумалось его надуть. Прикинь: дамочка, у которой с ним «контракт» – понимаешь, о чем я? – свалила из его персонального борделя, чтобы сняться в каком-то дерьмовом ужастике. Мистер Хьюз заставил ее подписать рабский семилетний контракт и теперь желает его расторгнуть – якобы за ее аморальное поведение. Подумать только: этот вонючий бабник вдруг заговорил о морали!
