Она проплакала всю ночь, утром наглоталась транквилизаторов и поплелась на работу. Голова раскалывалась, болело сердце, то и дело подступали слезы, жизнь казалась потерявшей всякий смысл. А тут генерал, заместитель начальника одного из управлений, с красной испитой рожей, запахом похмелья и командирским басом. В боку у него, видите ли, болит. Ничего, поболит и перестанет, раздраженно подумала хирург Дахно, выписывая генералу лекарство от почечной колики и назначая ему прийти на прием через три дня.
Через три дня генерал явился, несколько побледневший, но все с тем же стойким запахом алкоголя. И умер. Прямо в кабинете у хирурга Дахно. Оказалось, что у генерала был аппендицит, плавно перешедший в перитонит, с которым он и проходил все четыре дня, заглушая непереносимую боль старым испытанным народным средством. Заключение врачебной комиссии гласило, что симптомы аппендицита были налицо на момент первого обращения больного к доктору Дахно, но последняя не провела необходимых исследований и назначила неправильное лечение, проявив тем самым преступную халатность, повлекшую смерть больного. Перспектива лишения свободы замаячила совсем близко, Наталья Евгеньевна уже чувствовала на своем лице ее дыхание. И тут возник Арсен.
– Я могу вам помочь, Наталья Евгеньевна, – ласково говорил он, – ведь вы хороший человек, прекрасный врач, просто судьба подставила вам подножку, о которую вы споткнулись. В тюрьму должны идти настоящие преступники, отпетые сволочи, а не приличные люди, с которыми случилась беда. Вы со мной согласны?
Дахно молча кивала и утирала слезы.
– Сегодня я помогу вам, а завтра вы поможете мне, договорились? – продолжал между тем Арсен. – Мы с вами вместе будем выручать из беды хороших, достойных людей. Если вы станете моей соратницей, у вас будет хорошая квартира, и я помогу вам с усыновлением. У вас будет не лишь бы какой-нибудь ребенок, с неизвестно какими генами алкоголизированных родителей, а самый лучший, самый здоровый, самый способный, самый талантливый, какого только можно найти. Правда, это будет не младенец, а подросток, но ведь мы с вами должны быть уверены в его здоровье, психике и интеллекте, а с маленькими детьми можно ошибиться. Кроме того, вы получите возможность заниматься своей любимой охотой. Ну как, вы согласны?
Разумеется, она была согласна. Да и не могло быть иначе. Арсен никогда не пытался вербовать людей, не присмотревшись к ним заранее. Все, что он узнал о Наталье Евгеньевне Дахно, неоспоримо свидетельствовало в пользу того, что она – именно то, что нужно. Она станет верной соратницей. И он не ошибся.
После неприятностей с генералом медицинскую практику пришлось оставить. Арсен устроил ее на работу в отдел учета и эксплуатации одного из московских телефонных узлов. Зарплата была мизерной, но поручения Арсена оплачивались столь щедро, что вскоре стали сбываться все самые заветные мечты Натальи Евгеньевны и ее мужа. Появилась прекрасная квартира, машина, дорогие ружья, потом последовала дача, в которую вкладывались все деньги, чтобы сделать ее настоящим дворцом на природе. Свою городскую квартиру Наталья Евгеньевна не то чтобы не любила, просто не считала нужным демонстрировать свое благосостояние московским знакомым.
Зато в дачу они с мужем вложили всю душу. И сына супруги Дахно воспитывали так, как требовал Арсен…
Наталья Евгеньевна бросила взгляд на часы. Почти девять вечера.
Сколько еще она сможет тянуть волынку, чтобы не вызвать подозрений оперативника? Дважды она была «на грани обморока», третий раз уже будет излишним, она никогда не переигрывала. Надо попробовать разговорить Ларцева.
– Ваша жена, наверное, в отчаянии, – виноватым голосом произнесла она. – Никогда себе не прощу… Нет ничего больнее материнского горя.
– Моя жена умерла, – скупо бросил Ларцев. – И все-таки, Наталья Евгеньевна, давайте еще раз постараемся восстановить все, что вы знаете об этом человеке.
В дверном замке клацнул ключ, хлопнула дверь.
– Мама, ты дома? – услышал Ларцев. Голос показался ему смутно знакомым.
Он обернулся к двери и уперся глазами в висящее на стене чучело головы лося. И в этот момент понял, что совершил чудовищную, непоправимую ошибку. Та женщина, которая разговаривала с ним вот уже два часа, не могла быть охотницей. Слезы, причитания и обмороки, которыми его накормили здесь в избытке, никак не могли принадлежать женщине, привыкшей по несколько часов терпеливо ждать, стоя «на номере» в зимнем лесу в полном одиночестве и ожидая, когда на нее выскочит разъяренный кабан, женщине, плывущей в лодке в зарослях двухметрового камыша во время утиной охоты, когда так легко потерять ориентацию и заблудиться, женщине, приученной свежевать дичь и спускать кровь. И собака в квартире не охотничья, а полицейская, породистый доберман, который выполняет функции телохранителя, не даст в обиду хозяина и не впустит в дом нежелательного гостя. Если истинный охотник может позволить себе собаку, то заведет, конечно же, лайку, сеттера или кого-нибудь из терьеров. А если охотник держит добермана, это означает, что есть в его жизни вещи куда более важные и более опасные, чем охота… Он, Ларцев, позволил себя обмануть. В нем, измученном и сломленном, ослепшем от страха за свою одиннадцатилетнюю дочь, слишком поздно проснулся профессионал.
Ларцев схватился за пистолет, но вошедший в комнату Олег Мещеринов успел сорвать ружье со стены. Выстрелы прозвучали одновременно.
Восемь лет назад… Позвонил Арсен и довольным голосом сообщил:
– Наташенька, я нашел для вас очаровательного маленького негодяя.
Тринадцать лет, умница, абсолютно здоровый физически и морально, никаких глупостей и интеллигентских закидонов в его детской головке нет. Поезжайте, директор вас ждет.
Наталья Евгеньевна тут же подхватилась и помчалась в детский дом, находившийся в соседней области. Директор, заблаговременно получившая вознаграждение за то, что к мальчику допустили специально приехавших из Москвы врачей и психологов, с распростертыми объятиями встретила Наталью и с готовностью показала ей все документы на Олега Мещеринова.
– Он из очень хорошей семьи, – засуетилась директор детского дома, ибо ей весьма прозрачно намекнули, что, если Дахно согласится усыновить Олега, это не будет оставлено без внимания и поощрения. – Родители – научные работники, кандидаты наук, погибли два года назад в высокогорной экспедиции на Памире. В семье никто не имел хронических заболеваний, алкоголь не употребляли. Мальчика правильно воспитывали, у него сформировался прекрасный характер, спокойный, уживчивый. Вообще Олег у нас самый воспитанный и вежливый мальчик. Хотите, я его позову?
– Зовите, – кивнула Дахно.
Она сильно волновалась. Наталья Евгеньевна была достаточно умна для того, чтобы отчетливо понимать: она обязана взять этого ребенка, даже если он ей категорически не понравится, потому что это приказ Арсена. И пусть с виду это было похоже на искреннюю заботу о ней, и пусть подавалось как помощь в поисках ребенка для усыновления, Наталья не пыталась себя обманывать. Она прекрасно понимала, что есть что.
Если мальчик ей не понравится, она все равно его усыновит, но это превратится в тяжкий крест на всю жизнь.
Дверь осторожно открылась, в кабинет директора вошел рослый широкоплечий подросток со светлыми волосами, прямым взглядом и волевым подбородком.
– Здравствуйте, – без малейшего смущения сказал он. – Я – Олег Мещеринов. Директор сказала, что вы хотели меня видеть.
Наталья Евгеньевна мгновенно разглядела и мучительное напряжение, и то отнюдь не детское усилие воли, которым паренек пытался подавить волнение или хотя бы скрыть его.
– Здравствуй, Олег, – улыбнулась она. – Тебе, вероятно, сказали, что я хотела бы усыновить тебя. Но, разумеется, нужно твое согласие. Поэтому решай, хочешь ли ты побывать у нас дома и поближе познакомиться со мной и моим мужем, или для тебя будет достаточно, если я прямо здесь и сейчас отвечу на все твои вопросы.
– У вас есть дети? – ни с того ни с сего спросил Олег.
– Нет, – покачала головой Дахно.
– Значит, если вы меня усыновите…
– …ты будешь нашим единственным ребенком, – закончила за него Наталья Евгеньевна.
– Я согласен на усыновление, – твердо ответил мальчик.
– Но ведь ты совсем меня не знаешь, – растерялась она. – Ты даже не спросил, как меня зовут, чем я занимаюсь, где работаю… Ты уверен, что можешь принимать решение прямо сейчас?
– Мне очень хочется назвать вас мамой, – тихо сказал Олег и смело посмотрел прямо ей в глаза.
И в этот момент Наталья Евгеньевна многое поняла про тринадцатилетнего Олега Мещеринова. Пусть не все, но очень, очень многое. «Не зря Арсен назвал тебя маленьким негодяем. Ты действительно негодяй, и уже не маленький. Ты умный, начитанный, рано повзрослевший негодяй. В свои тринадцать лет ты неплохо разбираешься в людях. Видно, в семье с родителями тебе было очень хорошо, тебе было удобно и комфортно, тебя любили, баловали, ласкали, задаривали подарками. Или, может быть, не баловали и не ласкали, а относились с уважением к твоим увлечениям и маленьким причудам, не лезли с нравоучениями, не изводили гиперопекой, не стояли над душой, не дергали по пустякам. Ты вырос спокойным и волевым, ты совершенно точно знаешь, чего хочешь в этой жизни, и готов добиваться своего, чего бы это ни стоило. Ты не любил своих родителей безрассудно и безоглядно, просто потому что это твои отец и мать. Ты любил их, как любят вкусную еду, удобное кресло, хорошую книгу. Они для тебя были источником удобства и комфорта, а когда они погибли и ты волею судьбы оказался в детдоме, ты решил, что сделаешь все возможное, чтобы как можно скорее снова оказаться в семье, снова получить свою миску с домашним супом, мягкую постель и неказенную одежду. Ты спросил, есть ли в моей семье дети. Конечно, для тебя важно, чтобы ты оказался единственным, чтобы наше внимание и любовь не делились между тобой и кем-то еще. Мы не благотворители, мы бездетные супруги, и это означает, что правила игры будешь диктовать ты, а мы будем покорно им подчиняться. Ты хочешь называть меня мамой? Это хорошо, только не думай, что я от этих слов растаяла и потеряла способность трезво мыслить. Ты слишком умен для своих лет. И немножко больше негодяй, чем тебе полагается по возрасту. Но я все равно усыновлю тебя. Потому что чувствую: мы с тобой одной крови…»
