среди труб в таком же подвале, но только жилого дома. И в любой момент опасный рецидивист мог атаковать из темноты, вонзив острую финку под ребра…
— Борис? — вновь позвал журналиста Камышев, направив фонарь в темноту. — Борис, вы здесь? Лапин!
Безмолвие и беззвучие было ему ответом, и лишь в узком луче электрического света виднелись старые шершавые стены длинного коридора. Сверху что-то зашуршало, посыпалась земля. Это был Апшилава, который, спрыгнув, тут же разогнал мрак подвала своим фонариком.
— Ты чего? — спросил он, заметив, что Камышев достал из кобуры пистолет.
— Для моральной поддержки, — улыбнулся Валерий, и его лицо в неверном свете двух фонарей исказилось кривой ухмылкой.
Они медленно продвигались по подвальной галерее, уходящей вдаль анфиладой боковых коридоров, но везде было пусто. Лишь кучи земли, осыпавшаяся кирпичная кладка и ничего больше. А потом они наткнулись на лестницу, винтом уходящую вверх.
— А вот, похоже, и подъем в сам флигель, — Камышев посветил в пустоту.
Ступеньки, витые перила, обгорелые стены. Ничего такого, за что можно было зацепиться взглядом.
— Прикрой на всякий случай, — сказал Валерий усатому напарнику, и тот, уже сам заметно напрягшись, вынул из кобуры свой «Макаров».
Калининский следователь осторожно шагал по железным решетчатым ступеням, слыша, как каждое движение отдается глухим стуком. Идти по винтовой лестнице с наполовину закрытым обзором было не очень комфортно, Валерий чувствовал себя неуверенно. Если кто-то притаился наверху за углом, у него сейчас преимущество. Но следом в паре метров поднимался Апшилава, их было двое, и оба, несмотря на тревогу, были полны решимости разыскать… Кого? Или что?
Спустя минуту, показавшуюся им вечностью, сыщики очутились в просторном коридоре, по обеим сторонам которого зияли мрачные провалы кабинетов — двери выгорели, а окна были заколочены толстыми досками.
— Валера, смотри… — прошептал Эдик и дернул фонариком.
Но Камышев и сам уже обратил внимание на черную колыхающуюся массу в середине коридора. Это не было чем-то вроде тумана или плотного газа. Как будто сгусток самой темной ночи, подумал Валерий.
Они осторожно приблизились, светя фонариками и держа в липких вспотевших ладонях взведенное табельное оружие. Тьма неслышно колыхалась, от нее не исходило никакого запаха, но ощутимо веяло холодом. Камышев присмотрелся — загадочная субстанция словно бы выходила из пролома в полу. А рядом валялся какой-то маленький белый предмет.
— Диктофон, — глухо сказал Валерий.
Он аккуратно наклонился, лег на пол, чтобы доски не обрушились под его весом, и дотянулся до аппарата. Тот словно бы послушно прыгнул в ладонь, и Камышев аккуратно встал. Нашел кнопку перемотки, нажал. Дойдя примерно до середины, включил воспроизведение.
— …заснуть тяжело, — зазвучал басовитый подростковый голос. — Младшие иногда жалуются, что в коридоре у дверей как будто всю ночь кто-то караулит. А если свет включить, никого нет, и ощущение пропадает. Поэтому у нас мелкота, кто повпечатлительнее, с включенными лампами спит.
— И что, персонал не ругает? — Валерий узнал голос Лапина.
— Это он? — спросил Апшилава, имея в виду журналиста.
Камышев кивнул, внимательно продолжая слушать. Ничего особенного — детские страшилки, похожие на те, которые он сам слышал в пионерском лагере. Но одно в них следователю не понравилось очень сильно — то, что дети боятся спать в своих комнатах без света. Даже подростки, которые нехотя, но все же признались в этом журналисту.
Запись оборвалась на том, что мальчишки рассказали о Ромке Старшинове, его монетке и страхе быть убитым загадочными «желто-зелеными людьми». Валерий подумал и отмотал кассету на самое начало. Здесь уже шел разговор с Гальпериным, который, к сожалению, не принес ничего ни самому журналисту, ни им с Апшилавой. Жаль, подумал Валерий, была надежда, что в записи будет то, что прольет свет на загадочное исчезновение Лапина.
— Как думаешь, что это? — кивнул Камышев своему напарнику, указывая на клокочущий сгусток темноты.
— Думаю, что дыра в полу, — пожал тот плечами. — Лапин, похоже, сорвался вниз и, если не разбился, потерял сознание. Надо спуститься обратно и внимательно все там осмотреть.
— Логично, — согласился Валерий. — А эта чернота? Что это такое?
— Черт его знает, — пожал плечами Эдик, посветив фонариком прямо в центр странного сгустка. — Галлюцинации?
— Одно и то же нам вряд ли с тобой привидится, — Камышев покачал головой и, помедлив секунду, с силой надавил себе на глазное яблоко.
От одного из калининских экспертов он однажды слышал, что так можно проверить, чудится тебе что-либо или нет. Перед глазами померкло, все вокруг расплылось, как сквозь мутное стекло, затем предметы вокруг раздвоились… Есть! Валерий выдохнул — странная черная пелена тоже будто бы расплылась, а такого при галлюцинациях быть не должно. Они рождаются в воспаленном мозгу, и эффекты от нарушения зрения на них не действуют. Но тут, получается, им вовсе не чудится?
Валерий объяснил коллеге, как нужно сделать, и Эдик, выругавшись, надавил себе на глаз. С минуту или чуть меньше он потом всматривался в темноту, в сгусток над провалом, затем перевел взгляд на Камышева, снова вернулся к клокочущей тьме.
— Расплылось, — с заметным напряжением в голосе сказал он. — Значит, не мерещится?
Калининский следователь едва успел кивнуть, и тут внезапно внимание обоих привлек какой-то шум. Оба сыщика моментально подобрались и, вытянув в темноту руки с оружием, принялись вслушиваться и вглядываться. Снова невнятный звук — словно какой-то шорох. Валерий почувствовал, как по спине струится пот.
— Мяу! — раздался совершенно неожиданный звук, сразу же задвоившийся.
— Кошки! — слишком громко от радости воскликнул Эдик, и тут в темноте загорелись зеленые огоньки. Сначала два, потом еще столько же — всего четыре.
На сыщиков с двух сторон, огибая сгусток колышущейся темноты, наступали две черные кошки. Шерсть на них вздыбилась, они выли почти по-собачьи, шипели и плевались.
— А ну, брысь! — крикнул Эдик, для верности топнув ногой. — Кыш!
Обе кошки дружно заорали и бросились на милиционеров, и тут вдруг спокойно до этого бурлящая тьма резко увеличилась в объеме. Словно борщ закипел в кастрюле и полез из нее густой дымящейся жижей.
Секунда — и Камышева с Апшилавой поглотила липкая холодная тьма.
Валерий очнулся на твердой поверхности, с трудом разлепил веки. Вверху, там, где должно быть небо, клубился огонь.
«Пожар?» — предположил Камышев.
Он осторожно огляделся по сторонам и замер, по-прежнему лежа на асфальте. Да, теперь калининский следователь точно был уверен, что это асфальт. Он лежал на одной из андроповских улиц, и в этом Камышев уже не сомневался — дорога вела прямо к парку на костях. Вот только выглядело все как-то слишком уж странно.
Во-первых, в городе
