волосам. Она пробормотала: «Теперь я познала немного счастья с тобой». Она наклонилась, чтобы поцеловать его.
«Восемнадцатое июня, День Сопротивления», — сказал он позже. «Вы сможете увидеть всех наших главных подозреваемых, собравшихся в полдень у военного мемориала. Я должен пойти и сделать приготовления, а также найти время, чтобы выследить похитителя сыра, найти какого-нибудь безработного чернорабочего, зарабатывающего немного денег в качестве садовника, и, возможно, спасти потерявшуюся кошку с дерева. А позже мне нужно собрать зеленые грецкие орехи для приготовления вин де нуа в этом году. И все это за один рабочий день. И в качестве особого угощения, поскольку вы являетесь гостем местного начальника полиции, после церемонии вас приглашают на обед в банкетный зал мэрии, туда же, откуда вы увидите сегодняшний фейерверк. А завтра я покажу вам наш знаменитый еженедельный рынок, и вы поможете мне защитить фермеров от нового брюссельского гестапо.»
«Бедный старый Париж покажется тебе очень плоским после всего этого», — сухо сказала она, опускаясь на колени, чтобы погладить Джиджи и помахать ему рукой на прощание.
Когда он добрался до мэрии и припарковал свой фургон, Бруно заметил отца Сентаута, спешащего вверх по улице от церкви на площадь и направляющегося к зданию. Они пожали друг другу руки, и Бруно поклонился, пропуская пухлого священника вперед, и из вежливости присоединился к нему в лифте, вместо того чтобы подниматься по лестнице.
«А, отец и Бруно, как раз те люди, которых я хотел увидеть», — крикнул мэр, приглашая их в свой кабинет. «Итак, отец, вы знаете, что в соответствии с законом 1905 года, разделяющим церковь и государство, существуют строгие ограничения на степень вашего участия в общественных мероприятиях. Однако, поскольку в этом году мы отмечаем недавнюю трагическую гибель старого солдата Республики, а также обычные церемонии, я подумал, не могли бы вы прочитать для нас короткую молитву примирения, прощения наших врагов. Я не думаю, что Республика падет, если вы это сделаете.
Очень короткая молитва и благословение. Не более одной минуты. Прощаем наших врагов, и мы все спим с миром Господним. Вы можете это сделать? Мне придется прервать вас, если вы задержитесь больше чем на минуту».
«Мой дорогой мэр, я буду в восторге. Всего одна минута — и мы прощаем наших врагов».
«И, конечно, мы увидимся с вами позже, за обедом», — добавил мэр. «Я думаю, у нас снова будет баранина».
«Великолепно, великолепно», — сказал священник, кланяясь и направляясь к выходу, явно довольный тем, что наконец слово Господне проникло в светский храм Республики.
«Расследование приостановлено до тех пор, пока Тавернье не получит приказов из Парижа», — начал Бруно, как только отец Сенту ушел. «Но я не думаю, что в будущем расследование будет вестись энергично».
«Хорошо», — сказал мэр. «Предание суду этих двух старых дьяволов было бы последним, в чем нуждается этот город».
«Вы говорили с ними?»
Мэр пожал плечами. «Я не знал, что сказать, и, полагаю, вы тоже не сможете.
Они старые люди, и отец Сентаут сказал бы вам, что скоро они предстанут перед гораздо более надежным правосудием, чем наше собственное».
«Два несчастных старика», — сказал Бруно. «Они сражались на одной стороне, жили и работали друг напротив друга в течение шестидесяти лет и отказывались обменяться хоть единым словом из-за какой-то старой политической вражды, и они чуть ли не отравляли свои браки, постоянно подозревая своих жен в предательстве. Подумайте об этом с такой точки зрения, и милостивый Господь уже даровал им пожизненное наказание».
«Это очень мило, Бруно. Возможно, нам следует сказать им это. Но есть кое-что еще — Мому и его семья. Что ты им сказал?»
«Я видел их обоих, Мому и Карима, и сказал им, что у нас есть новые улики, которые убедили нас в том, что Ричард и девушка никак не могли быть ответственны за убийство Хамида, и что в отсутствие каких-либо других улик полиции теперь придется начать работу над теорией о том, что свастика была отвлекающим маневром, вырезанным на трупе, чтобы ввести нас в заблуждение. Итак, следующей линией расследования должны были стать исламские экстремисты, которые считали старика предателем».
«Они на это купились?»
«Мому сначала хранил молчание, но Карим сказал, что старик прожил хорошую долгую жизнь и умер, гордясь своей семьей и зная, что у него на подходе правнук. Он, казалось, относился к этому с фатализмом. Затем Мому сказал, что он много думал о рейфе 1961 года, о котором он мне рассказывал, и о том, как сильно все изменилось с тех пор.
Он сказал, что был тронут тем, как все в городе вышли, чтобы убедиться, что Карима освободили жандармы. Он никогда не думал, что доживет до того дня, когда его сын станет городским героем. Когда я уходил, он подошел ко мне и сказал, что как математик он всегда знал, что есть проблемы, недоступные человеческому решению, но нет проблем, недоступных человеческой доброте.»
Мэр покачал головой, наполовину улыбаясь, наполовину гримасничая. «Я был студентом в Париже во время rafle, и все, что мы слышали, было слухами. Но знаете ли вы, кто был префектом полиции в то время, ответственным за это человеком? Это был тот же человек, который был префектом полиции Бордо при режиме Виши во время войны; человек, который собрал сотни евреев для нацистских лагерей смерти и по его приказу командовал мобильными войсками. Затем тот же человек стал префектом полиции Алжира во время той ужасной, грязной войны — Морис Папон. Я встречался с ним однажды, когда работал на Ширака. Идеальный государственный служащий, который всегда выполнял приказы и выполнял их с большой эффективностью, какими бы они ни были.
Любой режим находит таких людей полезными. Это наша темная история, Бруно, от Виши до Алжира, и теперь все это снова возвращается в Сен-Дени, как это было в 1944 году».
Голос мэра был спокойным и размеренным, но по его щекам потекли слезы, когда он говорил. Бруно подумал: месяц назад он бы бессильно стоял в стороне, не зная, что сделать или сказать. Но теперь, осознав, как сильно он любил этого старика, он шагнул вперед, чтобы вручить мэру свой носовой платок, от которого слабо пахло Джиджи, и обнял его за плечи. Мэр фыркнул в носовой платок и обнял его в ответ.
«Я думаю, все кончено», — сказал Бруно.
«Как вы думаете, стоит ли
