Только это не Самир. На полу в кухне лежит Николь.
Над ней возвышается Том.
По телу, которое не подает признаков жизни, он наносит удары – один за другим. Пол перепачкан кровью. Повсюду валяются кастрюли и осколки разбитого фарфора. Одинокая пачка молока свалилась с кухонного островка, и белая жидкость вытекла на пол, где, смешавшись с кровью, превратилась в розовую слякоть.
Он что-то бормочет, но я не могу разобрать все.
– …чертова шлюха…
– Том! – кричу я, но он словно не замечает меня. Продолжает лягать ногами бесформенную массу на полу – свою жену, быть может, уже бывшую.
Я подбегаю к нему и хватаю за руку.
– Том!
Он вздрагивает и оборачивается, готовый ударить и меня. Глаза у него черные, взгляд – невидящий, а лицо перекошено, словно сам он пребывает где-то в другом месте, в другом мире.
– Том, прекрати!
Я бросаю взгляд на Николь, но не могу понять, жива она или нет. Ее лицо – сплошная кровавая каша. Слипшиеся, красные от крови пряди волос пристали к полу.
Проходят секунды, возможно, минута.
Тома отпускает. Лицо его меняется – как будто расслабляется, и Том опускает занесенную для удара руку. Гнев уступает место чему-то другому. Больше всего это похоже на страх. Том медленно запускает руку в волосы – она оставляет у него на лбу кровавый след. Потом он словно сдувается, оседает на пол и остается там сидеть в позе портного.
Внезапно подбегает Эбба и бросается к Николь.
– Мама, – всхлипывает она, быстро покосившись на Тома, который теперь сидит неподвижно, уронив голову.
Я тоже подхожу к Николь, опускаюсь на колени и прикладываю ухо к ее груди. Слышу хриплое дыхание – слабое, но вполне отчетливое. Я чувствую, как ее грудная клетка поднимается и опускается в такт.
– С мамой все будет хорошо, – успокаиваю я Эббу, стараясь придать голосу побольше уверенности.
Потом оборачиваюсь и перевожу взгляд на Тома.
На какое-то мгновение мне удается заглянуть ему в глаза, но он тут же отворачивается, не произнося ни звука.
– Почему? – шепчу я, вдруг осознав, что плачу. – Почему, Том? У тебя же было все!
* * *
Я сижу у себя в кухне и смотрю в окно.
На землю уже опустились сумерки – лишь тонкая красная полоса на горизонте напоминает о том, что совсем недавно мягкий вечерний свет заливал все это поле.
Как только «Скорая» увезла Николь, а полиция забрала Тома, я позвонила бабушке девочек. Когда она приехала, а меня закончили допрашивать, я смогла вернуться домой и попыталась привести в порядок мысли.
Я должна была догадаться, должна была понять. Гуннар ведь рассказал мне, как Том обращался с Ясмин. Стал бы он менять свое поведение только из-за того, что встретил другую женщину?
Почему же я никогда не видела Тома таким, каким он был на самом деле? Чем он был. Я ведь знала его с пеленок. Как могла я упустить тот факт, что он был монстром – ведь это должно было быть видно. Невозможно всю жизнь калечить людей направо и налево так, чтобы никто этого не заметил? Ведь правда?
Я же собственными глазами видела, что он способен на насилие. Но решила, что это единичный случай, ошибка, которой нельзя было позволить разрушить его жизнь.
Я вспоминаю вечер, когда ко мне заглянул Гуннар, – тогда дикие игрища девчонок перешли всякие границы. Помню, как Эбба пинала ногами Адриенну, лежавшую на полу в гостиной. На лице Эббы, произносившей те ужасные слова, читалось настоящее неистовство.
Чертова шлюха.
Нет, это она не по телевизору услышала.
И все эти увечья Николь – они появились не из-за злоупотребления алкоголем. Она не падала с лестниц, не оскальзывалась на полу ванной, не ударялась головой о полку, разыскивая на полу мобильник.
Я закрываю лицо руками. Когда же это закончится?
И почему все это дерьмо липнет ко мне, когда все, чего хочу я – это быть хорошим человеком?
Ты что-то видела в тот вечер, когда был убит Самир? Что-то, о чем не стала рассказывать?
Я протягиваю руку за лежащим на столе мобильником, вбиваю имя Гуннара и поскорее отправляю вызов, пока не передумала.
– Это Мария, – выдыхаю я, едва он поднимает трубку. – Ты можешь приехать? Я должна кое о чем рассказать.
Винсент
56
Однажды в воскресенье я снова начал разговаривать.
На выходных я гостил у мамы, и она разбудила меня около девяти. Мы позавтракали хлебцами, которые испекли вечером. Они все еще были очень вкусными, особенно когда я намазал их маслом и малиновым желе.
Потом я пошел смотреть на «Нетфликсе» сериал про серийного убийцу, который убивает только плохих людей.
Потом я пошел готовить обед.
Потом мы поели.
– Все было очень вкусно, Винсент, – похвалила меня мама, и я видел, что она говорит правду – она съела все, что лежало у нее в тарелке, а потом еще взяла кусочек хлеба, чтобы вымазать последние капли соуса.
Я обрадовался.
Мама спросила, что я положил в рагу, и я рассказал.
Обычно когда я готовлю, то строго следую рецептам. Мне нравится заранее знать, какой получится еда на вкус, а еще я люблю отмерять ингредиенты разными мерными стаканчиками.
Дома, в коммуне, я тоже готовлю еду. Хотя иногда Мимми, наша заведующая, мне помогает.
– Ты такой способный, Винсент! – говорит она. – Может, тебе стоит поработать поваром?
Но я не повар и не хочу им быть, потому что у меня уже есть работа.
Пять часов в неделю я работаю в магазине ICA, который находится совсем рядом с нашим домом. Там я отбираю фрукты и овощи, которые уже начали портиться, и бросаю их в черные мусорные пакеты. Потом я завязываю эти пакеты. Потом выношу их в помещение для хранения отходов. Там очень просторно и много всяких мешков и пустых коробок, которые после отпрессовки стали совсем плоскими.
Еще я иногда расставляю товары по полкам, например, хлопья, муку, растительное масло, шоколад или консервы.
Очень важно расставлять товары ровными рядами, чтобы у каждого было свое место и ни один из них не свалился на пол, потому что иначе они могут разбиться. Это называется издержки и означает, что магазин потеряет деньги, а я этого не хочу – ведь тогда они, может быть, не смогут платить мне зарплату. А иметь деньги – здорово, особенно когда живешь вместе с кем-то и хочешь покупать разные вещи в квартиру.
Девушку, с которой я живу, зовут Бьянка.
У нее каштановые, немного волнистые волосы и голубые глаза. Она не любит готовить еду и печь, зато любит ее есть, в особенности булочки, печенье и ванильное мороженое.
В Бьянке мне нравится очень многое. Я не могу обо всем написать, потому что на бумаге не хватило бы места, даже если бы лист был таким же большим, как банное полотенце или как пол в моей квартире. Но есть три вещи, которые мне нравятся сильнее всего.
Первая: Бьянка почти всегда веселая и любит все делать вместе – работать в огороде, ходить на прогулку или смотреть фильм ужасов. А если мы смотрим страшное кино, она никогда не пугается и не зажмуривает глаза. Наоборот, она говорит: «Винсент, это все не по-настоящему. Тебе не стоит бояться».
Вторая: У нее очень красивые груди, особенно когда она лежит на спине.
Третья: Она так же сильно любит меня, как я люблю ее, а это очень важно, потому что плохо, когда один любит другого больше.
Мы стали друг другу нравиться два года назад, но стеснялись признаться в любви еще целый год.
– Ты мне нравишься, – сказала Бьянка однажды, когда мы сидели в телезале и перебирали бисер – Бьянка любит бисер.
Я ничего не ответил, потому что сразу занервничал и вспотел, а Бьянка к тому же не очень хорошо понимает язык жестов. Но в тот же вечер я написал ей письмо.
Ты мне тоже нравишься. Мне кажется, я в тебя влюблен. А ты любишь меня?
После этого мы стали парой.
Через некоторое время Бьянка переехала в мою квартиру, где есть ванная, спальня с кроватью, а еще синий письменный стол и окно с клетчатыми занавесками. Если выглянуть в него, виден наш огород, хоть сейчас там только земля и нет никаких овощей – ведь на дворе зима и почти все растения спят.
