12 июня. Пытаюсь выбраться из… Вижу тень. Она приближается… Теперь я становлюсь… Нет силы сопро… звуки, звуки… мрак… это путь в…
Дилан Блэк, прочитав последнюю запись, закрыл дневник с зеленой обложкой. Он бросил пристальный взгляд на сержанта Джона Одли.
— Что скажешь, Джон? — спросил Блэк.
— По правде говоря, — начал Одли, — всё это выглядит нереально.
— Почему ты так думаешь?
— Несмотря на то, что писал профессор, тем не менее, я смею так полагать.
Одли подошел к столу, на котором лежал дневник, открыл его и перелистал страницы, испещренные синими каракулями. Последняя запись была сделана красным цветом, дрожащей рукой. Он тяжело вздохнул, а затем невозмутимым голосом произнес:
— Ты спрашиваешь моё мнение, — сказал Одли, глядя на унылое лицо смотрителя маяка Адама Брукса. Он увидел в его насупивших глазах страх. — Так вот, я не верю здесь ни единому слову. Возможно, вся эта история, как и сам корабль, стоящий в гавани, есть провокация, чтобы запутать наше правительство. Тем ни менее, там на корабле, действительно, что-то произошло. Это вне всяких сомнений. Ведь, куда-то же делась команда. По-моему, русские проводили какой-то эксперимент. Например, психологический, биологический или химический. И это новое оружие, возможно, очень опасное, погубило всю их команду.
— Ну, хорошо, — прервал его Блэк, — а чем ты мотивируешь свои слова? Это ведь догадки, не более того.
— Пожалуйста, — начал Одли, расхаживая, по небольшой комнате. — Последние слова профессора Соловьева написаны дрожащей рукой, что свидетельствует о какой-то болезни или расстройстве психики. Кроме того, он писал в своем дневнике о болезни всей команды. Стало быть, и он сам, я не исключаю этого, был заражен каким-то вирусом.
Адам Брукс поднял старческую дряхлую руку и перекрестился.
— Возможно, ты и прав. А что еще удивило тебя? — спросил Блэк.
Его перебил смотритель маяка.
— Позвольте мне удалиться, — произнес хриплым голосом Брукс. — Я навещу Хосе. Посмотрю, как он. Что-то он мне не нравится.
— Пусть поспит, — сказал Блэк, — он перевозбужден, это было видно по его лицу. Бедняжка целый день простоял у парома, глядя на корабль.
Брукс покинул их. В коридоре послышались шаркающие удаляющиеся шаги смотрителя маяка.
— Не понятно, как он только поднимается наверх? — сказал Одли.
— Да, ему тяжело, подумывает о пенсии, — сказал Блэк. — Но, вернемся к нашему обсуждению.
— Помимо почерка, — начал Одли, — меня удивило, думаю, как и тебя, Дилан, цвет последней записи, которая якобы похожа на кровь, как пишет профессор.
— Не похоже на кровь, — догадался Блэк.
— Именно, Дилан. Это не кровь. Я много раз наблюдал ее багровый оттенок и могу с уверенностью копа заявить — это не кровь.
— Тогда, что же это? — спросил Блэк.
— Возможно, чернило. Русские хотят нас запутать.
— Но, зачем?
— Трудно сказать. Нужна детальная проверка, — сказал Одли. — Ведь, судовой журнал мы так и не нашли.
— Это Соловьев писал, что якобы уничтожил документы Устинова. Может он и судовой журнал утопил?
— Чтобы скрыть истинную причину, — добавил сержант, — очень может быть. Похоже, что этот профессор был психически нездоров.
Сержант подошел к маленькому округленному окошку, схожему по форме с иллюминатором, и взглянул в сгущающиеся сумерки, которые своими мрачными тенями уже поглотили корабль вместе с пристанью. Небольшие пары тумана, поднимаясь клубнями снизу, окутывали башню маяка, погружая ее в свои серые объятия.
— А что ты думаешь об этом случае? — поинтересовался Одли, повернувшись к Блэку, чтобы увидеть его лицо.
— Я согласен с тобой. Без сомнения, этот профессор сошел с ума, — начал Блэк. — Если команда погибла, то, где их тела? Не упали же они сами в океан. Хотя, — он задумался, опустив глаза, — при сильном психологическом помешательстве такое может быть.
— Что ты имеешь в виду?
— Если все члены команды были нездоровы, они могли, теоретически, совершить акт самоубийства. Например, выпрыгнуть в океан.
— Массовый суицид. Не могу с тобой согласиться. Один, еще ладно, но целая команда самоубийц. Это вряд ли. Если, конечно, это не какая-нибудь болезнь, как ты говоришь, — сказал Одли.
Он подошел к Блэку и тихо, почти шепотом, произнес:
— Дружище, я знаю тебя не первый год. Сейчас я вижу в твоих глазах волнение, ты о чем-то встревожен, но не говоришь. Братья Брукс старики и потому мнительны и богобоязненны, суеверны, но ты-то…
— Ты прав, Джон, — сказал Блэк. — Ты как всегда прав. Меня кое-что тревожит и не дает покоя.
— Надеюсь, не суеверия Хосе?
— Нет, но…
— Договаривай раз начал. В этом деле мне нужна помощь. Если всю команду погубила какая-то болезнь, то и мы в опасности, и все жители нашего маленького острова. И мой долг сообщить им эту угрозу и спасти их.
Блэк привстал со стула и начал от волнения, вселившегося в него и граничившего с тревожностью, которую он сам не мог объяснить, медленно расхаживать, отдалившись от Одли.
— Ты понимаешь, это всего лишь догадки и, быть может, мое разыгравшееся воображение, — произнес Блэк. — Там, в трюме и в каютах при свете фонарика всякое может померещиться.
— Ну, не тяни, говори, — с нетерпением произнес Одли, глядя в опущенные глаза друга.
— Ладно. Дневник. Вот этот самый с зеленой обложкой, — он глянул на тетрадь, лежащую на столе.
— Что, дневник?
— Понимаешь, когда мы первый раз шли мимо этой каюты, я не видел на столе ничего.
— Может это не та каюта?
— Может, — сказал Блэк, чье сердце только что едва согрелось от догадки собственной ошибки. — Конечно, я мог просмотреть, но пыль…
— Какая еще пыль? — спросил Одли.
— Обыкновенная, какая собирается на любой открытой поверхности, со временем. А, ведь, судно пребывало пустым и одиноким, покинутым командой, минимум неделю. Об этом говорит количество пыли, собравшейся на столе, где мы нашли этот дневник.
— Ну, и что?
— Когда я поднял его, там, в каюте, то не помню, чтобы она сыпалась с его зеленой поверхности.
— Иными словами, ты утверждаешь, что эта тетрадь, — Одли указал пальцем на стол, — не была покрыта пылью.
— Совершенно верно.
— Угу, — задумался Одли, почесав подбородок. — Ее кто-то подбросил. Да, именно так. Вот, как объясняется отсутствие пыли, и то, что ты не заметил дневник первый раз, когда мы проходили мимо каюты профессора.
— Но тогда…
— Тогда в чреве этого дьявольского судна, кто-то скрывается, — предположил Одли.
— Возможно, если это все не иллюзия и мое уставшее воображение, нарисовавшее все это.
— Нет, нет, я почти уверен. Там кто-то есть. Может, даже психически нездоровый член команды. Он и погубил всю команду, а их тела выбросил в воду, чтобы скрыть свои преступления.
— Если он болен, то, как же он догадался о том, что надо уничтожить улики — выбросить тела.
— Испуг, обычный инстинкт самосохранения. Он знал, что рано или поздно, но корабль придет к берегу и ему придется объяснить, куда делась вся команда.
— Но, тогда, зачем же он подложил эту тетрадь, если он так болен, что не отвечал за свои поступки? Куда подевалась кровь, если там произошли убийства?
— Смыл, — предположил здравый смысл сержанта.
— Это не похоже на действия сумасшедшего, — сказал Блэк.
— Я и не думаю, что он болен.
— Убить всю команду? Но зачем?
— Кто знает? Это мы выясним, когда поймаем его, — сказал Одли со взглядом, выражающим решимость отыскать преступника.
В коридоре послышались шаркающие шаги, отворилась дверь, и в проеме показался Адам. Старик неуверенной поступью вошел и тяжело опустился на стул. Он увидел на столе зеленую тетрадь и отодвинулся от стола, так если бы он увидел змею. С неприязнью и страхом в глазах он бросил взгляд на тетрадь.
— Что с Хосе? Как он? — поинтересовался Блэк.
Старки не сразу ответил, он собирался с мыслями. Осмотрев всю комнату и, переведя тяжелый взгляд с Одли на Блэка, он хриплым гортанным звуком ответил:
— Хосе заперся у себя в комнате. Я позвал его, но он не ответил.
— Может, уснул? — предположил Одли.
Они втроем еще некоторое время рассуждали о таинственном судне, а затем при наступлении полночи легли спать в разных комнатах, на разных этажах маяка, который был плотно окутан, к тому времени, густым серым туманом, казалось взявшимся, из ниоткуда.
Рано утром сержант Джон Одли выглянул в окно, заметил вдалеке на причале какое-то скопление людей, одетых в военную форму, как ему показалось. Туман почти рассеялся, оставляя легкий белый саван у подножия скалы. Пошел легкий моросящий летний дождь, отбрасывая и поглощая последние очаги ночного тумана. Плотной стеной мрачные тучи заслонили небо, казалось, надолго похоронив за собой солнечные лучи утренней зари.
