Чумаченко слышал, как эта странная штуковина со стуком провалилась куда-то под сиденья. И тотчас замкнутое пространство вокруг него начало наполняться ядовитым, раздирающим легкие дымом. Из глаз Чумаченко ручьем хлынули слезы, а горло точно перехватило веревкой. Нечем было дышать, и было полное ощущение, будто тело погрузили в чан с кипящей перцовой настойкой. Единственное, что в этот момент мог сообразить и предпринять Чумаченко, – это вырваться из машины на свежий воздух, и он попытался это сделать, но сбоку на него, задыхаясь и кашляя, навалился Рудницкий, тяжелый, точно шкаф, а у Чумаченко абсолютно не было сил сдвинуть его с места.
Впрочем, в «БМВ» всем пришлось несладко, и первым и единственным желанием каждого было вырваться из отравленной жестянки. И водитель и охранник попытались открыть дверцы, но с первой попытки им не удалось этого сделать – набежавшие откуда-то непонятные люди блокировали машину со всех сторон, – а на вторую попытку ни у кого просто не было сил. Все, кто находился в машине, уже почти теряли сознание. «БМВ» был словно накачан зеленоватым едким газом, который ослеплял и выворачивал наизнанку внутренности.
Чумаченко уже не понимал, мерещится ли это ему или же на самом деле дверцы машины наконец распахнулись и кто-то выволок наружу обессилевших охранника и водителя. Дальше Чумаченко слышал, как хлопнула крышка багажника, но опять не мог сообразить – на самом ли деле она хлопнула или это просто стучит у него в голове. Он в беспамятстве валялся в машине, придавленный тушей задыхающегося Рудницкого, и ждал смерти.
И тут неожиданно в машину стали усаживаться люди. Их, похоже, нисколько не смущала отравленная атмосфера. Они вели себя так, будто ничего особенного не произошло. Двое сели впереди, а третий плюхнулся на заднее сиденье, бесцеремонно растолкав скорчившихся там Рудницкого и Чумаченко. Он попросту затолкал их обоих под сиденье, а сам уселся посредине.
– Запираю двери! – предупреждающе пробормотал странный, с металлическим оттенком голос, и машина тут же сорвалась с места.
Прошло около пяти долгих минут, пока ветер, врывающийся в приоткрытые окна, немного развеял ядовитые испарения и Чумаченко смог самую малость продрать глаза. Сквозь потоки слез он увидел над собой тень человека в плаще, который умудрялся не испытывать никаких отрицательных эмоций по поводу струящегося по салону слезоточивого газа. Объяснялось это все достаточно просто, хотя и неожиданно – на физиономии этого человека красовалась резиновая маска противогаза. Других налетчиков Чумаченко видеть не мог, но сообразил, что экипированы они не хуже. Машина свободно мчалась по ночной Москве, и управляла ею уверенная рука.
Человек в противогазе заметил, что Чумаченко начинает подавать признаки жизни, и тотчас им занялся. Нет, он не стал оказывать ему помощь или спрашивать о самочувствии. Вместо этого он деловито обыскал его карманы, и все их содержимое в одну секунду перекочевало в его жадные руки. Чумаченко еще слабо соображал, но даже в таком состоянии понял, что происходит нечто страшное и они с Рудницким остаются без гроша. Это был крах абсолютный, и Чумаченко не мог этого допустить. Он негодующе замычал и попытался вцепиться зубами в лодыжку вора, но у него ничего не вышло, а человек в противогазе, выругавшись, больно ударил его по голове кулаком. Перед глазами Чумаченко вспыхнула огненная дуга, он ткнулся затылком в какую-то железку и затих.
Рудницкий то ли уже умер, то ли притворялся мертвым, но он никак не отреагировал на потрошение собственных карманов. Это окончательно лишило Чумаченко желания о чем-то беспокоиться и сопротивляться. Он смирился с неизбежным и, лежа на дне салона, тупо молил лишь об одном – чтобы злоумышленников задержала по дороге милиция. Чумаченко знал, что милиции в Москве хоть пруд пруди и такая возможность отнюдь не фантастична. Но из жизненного опыта он также знал, что нужные вещи не происходят в нужный момент, а московская милиция появляется вовсе не тогда, когда в ней нуждаются. Поэтому и молитвы его были не слишком вдохновенными.
Как в конце концов выяснилось, напрягаться ему действительно не было смысла. Машина, в которой сидели бандиты, беспрепятственно пересекла ночную Москву и так же беспрепятственно выехала из города. Вполне возможно, номер этой машины был хорошо известен гаишникам, которые предпочитают не вставать на пути у сильных мира сего. Впервые Чумаченко пожалел, что не попросил у клиентов автомобиля попроще. Ехали бы они сейчас на задрипанном «Москвиче», глядишь, и люди в погонах проявили бы к ним нездоровый интерес. А так получилось, что бандюгам была просто открыта зеленая улица.
Попыток подняться и по-человечески расположиться на сиденье ни Чумаченко, ни Рудницкий не делали, а поэтому не могли контролировать, как далеко и в каком направлении они едут. Путешествие показалось им бесконечным.
Однако когда Чумаченко уже начинал впадать в забытье от однообразия и гладкости движения, машина вдруг сбавила скорость и плавно затормозила.
– Станция Березай! – с неестественным смехом сказал кто-то из бандитов.
Они открыли все дверцы, и внутрь ворвался свежий ночной воздух.
– Выползай, богема! – скомандовал Чумаченко сосед в противогазе и легким пинком помог ему это сделать.
Вслед за своим менеджером на обочину выпал и сам певец. Чумаченко помог ему подняться, и они, придерживаясь друг за друга, со страхом оглянулись по сторонам.
«БМВ» стоял на какой-то проселочной дороге среди негустой рощи. На черном небе россыпью сияли мелкие звезды. Чуть поодаль, за рощей, проходило, судя по всему, главное шоссе, и оттуда доносился равномерный рокот тяжелых моторов – ехали дальнобойщики. Ехали они мимо и даже не подозревали, какая драма разыгрывается всего в какой-то сотне метров от них.
Чумаченко тошнило, глаза его все еще наполнялись слезами, грудь будто когтями рвало, и вообще жизнь сейчас не казалась ему такой заманчивой, как час назад. Он подозревал, что в это глухое место их привезли убивать, но никаких сожалений по этому поводу не испытывал. Он так вымотался, что был согласен умереть. Что думал Рудницкий, неизвестно, но чувствовал он себя даже хуже, чем менеджер.
Бандиты, однако, не спешили расправиться с ними. Не снимая противогазов, они выбрались из машины и открыли багажник. Оттуда молча возникли водитель и охранник, основательно помятые, со связанными руками. Чумаченко невольно удивился, осознав, что на свете есть люди, которым пришлось хуже, чем ему, и эти люди находятся совсем рядом.
Тем временем бандиты отвели водителя с охранником подальше от дороги и о чем-то негромко их предупредили. Чумаченко слышал только металлическое дребезжание пластины в противогазе. Ему было безразлично, о чем идет речь.
Бандиты повернулись и пошли к машине. Чумаченко невольно втянул голову в плечи, но троица в уродливых масках прошла мимо, даже не взглянув в его сторону.
Бандиты уселись в «БМВ», завели мотор и, развернувшись, поехали в сторону главного шоссе. Через минуту, мигнув на прощание, красные огоньки стоп-сигналов исчезли. Чумаченко тупо глядел им вслед, не в силах поверить, что опасность уже миновала. Рудницкий тихо всхлипывал рядом с ним. Они продолжали стоять, вцепившись друг в друга, не двигаясь и не произнося ни слова, пока наконец с обочины не донесся хриплый голос охранника:
– Вы там заснули, что ли, лохи персидские? Ну-ка руки нам развяжите!
Гуров уважал доблестную Красную армию, но офицер, бывший дежурным по части ПВО в тот несчастливый день, когда они с Крячко туда наведались, взбесил его до предела. Разумеется, внешне Гуров этого никак не продемонстрировал (он вообще старался избегать явного проявления сильных чувств), но в душе у него закипело уже после пяти минут разговора с этим, как Гуров мысленно назвал его, «долдоном». Разговор велся на КПП, в присутствии двух замурзанных рядовых, которые время от времени убегали по очереди открывать ворота.
Офицер был худощав, жилист, носил капитанские погоны, а в его серых глазах читалось недоверие ко всему миру. Все его поведение как бы говорило – кругом одни мошенники, но меня хрен проведешь, даже и пытаться не стоит.
Однако Гуров с Крячко все-таки попытались. Прежде всего они захотели выяснить, не могут ли они поговорить с кем-нибудь из начальства.
– С начальником части или с заместителем, – предположил Гуров. – На худой конец, с тем, кто заведует у вас автопарком.
– Исключено, – без раздумий заявил неприступный капитан. – Начальник в Москве. Замы тоже. Командир автороты выехал.
Взгляд его почти бесцветных глаз равнодушно прошелся по потолку над головой Гурова и застыл в конце концов где-то в районе его переносицы. На капитана ПВО должности и звания московского оперуполномоченного не производили никакого впечатления.
