составленные аккуратным Никишиным, были настолько определенными, что не оставляли места
ни для какой фантазии. Измучив себя до крайности этим бесплодным занятием, Евгений
Константинович развернул аккуратно вычерченную схему и невольно залюбовался ее
исполнением. Никишин не упустил ничего, обозначив не только главные предметы, но и все
подставки для цветов, где и как стоял каждый стул и табуретка, даже ширина половика с
кровяным пятном была указана по всем чертежным правилам. И, может, старое недоверие к
столь же аккуратным протоколам Никишина вызывало у Евгения Константиновича внутренний
протест против этой бумажной красоты. Сам он больше имел дело с наспех вычерченными
планами, которые чаще всего укладывались на маленьких листочках блокнотов. В них не
соблюдался масштаб, не обозначались север и юг, но эти планы-наброски дышали какой-то
беспокойной оперативной мыслью, заставляя думать, предполагать, спорить...
Евгений Константинович и Ефим Афанасьев пришли в дом к Червяковым днем, застав
только Анну, хлопотавшую возле печки. Ефим объяснил ей, что товарищ из Свердловска
интересуется старым происшествием в их доме, а Евгений Константинович увидел, как не
спеша вытерла она руки фартуком и покорно пригласила их пройти, оставаясь безучастной ко
всему.
— Стреляли из этого окна? — спросил Евгений Константинович у нее, хорошо помня
схему Никишина.
— Из этого.
— А вы, значит, стояли там...— Он заглянул в другую комнату и увидел кровать, к которой
от самой двери тянулся половик.— Половик тот же?
— Нет, другой уже,— ответила она и тут же добавила: — Но он из той же полосы, вместе
ткан. Только старый-то износился. Давно ведь все было. Уж забывать стали...
Евгений Константинович прошелся по чистой комнате, остановился около кровати,
показал на половик.
— Кровь здесь была? — обратился теперь уже к Афанасьеву.
— Тут вот, весь левый край половика в крови был, и на полу немного.
— Сходим-ка в огород, — предложил Евгений Константинович и попросил Червякову: —
Откройте, пожалуйста, то окно.
Анна послушно выполнила просьбу.
Ефим Афанасьев показал Евгению Константиновичу, где был найден патрон от «ТТ»,
провел по огороду до проулка, выходившего на дорогу к станции. Но тот обратил внимание на
изгородь.
— Жерди, — сказал коротко, будто про себя. — Вы осматривали их тогда?
— Не помню.
— На них же должны быть следы тех, кто залезал сюда...
— Не помню, — повторил Ефим.
А Евгений Константинович подошел к окну, из которого на них смотрела Анна Червякова,
и поднялся на фундамент. Подоконник пришелся ему по пояс. Анна отступила от окна, и он
увидел кровать в другой комнате: пожалуй, схема была правильной. Спросил хозяйку:
— Когда лезли к вам, свет в этой комнате горел?
— Даже и не знаю. В той-то, где мы были, горел.
— Ясно...
Но Ефим Афанасьев видел, что Лисянскому ничего не ясно. Он лег животом на
подоконник и, оперевшись на локти, о чем-то думал, равнодушно рассматривая комнаты. Ефим
кашлянул, и Лисянский спрыгнул на землю.
— Зайдем к хозяйке еще. Поговорим немного... В доме попросили разрешения закурить.
Присели возле стола в первой комнате.
— Муж ваш говорил, — начал Евгений Константинович,— что в тот вечер вы собирались
спать, когда он услышал грабителей?.. Вы чем в это время занимались? Уже легли?
— Нет еще. Только постель взялась разобрать,— ответила она.
— Не раздевались еще?
— Нет. Потом и в больницу увезли в чем была.
— Один или двое были в окне, не приметили?
— Ничего я не видела. Упала — и все.
— А где охотничье ружье мужа находится?
— Там,— она показала на шифоньер у дальней стены.
— Так... Вы стояли возле кровати где? Покажите.
Анна прошла к середине кровати и стала спиной к работникам милиции, обернулась:
— Вот здесь.
— Ага! Стояли спиной к дверям?
— Спиной.
— А в какую ногу вас ранили?
— В левую.
— Хорошо. Встань-ка, товарищ Афанасьев, вместо хозяюшки,— попросил он Ефима.
Когда Афанасьев занял место Червяковой, Лисянский выскочил на улицу, вышел в огород и
снова по явился в окне. Опять прилег на подоконник. Спросил Червякову:
— После выстрела вы повернулись?
— Не помню.
— Но упали-то вы на половик? Там ведь кровь-то была.
— Выходит так, но я все равно никого тогда не видела...
— А я не об этом... Хватит, Ефим. У тебя рулетка с собой?
— С собой.
— Дай-ка ее сюда. Хочу еще раз расстояние смерить.
— Так я же мерил.
— Давай, говорят! — И Афанасьев впервые за все время знакомства с Лисянским
почувствовал в его голосе нотки беспрекословного приказа. Отдал рулетку,
— Тяни,— коротко распорядился тот.
Афанасьев прошел с концом рулетки по половику до кровати, обернулся к Лисянскому, но
тот поправил его:
— Ты стань туда, где стояла хозяйка!
Ефим подался на шаг влево, и Лисянский тотчас же остановил его:
— Ладно. На каких-то три сантиметра разница. Это — ерунда!
Через минуту он снова появился в доме. Сразу спросил Червякову:
— Муж в это время находился в комнате вместе с вами?
— Здесь был.
— А что он делал?
Анна пожала плечами, затрудняясь объяснить. Сказала, наконец, неуверенно:
— Чего ж ему делать-то? Сидел, да и все.
Лисянский видел в комнате только два стула, стоявшие по бокам небольшого столика у
окна, направо от кровати.
— Где сидел? Здесь или тут? — он показал на стулья по очереди.
— Не помню,— ответила она.
Ефим видел, что сейчас она разговаривает с Лисянским так же, как когда-то с ним в
больнице: со смятением и страхом. Видимо, память вернула ее в тот вечер, когда она чуть не
лишилась сознания от испуга и не хотела отпускать мужа даже за помощью в больницу.
— А вы постарайтесь вспомнить,— настаивал Лисянский.
— Тут и сидел на котором-то,— только и смогла уточнить она.— Чего же ему по комнате
болтаться без дела.
— Жаль, что не помните...
Когда отошли от дома Червяковых на приличное расстояние, Евгений Константинович
увидел около одного дома скамейку и предложил:
— Давай посидим немного, Ефим.
Ефим повиновался. Евгений Константинович снял шляпу, вытер платком лоб. Ефим уже
давно видел, что его мучают какие-то свои мысли, но спрашивать об этом в доме Червякова не
решался. Только смотрел на него с любопытством.
— Чего смотришь? — спросил Евгений Константинович сам.
— Да так... Вижу, думаете что-то.
— Думаю, Ефим, думаю... О сказочках с разбитым корытом думаю... Пошли-ка теперь в
поселковый Совет.
Лисянский позвонил оттуда в управление и попросил, чтобы в Красногвардейск срочно
выехал судмедэксперт.
В ту же ночь вместе с Ефимом Афанасьевым они встретили на вокзале Острянскую,
одного из старейших и опытнейших судмедэкспертов управления.
Лисянский попытался было сразу заговорить о деле, но Острянская оборвала его:
— Нет уж, дружок, это ты молодой да шустрый, можешь в два часа ночи о деле говорить.
А я в это время привыкла спать. Так что потерпи до утра, Скажи мне лучше, где моя постель...
11
Наутро Евгений Константинович выложил перед Острянской наскоро нарисованный им
собственный план, В нем не было никишинской четкости, а лишь крупно было обозначено окно,
из которого стреляли, дверь в другую комнату и кровать, которую разбирала тогда Анна
Червякова. Но самыми крупными пятнами в плане были сама Анна и пятно крови на половике в
том месте, куда она упала, раненная.
— Мне нужно от вас только одно,— говорил Лисянский судмедэксперту,— определите с
предельной точностью направление раневого канала в ноге этой женщины. Это единственное,
что мне нужно знать.
— Это не так уж сложно, дружочек, я полагаю.
— Я понимаю. Но я хочу еще, чтобы ваше заключение сразу обрело силу объективного
документа. Думаю, что в амбулаторных условиях это можно сделать в присутствии еще
нескольких врачей. Скажите, лечащие врачи, например хирург и терапевт, могут служить в
данном случае достаточными авторитетами в комиссии, которую возглавите вы?
— Безусловно. Это даже лучше.
— Отлично! Тогда — немедленно за дело.