Несмотря на мою воздушную болезнь или благодаря моим лекарствам, радость распускалась в моей груди при мысли о встрече с Мартином и о знакомстве с недавно построенным домом на берегу Бонни-Ривер, который он недавно купил для нас. Он прислал живописные фотографии. Дом был двухэтажным, с обилием стеклянных элементов и четко выверенными пропорциями; рядом находился причал с шлюпочным эллингом, который, по его словам, идеально подойдет для моей студии.
Вспышка молнии пронзила облака, и самолет лег на крыло, когда мы начали крутой и неровный спуск к бухте, окаймленной желтым песком.
Единственная стюардесса велела нам привести спинки кресел в вертикальное положение и сложить ручную кладь внизу. Она оставалась пристегнутой к своему складному креслу рядом с кабиной пилота на всем протяжении нашего короткого перелета из международного аэропорта Сиднея. Пилот объявил, что мы собираемся приземлиться в Моруе [118]. Он добавил, что сейчас жарко не по сезону и что гроза движется на юг от нас. Моруя находилась на расстоянии короткой поездки от Джервис-Бэй. Мартин будет ждать меня.
Поперечные ветры мотали воздушное суденышко из стороны в сторону, и мой желудок громко протестовал, когда навстречу вырос незнакомый ландшафт, — извилистая шоколадно-коричневая река и эстуарий, густо покрытый мангровыми зарослями. Веретенообразные эвкалипты, клонившиеся на ветру. Устричные отмели на реке с гниющими опорами и причалами. Цапля, летевшая над самой водой. Пока мы снижались, я увидела кенгуру, пасущихся у ограды аэропорта. Мы чувствительно ударились о посадочную полосу, подскочили, ударились снова и с лязгом покатились до самого конца полосы, мимо крошечного аэропорта. Когда самолет наконец остановился, пилот развернул его, и мы медленно потащились к зданию. Внутри становилось жарко и душно. Я посмотрела через маленький иллюминатор на низкое сооружение с жестяной крышей, которое называлось аэропортом Моруи. Передний двор с расставленными столиками. Ограда, ворота… и тут я увидела его. Мое сердце дало сбой.
Мартин.
Высокий, бронзовый от загара, в белых шортах. Его волосы блестели, как золото. Он прикрыл глаза козырьком ладони, изучая иллюминаторы нашего самолета. Я едва удержалась от того, чтобы расстегнуть пояс безопасности и выхватить мои пожитки из-под сиденья. Мне хотелось увидеть все это прямо сейчас. Мне хотелось, чтобы руки моего мужа проводили меня в это новое и экзотическое жизненное странствие, которое мы выбрали для себя.
Световой значок «застегнуть ремни» отключился.
Стюардесса открыла дверь. Я сразу же ощутила запах моря. Она выдвинула и опустила складную лестницу. Мы ждали и потели, пока пилот и второй пилот спускались первыми.
Жаркий ветер ударил мне в лицо, когда я ступила на лестницу. Он был напоен ароматом эвкалиптов с привкусом дыма от далеких лесных пожаров. Мартин вскинул руку, как только увидел меня. Он яростно замахал мне; я поспешно спустилась с лестницы, пробежала по бетону и вошла под арку. Он обнял меня, закружил в воздухе и поцеловал. По моему лицу струились слезы — счастье, облегчение и крайняя усталость одновременно. С меня было довольно.
Он поставил меня на землю, отодвинул локоны, упавшие на лоб, и обхватил мое лицо ладонями. Его голубые глаза казались синими из-за глубокого загара.
— Добро пожаловать в наш новый дом, Элли Крессуэлл-Смит. Я очень соскучился по тебе. Как прошла поездка?
Он говорил с характерным австралийским акцентом, гораздо более четким, чем во время нашей предыдущей встречи.
— Да так… нормально. — Ребенок, плакавший всю дорогу от Ванкувера, клаустрофобия в летающей жестяной банке, бессонница, тревога на грани паники… все это сгинуло. — Ты выглядишь таким загорелым. Таким… австралийцем.
— А как выглядят австралийцы? — он выразительно поиграл бровями. — Как Крокодил Данди? [119]
Я рассмеялась, обрадованная приобщением к его мощной ауре и притоком его мужской энергии.
— Слава богу, нет. Но мне не терпится увидеть наш новый дом. Фотографии выглядят потрясающе.
Я указала на мой багаж на тележке, отъехавшей от самолета. Мартин подхватил два моих чемодана. Его шлепанцы хлопали по асфальту, пока мы шли от здания аэропорта к его грузовому автомобилю. К нашему автомобилю. Все это было и моим тоже. Эта жизнь.
Кенгуру наблюдали за нами из скудных зарослей сухой травы рядом с автостоянкой. Жара ощущалась как физическое давление, вокруг жужжали какие-то жуки. Раздавались резкие крики незнакомых птиц. Мои волосы были влажными от пота и слиплись в комок за плечами. Я ощущала запах застарелого пота, исходивший от меня. Я буквально изнывала по горячему душу, жесткой кровати и свежему белью.
— Наш новый автофургон, — гордо произнес Мартин, откинувший брезент с кузова. Он с глухим стуком забросил мои чемоданы внутрь. Я хотела сказать, чтобы он был поосторожнее с чемоданом, где хранились мои художественные принадлежности, но удержалась от этого.
— Не могу дождаться, когда приму душ, — сказала я, подходя к пассажирской двери. — И поспать. Даже не знаю, сколько дней я провела без сна.
— Ох, детка… — он замешкался.
Я остановилась, положив руку на ручку двери.
— Что такое?
— Я привез продукты для пикника. Думал, мы сразу же отправимся в Агнес-Бэзин, чтобы я мог показать тебе офис продаж и нашу стройку. В конце концов, мы здесь ради этого, не так ли?
Я пала духом. У меня заплетались ноги и кружилась голова.
— Я… я надеялась, что мы здесь не только ради строительства.
Он уперся в меня взглядом. Выражение его лица вдруг стало недружелюбным. Я заморгала. Нет… мне это почудилось. Все вокруг было слишком ярким, слишком резким и жарким. Слишком дезориентирующим. У меня зазвенело в ушах: совокупный эффект похмелья, таблеток и резкой смены часовых поясов давал себя знать. Я порылась в сумочке, выудила большие солнечные очки и надела их.
— Все хорошо, — я откашлялась и сосредоточилась на том, чтобы говорить легко и непринужденно. — Просто я чертовски устала, вот и все. Плюс небольшое похмелье, — я делано рассмеялась. — Чуточку перепила на рейсе из Ванкувера, чтобы заглушить плачущего младенца. Безуспешно, — я выдавила еще один смешок. — Плохая мать.
Я не стала упоминать о лоразепаме. Мартину не следовало знать об этом.
Он изучающее смотрел на меня затуманенным взглядом, что еще больше смутило меня.
— Так мы поедем в Агнес-Бэзин или нет?
— Конечно, поедем. Я в порядке… со мной все будет хорошо. Хочется посмотреть сейчас, — солгала я, не желая разочаровывать его. Только не сейчас, когда мы встретились после разлуки.
Тогда
Элли
Лицо Мартина расплылось в широкой улыбке, как только я сказала, что мне уже сейчас «хочется» посмотреть на стройку. Его глаза и его тело рывком вернулись к жизни, как у ребенка, получившего обратно новую и ценную игрушку, только что подвергнувшуюся угрозе конфискации.
— А у меня есть кое-что для твоего похмелья! — объявил он, когда снова откинул брезент с кузова. Словно фокусник, он вскрыл голубую холодильную сумку и вручил мне две бутылки холодного сидра. На них блестела влага, и моя жажда снова стала невыносимой. Я взяла одну и немедленно проглотила четверть содержимого, пока он открывал свою бутылку.
— У меня еще много их в портативном холодильнике, — сообщил он, застегивая сумку. — И вино. И жареные цыплята. Картофельный салат и французские булки. — Он чокнулся с моей бутылкой. — Добро пожаловать домой, детка. За новую жизнь!
Мы сделали еще по одному долгому глотку и забрались в фургон; я едва не забралась на место водителя. Потом мы пристроили бутылки в держателях, и Мартин завел двигатель.
— Мы долго не пробудем в Агнес-Бэзин, обещаю. Вернемся домой еще до обеда, — Он поехал по правой стороне дороги, что казалось неправильным, и наградил меня очередной улыбкой. — Кроме того, если ты сейчас попробуешь приспособиться к новому распорядку, то смена часовых поясов пройдет безболезненно.
