Вам не приходится по целым дням наслаждаться их обществом,— потому что их свободное время очень ограничено. Если им случается забеременеть, то они отправляются в деревню и не стесняются родить, произведя на свет Божий здорового ребенка и резонно полагая, что лучше иметь внебрачного ребенка, чем ничего.
— А как вы стали писателем? — спросила путешественница.
— Так же, как становятся кокоткой. Сперва ради своего удовольствия, а потом для удовольствия других. В один прекрасный день находишь человека, который готов оплатить ваши старания, и потом продолжаешь делать то же самое за плату.
— Но прежде вы преподавали философию?
— Увы, мои ногти были слишком чисты для того, чтобы я мог заниматься наукой. Директор института возненавидел меня, и тогда я занялся литературой.
— Вы пользуетесь такой популярностью! Должно быть, немало людей хотят познакомиться с вами. Им всем хотелось бы побеседовать с вами.
-—Увы, их ожидает разочарование. Полагают, что писатель не может говорить, не произнося значительных и интересных слов, как многие думают, что акробат не может идти по улице просто, не совершая сальто-мортале. Лучше не блистать ни умом, ни красноречием, ни остроумием, — тогда люди начинают предполагать, что вы обладаете всем этим в гораздо большей степени. А чем вы заполняете свою жизнь, сударыня? Вы развлекаетесь?
— Да! Но если бы знали, до чего скучно развлекаться!
— А вы верны своему мужу?
— Мне кажется, что быть ему верной гораздо элегантнее, чем изменять ему.
— В данном случае дело не в этом! Измена явление, порождаемое взаимным влечением!
На путешественнице был темно-коричневый костюм, придававший ее лицу матовую свежесть опала.
— Я прочла все ваши книги.
— В самом деле?
— Скажите хотя бы, что это вам льстит.
— Собственно, в том, что читают книги, которые пишутся для того, чтобы их читали, нет ничего удивительного.
— Я тоже могла бы стать писательницей, — призналась дама. — Моя жизнь — это тема для прекрасного романа.
Все женщины убеждены в том, что самый рядовой случай их жизни мог бы явиться отличной темой для романа. Бедные женщины! Все они убеждены в том, что они центр мироздания.
— Но вы, конечно, знаете, — продолжала Кончита (все испанки всегда зовутся Кончитами), — как смотрят приличные родители на то, что их дети хотят окунуться в мир искусства. Ради родителей я отказалась от своего намерения и ограничиваюсь тем, что думаю и не пишу. А вы... вы, должно быть, много путешествуете и владеете многими языками?
— Владеть многими языками совсем не обязательно, достаточно знать из каждого языка ровно столько, сколько требуется для того, чтобы иметь возможность заказать себе комнату и спросить женщину, любит ли она вас.
— И на каком языке вы предпочитаете спрашивать об этом?
— На том языке, на котором женщина готова ответить мне «да». Сударыня, вы уже знаете, где сегодня полагаете заночевать?
— В ожидании, пока мне удастся найти квартиру, я остановлюсь в отеле. Я телеграфировала в «Литуанию» и в «Кристалл-отель», но по нынешним временам для того, чтобы получить в отеле комнаты, надо располагать очень хорошими рекомендациями. Я боюсь, что мне придется пройти крестный путь по всем отелям. А вас никто не ждет?
— Нет. Я одинок.
— И у вас нет подруги?
— В Булгомии у меня их две или три.
— И вы любите всех трех?
— Для того, чтобы не любить ни одной из них, я разбавляю подлинное чувство водою побочных увлечений. И тем самым все эти увлечения взаимно нейтрализуются.
— И вы не чувствуете потребности иметь одну постоянную, действительно любимую вами подругу?
— Ах, я отлично знаю, что это такое! Сначала я получаю пылкие телеграммы, переживаю период страстного увлечения, чтобы потом выслушивать, что я трус, неблагодарный, что у меня нет сердца и что я эгоист, такой же эгоист, как и все остальные мужчины... Писатель не должен любить. Влюбленный мужчина перестает быть мужчиной и человеком искусства.
— Он не может больше писать?
— Разумеется, он сможет написать еще несколько вскормленных его влюбленностью произведений, но создать что-нибудь значительное можно только с трезвою головой. Произведение искусства порождается любовью, но любовь эта должна быть далеко в прошлом.
— О ваших любовницах никогда ничего не слышно.
—Это, должно быть, потому, что у меня никогда не было любовниц. Большинство женщин, которыми я обладал, были продажными женщинами.
— Это ужасно! Как можете вы пойти к продажной женщине, которая раздевается перед вами, хотя десятью минутами ранее не знала вас?
— Но в этом же таится весь соблазн! Разве не прекрасно, что мне отдается женщина, которая десять минут назад меня не знала и которая далее не спрашивает меня о моем имени, положении, семье, не интересуется тем, кто мой любимый художник и люблю ли я музыку, не разговаривает со мной о кризисе кабинета и новой пьесе...
— И вы оплачиваете женщину, которая ложится с вами в постель, не испытывая потребности быть с вами?
— Но ведь омары и дичь, которая попадает ко мне на тарелку, тоже не испытывают никакого влечения ко мне, и все же я оплачиваю их...
— Продажная любовь! Какой ужас!
— Вы полагаете, что между проститутками и порядочными женщинами разница уж так велика? Проститутки хотят, чтобы им платили наличными, а порядочные женщины предоставляют вам трехмесячный кредит.
Поезд замедлил ход.
Не открывайте двери на ходу! Это сопряжено с опасностью. И вообще, пусть ее лучше откроет кто-нибудь другой.
Носильщик завладел чемоданами и картонками путешественницы, и попутчики покинули поезд.
— Что у вас в багаже? — осведомился таможенный чиновник.
— Любовные письма, — ответил романист.
И, помогая даме занять место в автомобиле, приказал:
— В отель «Литуания».
Они ехали в открытой машине, Пабло чувствовал теплое прикосновение тела Кончиты. На перекрестке такси застряло между грузовиком и спортивной машиной, и у Кончиты вырвался легкий возглас испуга,
— Что бы вы предпочли, — чтобы вас переехал легковой автомобиль или грузовик?
— Автомобиль. Это современнее.
Они выехали на большую площадь. Газетный киоск блеснул им радугой цветных обложек. Фруктовые прилавки гнулись под тяжестью бананов.
Через несколько мгновений путники очутились в отеле.
— Свободных комнат нет!
Пабло и Кончита носились от одного отеля к другому, и всюду их ожидал один и тот же ответ. Когда шофер исчерпал весь перечень отелей и больше не знал, куда их везти, Пабло назвал ему свой адрес.
— Сударыня, у меня имеется комната для гостей, — сказал он.
Дама, не возражая, приняла приглашение.
Стоит даме принять приглашение в дом к мужчине, как она инстинктивно подвергает свое белье мысленной проверке. В тех случаях, когда она отказывается принять предложение, это значит, что сорочка ее не совсем свежа или на ней штопаные чулки. Кончита была уверена, что ей подобная опасность не грозит, и все же подвергла мысленно свой туалет экзамену. Но это было излишне еще и потому, что ее чемоданы содержали в себе достаточно отличного белья.
— Вот мы и приехали!
Пабло щедро вознаградил шофера и велел кухарке-метиске внести чемоданы в дом.
Кончита последовала за прислугой, и за нею последовал Пабло. Квартира была, тепла, как порядочная женщина.
— Какая жалость, что я не могу больше слышать лай своего пса! — заметил Пабло.
— Он околел?
— Да. Вот уже несколько дней!
— Почему же вы не заведете себе новую собаку?
— Да потому что возместить утрату пса не так просто, как утрату любовницы.
— Baш пес был умен?
— Нет. У него был ум молодой женщины. Вот это мне и нравилось. Обычно все владельцы собак уверяют, что их псы лишены лишь одного — языка. А вот моему псу недоставало разума... Евменида, эта дама отужинает и заночует у нас.‘
У кухарки было лицо, которое сделало бы честь самому верховному палачу богдыхана. Примерно таким же был и ее характер, — во всяком случае, она еженедельно отказывалась от должности и никогда не приводила своей угрозы в исполнение.
— У вас прелестная квартира, — заметила Кончита, — я вижу, у вас много дорогих вещей.
— Увы, наша жизнь — это очень короткая поездка, которая, суждена нам по воле наших родителей. И я предпочитаю совершать эту поездку в вагоне первого класса, а не в вагоне для скота.
— Этот сад принадлежит вам?
— Да. Разумеется, он ничто по сравнению с садами Семирамиды, но так как я никогда не бываю в нем, то для меня он достаточно хорош.
Пабло помог гостье снять жакет, проводил ее в предназначенную для нее комнату и осведомился, не желает ли она отдохнуть.
Оставшись одна, Кончита осмотрела комнату. Кровать была очень широкой и низкой. В соседней комнате стенные часы мелодично воспроизводили бой часов Вестминстерского аббатства. Пробило семь часов.
