Улыбаясь, Глухой раздумывал над тем, как ему перехитрить охрану и полицию. Говоря точнее, ему нужна была одна, но очень верная уловка, благодаря которой он смог бы осуществить свой план. Сказать, что он считал всех полицейских безмозглыми дураками, было бы несправедливо. Просто он считал их методы устаревшими и совершенно непригодными для борьбы с преступностью в современном обществе. Парадокс был в том, что весь его план полностью зависел от умственных способностей полиции, и поэтому он изо всех сил старался «облегчить» детективам задачу, присылая подсказки-картинки, а не письма, так как был твердо убежден, что слова могут запутать полицию. Обычно он подсказывал им точное место и время нанесения удара, в этом он был полностью честен и собирался оставаться верным этому принципу всегда. По его мнению, издеваться над полицией было все равно, что заставлять хромого человека бегать наперегонки с футболистами. Хотя Глухой и подозревал в себе садистские наклонности, он скорее отвел бы душу в постели с какой-нибудь шлюхой, чем стал бы измываться над тупоголовыми фараонами из восемьдесят седьмого участка. Он наблюдал за полицейской возней с таким восхищением и заинтересованностью, какие могут быть только у дебильного ребенка, который смотрит представление в цирке и для которого цирк – единственное удовольствие в жизни. Да, по правде говоря, он любил представить себя в центре цирковой арены, на которой он один был бы и клоуном, и укротителем тигров, и канатоходцем, в эдаком своеобразном цирке одного артиста, артиста столь знаменитого, что о нем говорил бы весь город. Но чтобы хитрость сработала, чтобы маленькие танцующие пони в центре арены настолько увлекли внимание зрителей, что последние даже и не заметили бы, как тигры дожирают своего дрессировщика у края арены, хитрость должна быть очень простой и очевидной. Ключ к этому блестящему представлению должен быть вполне понятным. Глухой подумал о том, не слишком ли прост его ключ, но тут же решил, что это не так. По фотостатам полиция поймет только то, что нужно ему, не более: зрители в цирке будут наблюдать за маленькими пони и не заметят бенгальских тигров. И тогда тигры, подкравшись к беззаботным зрителям, ухватят их за задницу. Вот так просто, понятно, четко и, по мнению Глухого, честно все выглядело. Вряд ли, думалось ему, у этих смешных полицейских хватит воображения разгадать его гениальный замысел.
Глухой закончил рисовать план банка. Он скомкал листок и сунул его в карман, как бы допустив ошибку при заполнении и тем самым испортив бланк. Затем взял другой. Быстро заполнив его, он подошел к ближайшему окошку кассы.
– Доброе утро, сэр, – улыбаясь, поздоровался кассир.
– Доброе утро, – улыбнулся Глухой и стал внимательно наблюдать за тем, как кассир производит приходную операцию.
За каждым окошком на полу, возле ног кассира, находилась кнопка сигнализации. Наверняка такие же кнопки были и в других местах по всему банку. Но это не очень пугало Глухого.
Очень хорошо, что именно полицейские помогут ограбить банк. А еще лучше то, что именно Стив Карелла, а не кто-нибудь другой, поможет ему в этом.
Все детали плана должны соединиться в одно целое, и тогда все получится как нельзя лучше, если, конечно, расчеты будут правильными.
– Пожалуйста, сэр, – сказал кассир, протягивая в окошко расчетную банковскую книжку.
Глухой демонстративно придирчиво проверил, правильно ли сделана запись, удовлетворенно кивнул, положил книжку в пластиковый футляр и направился к выходу. Он приветливо кивнул охраннику, который ответил ему тем же, и вышел на улицу.
Банк располагался примерно в миле от восемьдесят седьмого полицейского участка, недалеко от трех больших фабрик, которые громоздились на Ривер Нарб. У Мак-Кормина в «Контейнер Корн» работало шесть тысяч триста сорок семь человек, в «Мередит Минтс» – тысяча пятьсот двенадцать, а в «Холт Бразерс Инк» четыре тысячи сорок восемь. Получалось, что все три фабрики давали работу почти двенадцати тысячам человек, и еженедельный оборот этих предприятий составлял два миллиона долларов. Зарплата работающим выдавалась чеками, и почти сорок процентов занятых на этих фабриках предпочитали переводить зарплату в разные банки по своему усмотрению. Из остальных шестидесяти процентов половина забирала свои чеки, чтобы расплачиваться ими в магазинах и винных лавках или чтобы менять их на наличные в банках по месту жительства. Остальные каждую неделю меняли чеки в банке, из которого только что вышел Глухой. Из этого следовало, что каждую пятницу банк должен был иметь для выдачи примерно шестьсот тысяч наличными. Для обеспечения этой не очень приятной для банка операции он должен был каждую неделю доставлять из центрального отделения дополнительные средства. Эти деньги в количестве примерно пятисот тысяч, независимо от того, какими средствами в данный момент располагал банк, доставлялись каждую пятницу в 9.15 утра на бронированном автобусе в сопровождении трех вооруженных охранников. Один охранник оставался за рулем, пока двое других, держа револьверы наготове, заносили в банк два мешка с деньгами. Управляющий сопровождал их до самого сейфа, куда они и закладывали деньги, после чего охранники покидали банк, но уже вложив оружие в кобуры. В 11.30 деньги раздавались кассирам, так как в перерыв в банк устремлялся поток рабочих, желающих обменять свои чеки.
Глухой не собирался перехватывать бронемашину по дороге в банк. Он также не думал грабить одну отдельную кассу. Нет, он собирался взять эти деньги потом, когда они будут надежно укрыты в сейфе. В то же время план был куда более безопасным, чем попытка перехвата бронемашины, но был он и не менее дерзким. Глухой вообще считал свой план гениальным и полагал, что все пройдет очень гладко. «Да, думал он по дороге, – банк будет ограблен, банк обязательно будет ограблен». От таких мыслей шаг его убыстрялся, и он глубоко вдыхал чистый весенний воздух.
Теннисная кроссовка на левую ногу, найденная в заброшенном доме на месте преступления, распадалась от ветхости. Наверное, она знавала и лучшие времена. Подошва протерлась насквозь, а там, где должен был помещаться большой палец, зияла рваная дыра. Даже шнурки дышали на ладан и были связаны в двух местах узлами. Фирма, изготовившая кроссовку, была широко известна, что исключало возможность ее приобретения в каком-нибудь магазинчике, торгующем экзотическими изделиями. Единственное, что могло представить интерес в этом ботинке на левую ногу, так это коричневая полоска на носке в районе мизинца. В лаборатории установили, что это микрокристаллы воска, но не пчелиного, а синтетического. К воску прилип тонкий слой металлической пыли, в которой позднее определили бронзу. У Кареллы не было оснований для особой радости по поводу результатов экспертизы, но он не очень расстроился после того, как был прислан отчет отдела, занимающегося сличением отпечатков, хотя ни отпечатки пальцев и ладоней, ни отпечатки ног, зафиксированные в картотеке, не совпадали с найденными на месте преступления. Взяв с собой жуткую фотографию убитого (она была сделана в морге, на столе), Карелла днем направился на Гаррисон-стрит, чтобы расспросить живущих там людей, не знают ли они случайно покойника.
Судмедэксперт после вскрытия определил, что возраст убитого составляет двадцать – двадцать пять лет. Следствию такие данные практически ничего не давали. Покойник мог быть членом молодежной банды или, наоборот, общаться с более взрослыми людьми. Карелла решил проверить обе версии, и первым местом, которое он посетил, была молодежная кофейня «Спейс». Чего только не было в этом помещении раньше – и лавчонка деликатесов, и пуэрториканская забегаловка, и даже какой-то молельный дом. Наконец, в данный момент здесь располагалось кафе. Несмотря на свое громкое название, «Спейс» был небольшим заведением, где за стойкой размещался огромный сияющий металлом кофеварочный агрегат типа «Экспресс». Словно какой-то футуристический идол, кофеварка поражала своими размерами, посетители в сравнении с ней выглядели карликами. Завсегдатаями кафе были подростки. Девушки, как правило, носили джинсы, и у них были длинные нерасчесанные волосы. Ребята носили бороды. Эти подробности тоже ничего не давали полиции. Эти юнцы могли быть и хиппи, и студентами, и анархистами, и даже баптистами. Безусловно, многими полицейскими обладатель длинных волос и бороды автоматически подозревался в совершении какого-нибудь преступления, например, в хранении марихуаны, продаже героина, нарушении закона Салливана, скотоложестве, заговорах, совращении малолетних, предательствах и тому подобном. Карелла подумал, что наверняка не пожалел бы доллара для каждого арестованного им юнца, лишь бы тот был коротко острижен и гладко выбрит. С другой стороны, Карелла был опытным полицейским и прекрасно понимал, что как только он покажет свой значок, эти длинноволосые сразу сочтут его фашистом, садистом, любящим попить пивка и громко отрыгнуть, занимающимся скотоложеством в свободное от работы время. Трудно выжать из них что-то ценное.
