Входят в беседку, садятся. Маслова нервно достает из сумочки сигареты.
Томин (протягивая свою пачку). Возьмите у меня, вам сейчас из своей не полагается. (В ответ на ее недоумение.) Бывает всякое...
Закуривают.
Томин. Вот мы с вами и встретились. (Довольный своей победой.) Земля, знаете, до того круглая, просто негде спрятаться.
Маслова (глядя мимо Томина на аллею, с которой она пришла). Между прочим, я вас раньше не видела. Кто вы такой?
Томин показывает Масловой свое удостоверение.
Маслова (бесцветным голосом). И что теперь?
Томин. Дети еще не прошли?
Маслова. Нет еще.
Томин. Тогда немножко посидим... (Прощупывающе.) У Пал Палыча из-за вас неприятности...
Маслова (раздражаясь). А у меня радости? Мне своих бед вот так хватает!
С аллеи доносятся детские голоса, Маслова, встрепенувшись, смотрит туда.
Томин. Они?
Маслова (отворачиваясь). Нет... Да вам-то что?
Томин. А зачем ребятам видеть, как их «уехавшую» мамочку уводит чужой сердитый дядя?
Маслова (вздрагивает). Вы меня заберете?
Томин. Практически уже забрал. А как прикажете поступать с человеком, который обманул следователя, нарушил подписку и скрылся?
Маслова (отчаянно). Ну, и пожалуйста! Сажайте! Гори все ярким пламенем!.. Может, оно и лучше.
Томин. Сочувствую, но виноваты сами. Вас освободили с условием, что вы будете жить дома, а не неизвестно где.
Маслова. Не могу я дома!
Томин (хмурясь). Ваши обстоятельства мне, в общем, известны, но с юридической точки зрения они ничего не меняют. Две копейки вы могли найти? Могли набрать телефон и сообщить, где находитесь? Ведь понимали, что обязаны это сделать?
Маслова. Понимала — не понимала, какая теперь разница... На поверку моя свобода и двух копеек не стоила, лучше бы я ее не видала вовсе!..
Маслова оборачивается, глядя на аллею. Пауза.
Томин. Очень славные ребята... Мальчику лет пять?
Маслова (с болью). Пять с половиной. А дочке — восемь.
Томин. Это я знаю. Второй «Д», классная руководительница Старикова...
Маслова (всхлипнув). Сколько им будет, когда я выйду?
Томин разводит руками.
Маслова. Каково им придется — во дворе, в школе, — когда все узнают... Вырастут без меня, станут чужие, стыдиться будут...
Пауза. Маслова старается сдержать слезы.
Томин (сердясь на себя за чувство жалости к Масловой). Разрешите поинтересоваться, какие у вас были планы на будущее, если б не наша сегодняшняя встреча?
Маслова. Может, пришла бы обратно в тюрьму проситься... А скорее, села бы в самолет и к морю...
Томин. Кстати, на какие деньги?
Маслова. Одной знакомой в долг давала, теперь пригодились. Недели на три могло хватить. Последний раз на солнышке погреться... А там заплыть подальше и...
Маслова машет рукой, встает, берет сумочку.
Томин (еще более сердито). Противно слушать! И обидно за Пал Палыча, который с вами нянчился, хлопотал и даже сейчас защищает. Верит, что вы сами явитесь на Петровку и вообще...
Маслова. Правда?.. (Порывисто оборачивается к нему, лицо ее на миг светлеет.) Конечно, по совести надо было прийти самой, я понимаю. Со мной так по-человечески, поверили... Да что теперь!
Томин. Да-а, как говорил один мой клиент: хорошая мысля приходит опосля... Сядьте. Дайте кое-что прикинуть. (Ходит по беседке, останавливается.) Ну как вы могли сделать эту глупость?! И себя подвели и других!
Маслова (страстно). А если рушится все последнее?.. Чувствуешь, что самый близкий человек тебя презирает!.. Да я голову потеряла!.. (Теперь, когда она видит, что судьба ее Томину не безразлична, становится откровеннее.) Пока сидишь, по-настоящему не понимаешь. А тут я один раз по двору прошла и уже натерпелась! Кто таращится во все глаза, кто отворачивается, даже не знаешь, здороваться с соседями или нет... У нас в нижней квартире семья — пятеро детей, отец шофер, мать не работает, живут, конечно не ахти. Я, бывало, так к ним свысока... А теперь гляжу — она шестого везет в старенькой коляске... Позавидовала прямо до слез! Честная, свободная, муж любит... У меня ведь все было — и все я потеряла!.. Так вот подумаешь: что я билась, кому копила? Ничего теперь не нужно!..
Пауза.
Томин. Ладно! Готов пожертвовать своими лаврами.
Маслова смотрит вопросительно.
Томин. Идите к Знаменскому сами. Так будет лучше.
Маслова (со слабой улыбкой). Спасибо...
Томин прерывает ее с некоторой досадой, потому что, в сущности, пошел сегодня против своего характера и привычек.
Томин. Благодарить не стоит: при всем моем сочувствии я больше пекусь о нем, чем о вас.
Маслова. Понимаю...
Томин. Только тогда так: мы с вами не знакомы, не встречались и не разговаривали. Ясно?
Маслова. Кажется, да.
Томин. Вот и отлично! Но проводить я вас провожу — для верности.
Оба выходят из беседки.
Кабинет Токарева.На длинном столе навалены бухгалтерские гроссбухи с закладками. Здесь ревизор — пожилой, усталый мужчина — работает с арифмометром. За другим столом — Знаменский и Кудряшов. Ревизор поднимается, с удовольствием распрямляя затекшие плечи, подходит к Кудряшову с одним из раскрытых томов.
Ревизор. Гражданин Кудряшов, вот это списание трехсот коробок для тортов я буду считать фиктивным.
Кудряшов (мельком взглянув на страницу). Почему, гражданин ревизор?
Ревизор. Акт о том, что они будто бы испорчены, подписали вы один. А в следующие два дня как раз было вывезено триста «левых» тортов.
Кудряшов (довольно равнодушно). Ладно, валите все до кучи. На суде разберутся, где правда... Что вы на меня так смотрите, гражданин следователь?
Знаменский (сухо). Так... всякие мысли в голове бродят... Если бы вас не арестовали, вы бы когда-нибудь остановились — сами, по своей воле?
Кудряшов. Честно?
Знаменский. Иначе какой смысл?
Кудряшов. Честно — вряд ли... Это как водка, присосался — не оторвешься...
Знаменский. Но у вас все было. И на черный день, и на серый, и на голубой. И уже не юноша, верно? А ведь каждый раз риск... Чего вам не хватало в жизни, чего вы еще не успели?
Кудряшов (уходя от серьезного тона). Э-э, мало ли! Не все выпито, не все съедено... (С жалкой развязностью.) Вот, например, жениться не успел. А была одна такая цыпочка запланирована!.. (Прищелкивает пальцами.)
Знаменский. За эти триста тортов кто деньги получил?
Кудряшов. Ну, я. Все равно магазинщики вам скажут.
Знаменский (записывая). Уже сказали. Почему акт подписали в одиночку?
Кудряшов. Дай на подпись — дай за подпись. А так — режим экономии.
Ревизор (снова подходя теперь уже с двумя открытыми томами дела; сурово). Здесь мне нужно ваше объяснение. Есть два экземпляра одной и той же накладной. В одном указано пятьсот булочек, в другом — пятьсот пирожных. Там и там ваша подпись.
Кудряшов (нагло усмехается). За эти самые булочки-пирожные и сижу теперь на казенных харчах.
Знаменский (резко). Посерьезней, Кудряшов.
Кудряшов. Ну, запишите — ошибочка вышла. Разве за всем уследишь?
Ревизор, покачивая головой, отходит.
Знаменский. Да-а, такие, как вы, сами не останавливаются... Далеко вы закатились, Кудряшов.
Кудряшов. Эх, гражданин следователь, дело наше такое — пищевое, торговое. Не нами это заведено, не нами и кончится. (Оживляясь.) Если хотите знать, еще в древнем мире у торговцев и воров был один бог-покровитель, даю слово!
Знаменский. Это Гермес, что ли?
Кудряшов. Не помню, как его там звали, а сам факт знаменательный... Вот сидите вы и честными ручками на меня протокол пишете. А ведь могла судьба сыграть по-другому: вы бы кончили по товароведению, а я — по юридической части. И могло бы сейчас все наоборот повернуться! Сколько угодно!
Знаменский (усмехается). Между прочим, ваш предшественник на том же месте проработал пятнадцать лет. И чистым ушел на пенсию. Тоже факт знаменательный.
