— А я бы рекомендовал вам постыдиться своего невежества, господин прокурор. Процитированное место старше нас с вами, — то же самое вы найдете еще у Аристофана, и все наши студенты-филологи читают его в подлиннике.
Зал расхохотался снова. Зазвенел колокольчик председателя. Прокурор с трудом овладел собою и продолжал:
— Разумеется, мне известно, что это сказал еще... Ар... Аристотель...
— Аристофан!
— Совершенно верно, я и говорю — Аристофан, но вина обвиняемого этим не умаляется. Он виновен в том, что популяризировал и вульгаризировал эту мысль.
— Что? — удивился Пабло. — Так, значит, по-вашему, Аристофану понадобилось две тысячи четыреста лет, чтобы появился на свет я и популяризировал его изречения. Ведь если это изречение и было неизвестно прокурору, то все же это не мешает знать его всем судебным служителям.
— Я хотел сказать, что вы откопали афоризм Аристофана, известный лишь тем, кто интересуется античной литературой, и пустили его в обращение, опубликовав в книге, которую читают повсеместно.
— Благодарю за комплимент, но я никак не предполагал, что популярность моих произведений превосходит популярность Аристофановых пьес. Но, по-видимому, это действительно так, раз вы, почтенный служитель закона, прочли мою книгу, а о произведениях греческого автора имеете весьма смутное представление.
— Замолчите!
— Хорошо, я буду молчать!
Председать суда пригрозил публике, что он очистит Зал, если публика не смирит своих приступов веселья.
Затем прокурор, который был бы не прочь с высоты своей обличительной кафедры поменяться местами с Пабло, продолжал:
— Человек, который подлежит теперь суду, отрицает мораль. Два действующих лица его романа сплетаются в любовных объятиях у ворот арабского кладбища, и автор по этому поводу замечает: «Наивысшая почесть, которую можно воздать смерти, заключается в том, чтобы таинство любви совершалось у места последнего упокоения».
— Ах, как прекрасно! — воскликнула какая-то блондинка из публики.
— Прошу соблюдать тишину! — потребовал председатель. — Или я прикажу очистить зал.
— Я обязательно должна прочесть эту книгу! — пискнула сильно напудренная девица.
— А вы, обвиняемый, не прерывайте прокурора. Вы потом получите возможность возразить на все его доводы. А пока я прошу вас помолчать.
— Для человека, осуждения которого я добиваюсь, — продолжал оратор, — все женщины — проститутки. Он пишет: «Они обижаются, когда их называют проститутками, и полагают, что для того, чтобы быть проституткой, надо обязательно брать деньги. Но разве, драгоценная безделушка, ужин в ресторане, поездка за город не являются замаскированными формами вознаграждения? В чем различие между женщиной, которая принимает гонорар деньгами, и женщиной, которая тот же гонорар принимает в виде подарка? Проститутки и те, что выходят замуж, сохранив свою невинность, — мало ли жен, которые вместо того, чтобы продаваться в розницу и в рассрочку, продали себя оптом одному покупателю?» Господа судьи, я спрашиваю вас, как поступить с этим человеком, забывшим о том, что у него есть мать, сестра, не верящим в то, что женщина способна на самоотверженный поступок?!
Тирада не достигла результата. Одна из сидевших в зале дам бросила к ногам Пабло букетик фиалок.
Прокурор умолк и зарылся в свои записи.
Затем он заговорил снова, стал повторяться, процитировал несколько статей закона и вызвал у публики только веселье. После окончания речи прокурора председатель предоставил слово защитнику, но Пабло знаком дал ему понять, чтобы он не говорил.
Адвокат весьма неохотно подчинился желанию своего клиента.
— Обвиняемый, вы имеете что-нибудь возразить против обвинения? — спросил председатель.
Пабло поднялся и заявил:
— Лучшей защиты, чем речь прокурора, нельзя себе и представить. Я очень благодарен прокурору за его внимание ко мне.
Суд удалился на совещание.
Дамы окружили Пабло и стали выражать ему сочувствие. Затем снова в зал заседания возвратился суд и огласил приговор. За отсутствием состава преступления Пабло был оправдан.
Взрыв аплодисментов.
Несколько дней спустя прокурор Эзуперанцо Бискоттос получил перевод в глухую провинцию. Этот жалкий прокурор, столь неудачно поддерживавший в суде обвинение против Пабло после того, как именно он добился возбуждения дела против этого автора, заслуживал наказания.
Кончита не последовала за ним к новому месту его службы.
— Я останусь в городе, — объявила она. — Ты можешь каждый вечер возвращаться домой. Ведь по реке всего лишь час езды оттуда.
Популярность Пабло Амбарда выросла до предела.
— Вы не знаете, мой прелестный друг, как я благодарен вам, — сказал ей как-то Пабло. — Я хотел бы кричать об этом во всеуслышание. А еще охотнее я бы шепнул вам об этом, коснувшись вашего ушка.
— Да и я Хотела бы дать вам возможность сказать мне об этом, — ответила Кончита.
— Вот и отлично. Приходите ко мне завтра в пять.
* * *
И действительно, благодарность Пабло оказалась безграничной. Об этом свидетельствовало то, что он так и не смог в течение одного посещения высказать ее Кончите, и супруга прокурора стала в течение ряда месяцев его ежедневной гостьей.
Уважаемый читатель!
Следующий сборник серии «Bestseller» познакомит вас с неиздаваемым у нас романом Патрика Квентина «Загадка для дураков». Действие происходит в психиатрической клинике. Перед вами отрывок из этого романа.
Была суббота, и я знал, что в центральном зале должна , состояться официальная вечеринка с бриджем и танцами. После моего поведения прошлой ночью я не ожидал, что меня туда допустят, и был удивлен и обрадован, услышав от Морено, что мне разрешено присутствовать. Это давало мне шанс снова увидеть Айрис Пэттисон.
Айрис что-то сделала со мной. Этим днем я не ощутил обычных мучений в часы, когда ранее приступал к выпивке, и, несмотря на приступ дрожи в физиотерапевтическом кабинете, чувствовал себя хорошо.
Я испытал почти детское волнение, когда Фогарти принес мне мой костюм, извлеченный из какого-то таинственного укрытия. Ему пришлось помочь мне повязать галстук, но с остальным я справился сам. Беглый взгляд в зеркало дал вполне удовлетворительный результат. С искусственным загаром и глазами, которые уже не были желтыми и налитыми кровью, я стал походить на человека.
После обеда появилась мисс Браш в великолепном белом платье с красным корсажем, добавляющим интригующий дьявольский оттенок к ее ангельской внешности. Медперсонал всегда одевался во все самое лучшее на эти субботние вечеринки. Все выглядело в высшей степени пристойно, не позволяя кому-нибудь из нас вспоминать, что мы находимся в сильно смягченном варианте психушки.
Очевидно, правила поведения в этих случаях также смягчались, потому что больные тоже нарядились для танцев—даже Билли Трент. Мисс Браш со своей спокойной решимостью проводила нас в главный холл. Я шел вместе с Геддесом и юным Билли. Англичанин выглядел скучным и слегка угнетенным. Но Билли, казалось, напрочь забыл о своей тарзаньей выходке и весь горел энтузиазмом. Он сообщил мне, что собирается танцевать с мисс Браш, — это было его заветной мечтой.
Когда мы добрались до главного зала для совместного времяпрепровождения пациентов, женщины уже собрались. Центр зала был освобожден для танцев, а по бокам стояли диваны и столики для бриджа. Радио играло негромкую танцевальную музыку. Я сразу же стал искать мисс Пэттисон, но нигде ее не видел.
Однако все остальные были здесь: сестры, врачи, дежурные, пациенты. Доктор Стивенс, веселый и похожий на херувима, увлеченно болтал с хорошенькой, хотя, вероятно, чокнутой рыжеволосой женщиной. Морено являл собой образец выдающегося психиатра, беседующего с группой медиков, не проживающих по месту службы. Седовласая леди, похожая на герцогиню, с величайшим достоинством раскланивалась с воображаемыми знакомыми. Помещение пестрело белыми крахмальными рубашками и декольтированными платьями. Было невозможно отличить медперсонал от пациентов. Происходящее напоминало фешенебельный бродвейский театр в вечер премьеры.
Мисс Браш представляла нас женщинам, словно хозяйка дома на Парк-авеню, когда я наконец заметил Айрис. Она в одиночестве сидела в углу в длинном пурпурном платье. Забыв о формальностях, я схватил за руку мисс Браш и громко взмолился, чтобы она меня представила. Мисс Браш одарила меня одной из своих улыбок и подвела к Айрис.
— Мисс Пэттисон — мистер Дулут.
Девушка подняла равнодушный взгляд. Ее пурпурное платье имело мягкий оттенок ириса, гармонируя с ее именем[2]. Встретившись со мной глазами, она наклонила головку. Я с надеждой опустился на стул.
