Хольгерсен подошел к койке.
– Задеты мягкие ткани, но кость цела. Доктор говорит, рука будет как новенькая, но на это нужно время и много физиотерапии.
Энджи осторожно подняла здоровую руку и коснулась головы, нащупав шишку величиной с мяч для гольфа.
– Это ты башкой приложилась. Когда отключилась, скорее всего.
– А что… что со мной было?
– Я только знаю, что тебя нашли без сознания, с кровопотерей, переохлаждением и обезвоживанием. На тебя и труп Аддамса наткнулись бойцы отряда быстрого реагирования.
Голова пошла кругом. Энджи закрыла глаза, стараясь вспомнить. Так, сперва она шла по его следам. Как долго, она не знала. Нагнала, приказала ему лечь. А потом провал. Чернота. Она открыла глаза.
Хольгерсен пристально глядел на нее, поглаживая бородку.
– Аддамс?..
– О, ты с ним классно разделалась. Он мертв.
– Мэддокс? Джинни?
– В больнице. – Он улыбнулся. – Поправятся они, Паллорино, поправятся. Течением их унесло в широкую часть залива. Малость поцарапаны – Мэддокс получил пулю в грудь, но бронежилет смягчил удар. Легкое задето, и ребра сломаны, но держится молодцом. Джинни отделалась резаной раной головы и вывихнутым плечом, плюс психотравма, конечно. Для нее уже пригласили психолога.
– Аддамс ее…
– Не изнасиловал. И распятия не вырезал. Она ему понадобилась для чего-то другого.
У Энджи даже в глазах потемнело от слабости и эмоций. Она зажмурилась, силясь припомнить последовательность событий, которые привели ее сюда.
– А как он ее похитил?
– Поджидал в квартире.
– Сегодня какой день? И который час?
– Среда, утро. С горы тебя спустили в ночь с понедельника на вторник, часов в двенадцать. Ты была без сознания. Парни из ОБР тебя сперва стабилизировали, а уже потом решились транспортировать. Погода была отвратительная, вертолет исключался. Не туман, а гороховый суп – даже на парковке Скукумчакской сесть не смогли. Руку тебе прооперировали во вторник утром, пулю достали. Согрели тебя, справились с обезвоживанием. Вчера ты то приходила в себя, то снова расплывалась. Говорят, просто чудо, что ты выжила.
Энджи никак не могла вспомнить несколько последних дней.
– Медиа просто дерьмом исходят, – добавил Хольгерсен. – Град вопросов и потоки дерьма.
– В связи с чем?
– Ну, во‑первых, насчет того, как умер Аддамс. Управление полиции ограничилось заявлением, что подозреваемый в убийстве Драммонд и Хокинг установлен, но найден мертвым. Вот и все – нигде не упоминается, что это ты его застрелила. Но ты его классно отделала, Паллорино: и в лицо, и в шею, и в грудь, и все в упор, слышь. Весь магазин разрядила в этого выродка.
В памяти что-то шевельнулось.
– В лицо?
– Ага. Судя по снимкам, он уже лежал на спине.
Энджи похолодела, начиная понемногу осознавать, что произошло. Офицер полиции открывает огонь при задержании…
– Служебное расследование?..
– Ну а то. С этим у нас быстро. С отрядом быстрого реагирования были два детектива, они сразу оцепили место, разглядев, что случилось. На следующий день туда пожаловал отдел независимых расследований для изучения всех обстоятельств. Вроде они забрали это дело себе. – Хольгерсен помолчал. – Ждут не дождутся, чтобы задать тебе пару вопросов.
Энджи, полусидя на кровати, молчала. Теперь отдел независимых расследований будет решать, совершила она уголовное преступление или нет. Если да, то дело передадут в суд.
– Значит, я еще на службе?
– Ну это вопрос к Фицу и остальному руководству.
Тревога под ложечкой не отпускала.
– Я не помню, как я его застрелила, – тихо сказала Энджи.
Хольгерсен кивнул, но ничего не сказал.
Она вдруг откинула одеяло и спустила ноги на пол:
– Я хочу увидеть Мэддокса!
Однако в висок изнутри что-то стукнуло, и Энджи покачнулась.
– Да не сейчас же! Тебе лежать надо.
– Я должна его увидеть. Найди инвалидное кресло, Хольгерсен. И мою одежду.
Он фыркнул:
– Одежда твоя тю-тю, Паллорино. Все забрал отдел независимых расследований. – Он подошел к маленькому шкафу у стены и вынул пакет-майку, из которого были извлечены серая фуфайка и спортивные штаны. – Я тебе кое-что из своего принес… Только того, с возвратом… – Хольгерсен помолчал. – Ладно, схожу за креслом.
Он задернул занавеску у кровати, обеспечив Энджи некоторую приватность.
Она сняла больничный халат и едва не запуталась в штанинах мешковатых светло-серых спортивных брюк. Брючины и рукава пришлось подвернуть, и Энджи осталась совершенно без сил, когда Хольгерсен вернулся с креслом.
Он молча помог ей пересесть и вывез из палаты в коридор.
╬
– Джинни!
Глаза девушки медленно открылись, и она повернула голову на голос:
– Папа?
Мэддокс еле сдерживал эмоции. Он взял Джинни за руку, такую тонкую и холодную в его руках. Его дитя, его девочка, превратившаяся в красивую девушку. Дочь стала единственным удачным и нелживым результатом его брака. Мэддокс почувствовал, что годы жизни прошли не впустую. Раз Джинни жива, значит, жив и он, и все у них еще впереди. К счастью, Аддамс ее не изнасиловал – после такой эмоциональной травмы Джинни оправлялась бы очень долго. Мэддокс знал, что отношения с дочерью рано или поздно войдут пусть в неровную, но колею. Главное, что они по-прежнему есть друг у друга.
– Пап, прости меня, пожалуйста…
Мэддокс выпрямился, стараясь сдержать эмоции.
– Ты ничего плохого не сделала, Джинн. Все будет хорошо.
– Спасибо, что пришел, – прошептала она. – За то, что спас меня. Он… он заставил меня позвонить тебе. Он заманивал тебя, а я… знала, что он хочет тебя убить, и все равно позвонила. Я не знала, как еще поступить, и…
– Тс-с-с… – Он отвел волосы с лица дочери там, где хирурги наложили швы. Увидев ее в воде, Мэддокс решил, что это вырезанное распятие, и предположил худшее. – Ты все правильно сделала, Джинн. Он теперь мертв.
– А как Энджи?
– Еще спит. – Мэддокс заглядывал в палату напарницы уже раз двадцать. – Она поправится.
– Она нас спасла. Убила его.
– Да. Больше он никого никогда не тронет. – Поколебавшись, Мэддокс добавил: – Там твоя мама пришла, ждет в коридоре. Привести ее сюда?
– Питер тоже пришел?
– Не знаю.
Дочь посмотрела ему в глаза:
– Пап, прости, что я тебе тогда наговорила.
– Я понимаю.
– У нас с тобой все наладится, пап, я обещаю.
– Я знаю, Джинн, знаю. Все наладится.
– Я тебя люблю.
Уже не сдерживаясь, Мэддокс отозвался прерывающимся голосом:
– Я тоже тебя люблю, детка. Я тебя всегда защищу и поддержу.
На синих, как у отца, глазах Джинни выступили слезы. Она стиснула губы и кивнула, сжав его руку.
╬
Мэддокса в палате не оказалось. Койка пуста, одеяло отброшено.
При виде пустой кровати сердце Энджи сжалось от тревоги. Ей нужно убедиться своими глазами, коснуться Мэддокса, чтобы поверить, что он жив. Своеволие ей дорого встанет: Паллорино нарушила прямой приказ, отправившись за ним в одиночку, но она не задумываясь поступила бы так еще раз, доведись ей снова решать. Без этого и Мэддокс, и Джинни были бы мертвы.
– Я так думаю, он у Джинни, – сообщил Хольгерсен.
– Где ее палата? На этом этаже?
– Ага.
– Поехали.
– Слушай, вряд ли это стоит делать…
– Иисусе, Хольгерсен, вези кресло, и все! У меня рука не слушается, иначе я бы сама добралась.
– Ух, как я рад, что ты ничуть не изменилась, Паллорино! – Хольгерсен схватился за ручки кресла и развернул к двери. – Старуха из тебя будет невыносимая!
От острого чувства вины в горле возник ком, когда Энджи подумала о матери. Но одновременно пришли обида и ощущение огромного предательства. Перед ней теперь долгая дорога, и как по ней идти, Энджи еще не думала.
Они подъехали к палате Джинни. Через окошко в двери было видно, что Мэддокс, тоже в спортивном костюме, стоит у кровати дочери. А рядом с ним женщина – стройная, высокая блондинка.
