— Да. Грязнов созвонился с твоим приятелем. Он и заявил в полицию.
— Очень хорошо. Сегодня кончаю приходить в себя и завтра с утра еду к твоему приятелю. К сожалению, тебе придется выдать ему звонок или что-нибудь вроде факса, поскольку у меня при себе, понимаешь? — ни денег, ни документов. Ты оказался прав, передав необходимое Денису. Значит, Равич его сегодня встретил? Это хорошо. Пока постараюсь продержаться на его финансах, но нужна помощь, Костя. Запиши телефон, по которому найдешь меня в течение… — Саша посмотрел на Пушкарского, делая вид, что он не прислушивается к телефонному разговору, и спросил: — Валентин Дионисьевич, могу я вам надоедать в течение… хотя бы пары суток?
— Не возражаю и против недели, но потом я вынужден буду вас оставить, а вы живите тут сколько нравится.
— Спасибо… Костя, я, конечно, нахал, но на пару-тройку дней напросился. Это до разговора, естественно, с Денисом. Поэтому запиши номер телефона… Из конторы не звони, там все насквозь прослушивается. Имею информацию. Все, Костя. Не забудь уточнить у академика, кажется, лепим в десятку. Звонить смогу только поздно вечером. Привет.
— Извините, Александр Борисович, если не жгучая тайна, утолите интерес, с кем беседовали.
— С заместителем Генерального прокурора России Константином Дмитриевичем Меркуловым, Маркуша его, кстати, хорошо помнит, Костя тоже учился у него, но лет на десять раньше меня.
— Да тесен мир… Судя по вашим репликам, он неплохой человек?
— Отличный, — убежденно сказал Турецкий. — Только не могу иногда понять, как он может мириться с… со всякой поганью!
— Узнаю запал, — вздохнул Пушкарский. — Вот и мы, бывало… Пока колер, так сказать, собственной шевелюры не сменился… Конформизм и дипломатия — как бы две полярности обывательского взгляда на мир. Иногда они даже тесно сплетаются друг с другом, но ведь вы знаете из истории, все равно, в конце концов, за одно — расстреливали, а за другое — давали ордена. Хотя, в сущности, они так близки, так похожи. По молодости нетрудно и спутать… Только тяжелый опыт… Однако что это я стал вам зубы заговаривать? Имею предложение, дорогой мой. Вы сейчас отправитесь в ванную, а я вам приготовлю чистое бельишко. Майн, знаете ли, хоть и чистая река, но тем не менее. А завтра, полагаю, мы сможем с утра пораньше приобрести вам нечто подходящее, пока ваш костюм приведут в божеский вид. Вы какой тип одежды предпочитаете?
— Самый примитивный, — усмехнулся Саша. — Дома в джинсах хожу.
— Неплохо, — одобрил Пушкарский. — Завтра я скажу секретарю нашего союза, он обеспечит. Ну а сегодня нам придется помогать друг другу. Жена на несколько дней уехала к подруге, не обессудьте…
— Валентин Дионисьевич, пожалуйста, не заставляйте меня краснеть. Вы уж и так столько для меня сделали, что я чувствую себя теперь вашим вечным должником.
— Ну уж… вечным… — пробурчал Пушкарский, резко встряхивая своей седой головой и поднимаясь с дивана. — Что вы, молодежь, понимаете-то… в вечности?..
1
Рано утром Саша позвонил в Мюнхен, домой Толе Равичу. И — о радость! — он оказался у аппарата. Естественно, возмущению Равича тоже не было предела. Но Турецкий не дал разгореться костру в крупный пожар, он сказал простенько так, но со вкусом:
— Толька, да ведь меня тут в заложники взяли, морду квасили, иголки в задницу втыкали! Хорошие люди спасли, а ты… Лучше помоги Господу хорошую свечку поставить. Ладно, при встрече расскажу. Не сердись…
— Ну ты даешь, отец! — И в этом его восклицании был весь Толька-босяк. Все приятели были у него «отцами», а все девицы — «матерями». Если где-то в углу школьного коридора слышалось: «Знаешь, что я тебе, мать, скажу на это?» или «Ну ты, вообще, даешь, отец!» — значит, там был Равич.
— Ты мне другое скажи: Москва сообщила, что ты встретил моего напарника. Куда ты его задевал? Где искать?
— А-а, Дениска-то? Отличный парень! Я его, отец, по его просьбе в один маленький такой, неприметный отель воткнул. Скорее даже кемпинг. Записывай телефон…
— Это в каком районе?
— А тебе-то какая разница, отец? Ты сам ему позвони, он и найдет тебя. Я скажу без преувеличения, он в городе лучше меня ориентируется. Вот молодежь пошла, отец! Я ему дал городской план, так он сразу привязался. Так когда увидимся? Ты наконец в отпуск? А где твои девчонки?
— Толя, никак не выходит с отпуском. Снова командировка. Но я тебе железно обещаю…
— Да ладно, отец, — видимо, уже окончательно махнул на Турецкого рукой школьный друг Равич. — Врешь ты все… Где я тебя найду? Я ж, как ты понимаешь, иногда все-таки и делом должен заниматься, а летать туда-сюда мне накладно, отец. Поэтому скажи, когда будешь готов к встрече, мы договоримся, и либо я прилечу, либо ты сюда, ко мне.
— Я скажу, только после разговора с Дениской. А вообще-то я собирался сделать с тобой большое интервью для одной крупной газеты.
— Что я слышу, отец? Ты, оказывается, еще не оставил своих порочных помыслов издавать стенгазету 10 Б класса?
Саша вспомнил, как его на комсомольском собрании отлучали от руководства классной стенгазетой с чудной формулировкой: «За отсутствие собственного мнения по поводу нарушения дисциплины и срыва занятий на уроке обществоведения». Батюшки, как давно было-то! А Толька вот вспомнил и сразу протянул тропинку в их общее прошлое…
— Так о чем интервью? Скажи, я хоть буду знать и готовиться.
— Можешь не смеяться, статья должна быть проблемной. Ну возьми пока один из аспектов: Россия и Германия — честный бизнес или битва криминальных группировок?
— Ты смеешься, отец? Да кто ж это у вас печатать будет, если я всю правду про вас скажу?
— А вот и будут. Словом, думай. До встречи.
2
Денис обрадовался звонку Турецкого, сказал:
— Дядь Саш, вы меня извините, только я не счел возможным звонить вам так рано.
— А ты что же, знал, где я? Откуда? — изумился Турецкий.
— Так, дядь Саш, вы ж вчера Константину Дмитриевичу звонили, он дядь Славе, а тот — мне. Чего же непонятного? Ну, с вами, значит, у нас все в порядке? Скажите, когда за вами приехать?
— Да хоть сейчас, если ты в порядке.
— А я уже с пяти утра в порядке, прошелся немного, газеты купил. Тут в одной и про вас есть сообщение, что похищен русский турист, и полиция предлагает вознаграждение тому, кто даст достоверные сведения. Это дядя Толя заявил еще в пятницу, когда позвонил к нам в Москву. Ну, газетчики тут знаете какие! Сразу разнесли. Я эту газетку отложил вам на память, ага?
— Еще как «ага»! — сказал Турецкий и языком с опаской провел по щербатой теперь собственной десне. — Ладно, записывай адрес, бери такси и дуй сюда. Разберемся…
— А вы, я смотрю, Саша, птичка ранняя! — заметил Пушкарский, входя в комнату в стеганой домашней куртке, коричневых брюках и тапочках на босу ногу. — Ну что, удалось что-нибудь разузнать?
— Все в полном порядке. До Мюнхена дозвонился. Сейчас сюда уже едет мой боевой помощник, и мы с ним отправимся в уголовную полицию. Какая-то газета написала, что меня похитили и что полиция предлагает вознаграждение. Сумму еще не уточнил. Может, воспользоваться и заработать на себе самом, как вы считаете, ВДП?
— Я считаю, Саша, как в детстве говорили, до трех. Раз, два, три! Пошли завтракать! Между прочим, должен сказать, что вид ваш понемногу — хо-хо! — выправляется. Как вы себя чувствуете после вчерашнего?
Вчера, после того как Турецкий принял ванну, побрился и переоделся в чистое, они в халатах прошли в столовую, где Пушкарский накрыл легкую закуску. Ну и как было устоять, когда он наполнил два объемистых фужера водкой и предложил немедленно по-русски, по-старому… и так далее. Тем более что два аккуратных бутерброда с селедкой и лучком сверху были уже приготовлены. А потом за разговором, не торопясь, уговорили и другую бутылку. Пушкарский заявил, что подобные демарши против собственного организма он совершает нечасто, правильнее сказать, даже редко, но это бывает просто необходимо, чтобы держать его в страхе. А то он иной раз имеет обычай распоясываться, диктовать свои условия, загонять в постель… Нет, ему, то бишь организму, тоже нужна дисциплина. А сегодня вообще такой случай выпал! Когда еще повторится…
Разошлись они за полночь. А сейчас этот ничуть не сутулящийся восьмидесятилетний мужчина чувствовал себя молодым и полным сил, вызывая у Саши совершенно искреннее чувство восхищения.
После завтрака Пушкарский отправился в кабинет работать. Он писал большую статью для философского сборника, выходящего во франкфуртском издательстве «Всходы», а Сашу познакомил со своим, как он сказал, литературным секретарем, «ну как примерно Чертков у Льва Николаича», но только Николай Петрович занимался не устройством литературных дел, а исключительно экономико-бытовой стороной дела.
