Рэйчел
Сейчас
Пятница, 19 ноября. Наши дни
Сейчас без пятнадцати четыре, и на улице уже темно, когда я прохожу по тихому коридору хосписа, направляясь к палате О’Лири. Я нахожу ее — карточка с его именем вставлена в пластиковый держатель на двери, а сама дверь слегка приоткрыта. Я медлю. Мне немного страшно. Внутри горит слабый свет, занавеска частично закрывает дверной проем. Я отодвигаю занавеску и тихо вхожу.
Мое сердце на мгновение останавливается.
Я не узнаю мужчину, вытянувшегося на больничной кровати с закрытыми глазами. Он невероятно худой, с посеревшим лицом. Его фиолетовые вены просвечивают через полупрозрачную кожу. Капельница возле кровати подключена к его руке. В ноздри вставлены кислородные трубки. Аппаратура тихо гудит. Я ощущаю пустоту в животе. Некогда плотно сбитый, закаленный и грубоватый детектив, женатый на своей работе в отделе убийств, превратился в призрак того мужчины, которого я когда-то знала. И, может быть, когда-то любила.
Осторожно, чтобы не разбудить его, я подхожу к кровати и опускаюсь на стул рядом с ним.
Он ощущает чужое присутствие и медленно поворачивает голову. Его веки дрожат и приподнимаются.
Мое сердце бьется сильнее. Я наклоняюсь вперед.
— Люк? — тихо говорю я. — Это я, Рэйчел. Рэйчел из Твин-Фоллс.
Он тупо смотрит на меня, а потом постепенно узнает, кто я такая.
— Рэйчел, — тихий, хриплый шепот. Его губы кривятся в слабой улыбке, но тело остается неподвижным. — Ты наконец пришла на свидание. Почти вовремя. — Он умолкает и делает медленный вдох. — Теперь я наконец знаю, что может… привлечь твое внимание. — Он с трудом втягивает очередную порцию воздуха. — Я собираюсь помереть, и тут приходишь ты?
Я тихо, печально смеюсь.
— Вижу, ты не утратил чувство юмора — а, Люк? — У меня пресекается голос от внезапно нахлынувших чувств. Я сдерживаю слезы и стараюсь быть храброй. Я ничем не могу помочь ему в этой последней битве, но мне вдруг отчаянно не хочется, чтобы он умер. Я подаюсь вперед и беру его за руку. Его кожа сухая и прохладная.
— Проклятая штука, этот рак, — говорит он. — Думал, я смогу побороть его, понимаешь? Так кто сказал тебе, что я выписываюсь на тот свет, а? Кто принес новости?
Во мне происходит внутренний спор. Стоит ли вообще рассказывать об этом? Но я знаю, что мне нужно с кем-то поговорить. С кем-то вроде Люка. С человеком, который был там. С человеком, которого, быть может, я действительно любила. Может быть, странным образом, до сих пор люблю. Или, возможно, мои чувства имеют гораздо более сложную природу и нас связывают узы особого рода. Общее знание. Взаимопонимание. Я знаю, что держит его на плаву, а он знает, что поддерживает меня. И когда-то ему было дело до этого.
Ему было дело до этого, когда Джейку было все равно.
— Это довольно долгая история, — говорю я.
— Думаю, у меня есть немного времени.
Я делаю глубокий вдох.
— Одна молодая женщина выпускает подкаст «Настоящее преступление» об убийстве Лиины Раи.
Он закрывает глаза и так долго молчит, что кажется заснувшим. Или хуже того. Я панике наклоняюсь к нему.
— Люк.
— Да здесь я, здесь.
Он облизывает губы и пытается сглотнуть. Я беру пластиковый стакан с водой возле его кровати. В крышку вставлена изогнутая трубочка. Он немного подсаживается на подушке, и я подношу трубочку к его пересохшим губам. Он с видимым усилием тянет воду. Она капает с подбородка, заросшего седой щетиной. Я беру гигиеническую салфетку, вытираю воду, и к моим глазам снова подступают слезы. Я зачесываю волосы с его горячего, влажного лба. От него плохо пахнет. И я всем сердцем желаю, чтобы тогда, давным-давно, я ухватила бы быка за рога и не дала Люку уйти. Тогда, после расставания с Джеком, я последовала бы за Люком в Ванкувер.
Но у меня была Мэдди.
Я была матерью и до сих пор остаюсь ею. Несмотря на то, что тогда Мэдди не хотела иметь со мной ничего общего, а сейчас тем более не хочет. Она переехала к своему отцу, когда Джейк оставил меня ради другой женщины. Полагаю, если бы я осталась в городе, то все равно старалась бы встречаться с Мэдс, и она бы в конце концов переросла ту странную фазу развития, на которой она застряла. Я правда верила, что она придет в чувство и снова научится любить меня. Но все оказалось тщетно.
— Как поживает твоя семья, Рэйч?
Интересно, утратил ли он нить разговора или читает мои мысли?
— Все живы. — Я чувствую, что моя улыбка выглядит фальшивой. — Мэдди в итоге вышла замуж за Даррена Янковски из ее школы. Он был одним из ребят, которых ты тогда допрашивал по делу Лиины Раи. Не знаю, помнишь ли ты его.
— Не очень-то. Они счастливы?
Я отворачиваюсь.
Я обязана говорить Люку правду. Его дни и часы сочтены. В хрупком промежутке между жизнью и смертью больше не остается места для лжи. Претендовать на иное для меня будет лишь попыткой сохранить лицо. Он заслуживает большего. Если бы я лежала на этой кровати, то хотела бы искренности. И, наверное, мне просто нужно сказать это другому человеку. Выпустить это из себя.
— Не знаю, Люк, есть ли у моей дочери врожденные гены счастья. Она любит свою семью, и ей нравится быть матерью, но я не знаю, способна ли она обрести настоящий внутренний покой. Она постоянно сражается против всех и вся. Особенно против меня. В ней есть… ожесточенность. Неиссякаемая ярость, которая постоянно закипает под крышкой. Она… — Я умолкаю, когда глаза Люка закрываются, а его дыхание становится более глубоким.
— Продолжай, — шепчет он с закрытыми глазами. — Я слушаю.
— Иногда мне кажется, что в ней с подростковых лет появилась какая-то тяга к самоуничтожению. Ей почти удалось, когда она сорвалась со скалы и сломала позвоночник.
Его глаза раскрываются. Он смотрит на меня.
— Она парализована от пояса и ниже, — поясняю я.
— Значит, она занялась скалолазанием?
Я киваю и облизываю губы.
— Где-то с шестнадцати лет. С годами она стала предпринимать все более рискованные и технически сложные восхождения, а потом, словно демон, начала штурмовать северные маршруты подъема на Чиф-Маунтин. Как будто она хотела сражаться с гранитной горой. Или бросала самоубийственный вызов. И дело едва не дошло до этого. Она упала вскоре после рождения ее младшей дочери. Теперь она больше не занимается скалолазанием, но предпочитает жить в доме с видом на северный склон горы из каждого проклятого окна.
Он довольно долго молчит.
— Значит, у нее есть дети. Ты теперь бабушка.
— Только на бумаге. У нее две дочери. Лили сейчас три года, а Дейзи почти пять лет. Они едва знакомы со мной. Мэдди так и не простила меня за… — Я вдруг понимаю, что не могу этого сказать.
— Ты хочешь сказать, за меня. За нас. За тот самый раз.
Я киваю, сплетая и расплетая пальцы.
— Она сражается со мной еще ожесточеннее, чем сражалась с Чиф-Маунтин.
Люк тянется к моей руке. Я беру его за руку и держу; этот контакт что-то успокаивает во мне, и я утихаю.
— Расскажи про подкаст. Ты ведь ради этого пришла?
— Я пришла увидеться с тобой, Люк. Автор подкаста — ее зовут Тринити Скотт — сказала мне, что ты находишься в хосписе. Я не знала.
— Криминальные подкасты, последний писк моды. — Это было утверждение, а не вопрос. — Она сказала тебе, почему выбрала убийство Лиины? Какой угол зрения?
— Клэй Пелли заговорил. — Я пристально смотрю ему в лицо, когда говорю это. — Он сказал под запись, что не делал этого. Сказал, что не насиловал Лиину и не убивал ее.
Он щурится на меня и кривит рот.
— Даже если Пелли лжет и даже если никто не верит ему, это богатый корм для подкаста о настоящем преступлении, — еле слышно говорит он. — Какого черта он вдруг заговорил, после стольких лет?
— Я не знаю.
— Тебя уже расспрашивали?
— Я отказалась.
— Она собирается втянуть тебя в это дело, Рэйч. Если ты будешь молчать, он будет выглядеть более симпатично. Может быть, тебе нужно поведать твою часть этой истории.
