Какое-то время я сижу в молчании.
— Чего тебе терять, на самом деле? — спрашивает он. — Или… есть что-то, о чем я не знаю?
Меня охватывает тревога.
— Что ты имеешь в виду?
— Мне всегда казалось… что ты что-то скрываешь от меня. Кого-то защищаешь.
Мое сердце бьется быстрее.
— Это неправда. Я была матерью. У меня была дочь-школьница. У меня была перспектива будущей работы в полицейском участке Твин-Фоллс.
— Но в конце концов тебя обошли. Тебя растили и обхаживали, чтобы ты возглавила местный отдел полиции, однако потом Рэй Дойл выписал себе на смену новенького отличника из Ванкувера. Как думаешь, почему он так поступил?
— Ты знаешь почему. В конце концов, я подала в отставку под давлением, из-за терапии в которой я нуждалась. Внезапно я перестала быть хорошим кандидатом на эту должность. Вероятно, мне следовало подать в отставку еще до твоего отъезда. Наверное, какая-то часть меня, не связанная с материнством, хотела последовать за тобой в Ванкувер.
Он грустно улыбается и закрывает глаза. Молчание длится несколько минут, и я снова боюсь, что его дыхание могло прекратиться.
— Что, если он говорит правду? — наконец шепчет он.
— Клэй? Ты серьезно?
— Я слишком далеко зашел для шуток.
Он открывает глаза, делает еще один напряженный вдох, а когда начинает говорить, то его голос звучит, как шелест листвы.
— В этом деле есть свободные концы, Рэйч. Много свободных концов. Вопросы, которые не получили ответа из-за его признания. Были вещи, которые я хотел узнать, например…
Медсестра входит так тихо, что я вздрагиваю.
— Добрый вечер, детектив О’Лири, — жизнерадостно произносит она. — Вы готовы отдохнуть?
Она держит шприц с капелькой, повисшей на игле.
— Морфин, — объясняет Люк.
— Кто ваша очаровательная подруга? — спрашивает медсестра и подмигивает мне, выпуская содержимое шприца в трубку.
— Моя старинная знакомая, — отвечает он.
Она смеется.
— Ну да, конечно. Она слишком хороша собой для вас, детектив. — Потом она тихо шепчет мне: — Он уснет, как только это попадет в организм.
Я киваю.
— Я подожду рядом с ним.
Медсестра уходит.
— Пока, Рэйч, — шепчет Люк, закрывая глаза. Его речь становится сбивчивой. — Спасибо… что пришла попрощаться. Поживи еще немного, пока можешь. По… познакомься со своими внучками. Жизнь… это маленькие моменты, и у нас нет ничего, кроме сейчас.
Меня обуревают противоречивые чувства. Я пытаюсь сглотнуть, когда мои глаза наполняются слезами. Я целую его в лоб и шепчу:
— Я вернусь. Я еще расскажу тебе о подкасте. Загружу его для тебя, хорошо?
Он сжимает мою руку и снова шепчет — так тихо, что мне приходится наклониться к его губам, чтобы расслышать.
— Следуй за правдой, Рэйч. Даже если это больно. Даже если ты попадаешь туда, куда не хочешь. Еще не поздно.
— Что ты имеешь в виду?
Его глаза плотно закрыты.
— Правда… освобождает. — Его дыхание меняется; он силится произнести следующие слова: — Тайны… гниют. Ты… думаешь, что закопала их, избавилась от них, но они гниют изнутри, как этот проклятый рак. Как только ты устаешь и ложишься… это настигает тебя.
Я с трудом сглатываю и смотрю на его лицо с сильно бьющимся сердцем.
— Люк?
Молчание. Он уснул.
Я колеблюсь, потом снова целую его в лоб и шепчу:
— Обещаю, я приду снова.
Я иду искать медсестру и нахожу ее на дежурном посту. Спрашиваю о прогнозе.
— Сомнительно, что он переживет эту ночь, — мягко говорит она. — Никогда нельзя сказать, но есть признаки, и они в наличии. Мне очень жаль.
Слезы градом катятся по моему лицу.
— С вами все будет в порядке? — спрашивает она.
Я киваю, потому что не могу говорить. Потом иду и какое-то время сижу у газового камина, мерцающего в гостиной. Мне нужно собраться с силами перед долгой обратной поездкой в темноте. У стола в углу комнаты сидит мужчина рядом с женщиной, наклонившейся вперед. Она худая, как тростник, и на ее плечи накинуто одеяло. Думаю, это его мать.
Боль в сердце вдруг становится невыносимой.
Примерно через двадцать минут медсестра приходит ко мне.
— Мне так жаль, — говорит она. — Его больше нет.
У меня нет слов. Я могу только смотреть на нее.
— Хотите увидеть его?
Я колеблюсь и киваю. Поднимаюсь на ноги. Ощущение дезориентации не проходит, пока она ведет меня по коридору. Дверь в палату Люка теперь закрыта. На дверной ручке висит керамическая бабочка.
Он свободен.
Она видит, как я смотрю на бабочку.
— Мы вешаем их, чтобы сотрудники знали, какой из пациентов скончался. Чтобы люди не входили без надобности.
Медсестра тянется к дверной ручке.
— Нет, — внезапно говорю я. — Нет… я уже видела его. Я видела Люка. То, что внутри… его уже нет там.
Я разворачиваюсь и поспешно направляюсь к выходу, толкаю дверь и выхожу на холод. Останавливаюсь и глубоко, судорожно вздыхаю. У меня дрожат руки. Порывы ветра наседают с разных сторон, опавшие листья кружатся на тротуаре. Я замечаю луну между разрывами кучевых облаков. Я думаю о луне в небе и о русской ракете, сгоревшей в ту ночь, когда умерла Лиина.
Дело сделано.
Больше никаких секретов.
Больше никаких стен.
Все, что у нас есть, — это здесь и сейчас. Мне нужна правда. Вся правда. Я больше не боюсь заглядывать слишком глубоко. Я готова, и больше не имеет значения, что я найду.
Рэйчел
Тогда
Среда, 26 ноября 1997 года
— Вон там! Он подъезжает!
Я указываю пальцем, когда вижу, как побитая «Субару» Клэя сворачивает на подъездную дорожку. Включенные фары превращают дождь в жидкое серебро.
Люк нажимает кнопки на своей рации.
— Вперед. Вперед. Это он.
Включаются сирены, и полицейские — большей частью из RMCP — действуют стремительно. Одна машина с включенной мигалкой выезжает на дорожку за Клэем, блокируя отходной путь. Вторая становится поперек дороги. Третья выезжает из-за квартала на тот случай, если Клэй попытается убежать через задний двор и перепрыгнуть через забор. Мы с Люком выходим из немаркированного автомобиля в пуленепробиваемых жилетах. Мы вооружены. Идем по дорожке к автомобилю Клэя. В моем сердце стучит первозданная ярость, и я держу в памяти фотографию, которую Лэйси доставила в участок на дне спортивной сумки Клэя. Фотографию сексуальных измывательств какого-то мужчины над восьмилетней девочкой.
Слова Лэйси кружатся у меня в голове.
— Это… лишь одна из них. Я… не могла принести другие…
Клэй распахивает дверь и выходит под дождь.
— Какого дьявола…
— Клэй Пелли, вы арестованы, — говорю я. — Повернитесь и положите руки на крышу вашего автомобиля.
— Что за чертовщина?
— Повернитесь. Руки на машину. Расставьте ноги, немедленно.
Он медленно поворачивается и кладет руки на крышу машины. Дождь стучит по нам, пока я обыскиваю его, потом сковываю его руки за спиной.
— Клэйтон Джей Пелли, вы арестованы за хранение детской порнографии и за изнасилование несовершеннолетней. — Я разворачиваю его лицом к нам. — У нас есть ордера на обыск вашего дома, вашего кабинета в средней школе Твин-Фоллс и вашего автомобиля на предмет улик в связи со смертью Лиины Раи. Вы имеете право не отвечать на вопросы и связаться с вашим адвокатом. Все, что вы скажете, может быть использовано против вас. Вы понимаете?
— Это нелепо. Я…
— Вы понимаете мои слова, Клэйтон Пелли?
— Я… — Он грубо ругается. — Да. Но это…
— Уведите его, — обращаюсь я к ближайшему полицейскому. Поворачиваюсь к другому и говорю: — Конфискуйте его машину. Отбуксируйте ее.
Люк машет другим сотрудникам полиции, подзывая их к дому.
— Мне нужно вызвать адвоката! — ревет Клэй, когда его запихивают на заднее сиденье полицейского автомобиля со световой полосой, которая пульсирует красно-синим в струях дождя.
