— Это наверняка было подставное лицо, — сказал Эрбер. — Вы долго у нее пробыли? Ведь она может вас опознать. Мне все это не нравится.
Он с трудом влез на шестой этаж, чтобы повидать Пьера, и теперь из-за отсутствия стула сидел на краю кушетки, которая перекосилась от его тяжести.
— У нее поломана ножка, — сказал Пьер. — Она подгибается. Обождите, я исправлю.
Эрбер поднялся, заполнив своей грузной тушей все помещение, и сочувственно наблюдал за усилиями Пьера. Ножка не желала становиться на место.
— Я вижу два выхода, — сказал он. — Уберите три остальные или найдите себе более приличную комнату. Я займусь этим. Пока же…
Он вынул из портфеля две книги и подложил их под кушетку. Тем временем Пьер продолжал задумчиво сидеть на полу, пристально разглядывая то место, где нашел тот красный бумажник. Выпавший, конечно, из сумочки.
Пьер хорошо помнил улицу Гренель, где прятался в тот вечер, ожидая, когда женщина пройдет мимо, потом ее испуганные глаза, когда он…
— О чем вы задумались, мой мальчик? — спросил Эрбер.
Он взглянул на часы. 12.40… Президент уже в курсе дела: он знает, что кто-то заменил письмо листком с буквами и, стало быть, этот кто-то сохранил у себя сам документ.
— Пошли. Посидим в каком-нибудь более веселом месте, — предложил он. — Нет, не надевайте кожаную куртку, пусть лежит в портфеле, я сам ее уничтожу.
— Но у меня нет ничего другого! — воскликнул Пьер.
— Тогда пойдем и купим. Если особу, которую вы видели, спросят, как вы выглядите, будет очень глупо попасться по описанию вашей одежды.
Клер, измученная, покинула помещение, где шли переговоры. Японская фирма, пожелавшая выпускать коллекцию ее белья, добивалась лицензии для изготовления на месте. Переговоры с японцами не походят ни на какие другие — будь то испанцы, шведы, американцы и даже русские. Помимо того, что они велись через переводчика, шли часы и никак не удавалось добиться от них ни «да», ни «нет».
До возобновления переговоров она решила пообедать с коллегами. Одна из них сказала:
— Тебя тут просил к телефону президент республики. Я ответила, что ты на переговорах с принцем Уэльским. Идиотские шутки!
— Это один маньяк, который часто мне звонит, — озабоченно ответила она.
Поглощенная переговорами с японцами, она совершенно забыла об утренней встрече с Поллуксом. Очевидно, возникли новые осложнения. Ей нужно было время, чтобы обдумать свое дальнейшее поведение.
Отец научил ее целеустремленности. Все остальное, говорил он, постигается потом. Плохо, когда пытаешься добиваться сразу разных вещей. Когда она была ребенком, он приводил ей в пример мать, поглощавшую шоколад и все время рассуждавшую о необходимости похудеть. Позднее его примеры стали тоньше. Он учил ее банальным хитростям. Клер не забыла этих уроков, но отдавала себе отчет в том, как трудно порой понять и оценить, чего же ты на самом деле хочешь.
То, что Кастор не побоялся назвать себя, ее раздражало. Неужели он так самоуверен: мол, я позвонил — беги сюда немедленно?!
…Кастор тщетно дозванивался до Клер в этот день. Секретарю ответили, что Клер на переговорах. Но поскольку секретарь требовала отыскать Клер тотчас, ее тревога передалась и человеку, поднявшему телефонную трубку.
В результате президент принял сразу два одинаково нелегких для себя решения: рассказал обо всем Поллуксу, который был в ярости и грозил отставкой, и жене — чтобы упредить таинственного обладателя письма. Кастор никогда не отступал перед лицом опасности, но сделать все это ему было непросто.
В последнем случае он действовал решительно. То есть явился в конце дня к президентше, в занимаемые ею в Елисейском дворце пастельных тонов апартаменты, и, опираясь на трость, объявил:
— Мне надо с вами поговорить… У меня где-то, сам не знаю где, есть незаконный сын от женщины, которую я когда-то любил. Я, как и обещал вам, узнав о ее решении родить, порвал наши отношения. Это было десять лет назад. Ребенок не носит моей фамилии, я никогда его не видел. Никто вообще не знал о его существовании, пока мое письмо десятилетней давности не попало во враждебные мне руки. Поскольку вас могут поставить об этом в известность, я предпочитаю, чтобы вы все узнали от меня… Не плачьте. Мы оба не молоды. Что бы ни случилось, я рассчитываю на вашу поддержку.
Он взял ее руку, поцеловал и вышел.
Хотя уже много лет назад он запретил себе пить, на этот раз, вернувшись к себе, Кастор приказал подать ему виски со льдом, а затем, как было предусмотрено, принял посла СССР.
С Поллуксом все было и проще и сложнее. Когда Кастор сказал ему, что у Клер есть ребенок, тот спросил — чей?
— Как это чей? Мой! — резко ответил Кастор.
Явно уязвленный проявленным к нему недоверием, Поллукс сказал:
— Относительно дальнейших мер вы узнаете от моего преемника.
— Ваш преемник будет назначен тогда, когда я сочту это необходимым. А пока я прошу вас исполнять свои обязанности, господин министр внутренних дел. А они как раз и состоят в том, чтобы охранять главу государства. Неужели я должен вам об этом напоминать?
Это-то и было самое трудное.
Поллукс ничего не мог понять. Незаконный ребенок еще не является преступлением. В чем могут упрекнуть президента? В том, что он никогда им не занимался? Но такого рода отцовство не афишируется. Конечно, Кастору пришлось бы сообщить подробности, объяснять, почему письмо из Токио сегодня явилось для него таким ударом, процитировать, как он выразился, «страшную, страшную» фразу из него. Словом, признать, что совершена ошибка, чего он делать не любил, хотя и вынужден был так поступать.
В своей супруге он был уверен. Разводиться теперь не имело никакого смысла. Разве может она забывать о национальных интересах! Вот как добиться понимания со стороны Клер, коли документ появится в печати?
— Что вы имеете в виду? — спросил Поллукс.
— Об этом я скажу позже, когда придет время.
Поллукс рассказал, что виделся с Клер и что она очень переменилась.
— Если понадобится, мы ее припугнем, — сказал Кастор.
Однако пока до этого не дошло, надо сделать все, чтобы не прибегать к таким мерам. Тем не менее…
— Где находится ребенок? — спросил Кастор.
— Я ничего не знаю о ребенке, — ответил тот, задетый за живое. — Откуда мне знать?
Но он начал догадываться, где находится сын Клер.
— Информируйте меня, — сказал Кастор.
Поллукс доложил, что уже установлено наблюдение за журналистом, чья фраза использована в письме незнакомца.
— Это похвально, — сказал Кастор. — Однако вряд ли они имеют отношение к этому делу. Вы по-прежнему недооцениваете противника, господин министр…
Вернувшись домой, Клер услышала на автоответчике просьбу позвонить президенту по незнакомому ей номеру телефона. Из чего сделала вывод, что ее линия не прослушивается. Воспользовавшись этим, она позвонила Майку, чего никогда не делала из дома. Погода стоит приятная. Его команда выиграла матч по футболу. Когда они снова увидятся? Кобыла Гофманов принесла жеребеночка.
Клер снова включила автоответчик и разделась, чтобы принять душ. И тут позвонили в дверь. Она закрыла кран и натянула халат. Старый ее приятель адвокат обещал к ней заехать, как только отпустит последнего клиента. Она хотела с ним посоветоваться до разговора с Кастором — было очевидно, что новой встречи ей не избежать.
Он приехал усталый, и они посмеялись, что к концу дня бывают в таком состоянии, что просто нет сил подняться с места. Красавчик, любивший гостя, удобно устроился у него на коленях. Сделав над собой усилие, Клер достала кусочки льда и принесла две порции ветчины, купленной по дороге домой.
— У меня нет сил приготовить ужин, — сказала она.
— А у меня нет сил его съесть, — ответил он. — Зачем мы столько работаем? Ты позволишь?
Он снял пиджак, распустил галстук и улегся на диван.
Ей нужно было обговорить с ним две вещи. Первая: каковы права на ребенка у женщины, которая не объявила имени его отца, в том случае, если тот с ним позднее встретится? Второе: какова национальность ребенка, родившегося в США от матери-француженки?
— Ты собираешься завести ребенка, моя прелесть? Поторопись, — ответил он. — Если тебе нужен кандидат в отцы, возьми меня. Мне осточертела моя жизнь.
Она поклялась, что подумает. Нет, ее вопросы касались подруги, которая и т. д. Она подошла к окну, чтобы закрыть шторы.
Как объяснить, почему она при всей своей усталости вместо того, чтобы вернуться на место, подсела к нему на диван. Почему, несмотря на усталость, тот просунул руку под ее халат и нежно погладил голое бедро Клер. Почему, вместо того, чтобы сжать ноги, она позволила ему их раздвинуть, почему другой рукой он развязал галстук и отбросил его, почему Клер расстегнула пуговицы на его синей рубашке, почему Красавчик спрыгнул на пол — короче, как понять, отчего они, при всей своей усталости, неумытые, непредумышленно севшие на этот диван, вдруг отдались наслаждениям, увы, далеко не разделенным при этом?..
