Некогда единичные автомобили благодаря конвейеру Форда выпускались теперь миллионами в год и стоили так дешево, что их мог купить любой человек с постоянной работой. В каждом доме появились радиоприемники, холодильники, стиральные машины; до самых удаленных уголков добралось электричество. Звуковые фильмы пришли на смену немому кино: каждый американец теперь ходил в кинозал не реже раза в неделю. Открытие товарооборота по Панамскому каналу наконец тесно связало восток и запад США: в Калифорнии и на Среднем Западе города росли как грибы. Радикально изменились мода, стиль одежды, в архитектуре царил смелый стиль ар-деко. Впервые в истории возник настоящий бум потребления: люди уже не заботились только о выживании, а мечтали перепробовать все, не оставшись чужими на празднике жизни. Уверенные в будущем американцы брали кредиты, раз в десять превышавшие их доходы. Долги никого не тревожили: настала долгожданная эпоха благоденствия, и дальше все будет только лучше.
Лишь узкая, не известная публике группа людей, в которую даже не входили президенты США, понимала, откуда возникло все это «благоденствие». После закона 1913 года Америкой управляла всемогущая Система федерального резерва. И эта Система имела четкий план. В прошлом, когда финансы страны контролировало государство, о выпуске необеспеченных денег не могло быть и речи. Но теперь печатный станок оказался в частных руках: проверить соответствие золота и напечатанной денежной массы не мог уже никто. С начала двадцатых годов Система стала единым огромным механизмом по выдаче кредитов всем желающим. Постоянный мощный приток денег напитывал страну, создавал бум промышленности. Но главной целью была биржа. Если раньше на акциях играли только банки и немногие спекулянты, то теперь открыть счет и получить кредит на покупку акций мог любой человек с улицы. По мере быстрого роста в игру включилась вся страна — в акции вкладывались даже посыльные мальчишки, уборщики улиц и домохозяйки. Летом 1929 года рынок акций, впитавший к этому моменту уже почти все деньги страны, достиг пика.
Ирен Гуггенхайм, виновница торжества, старалась спрятаться от шума вечеринки. Она была скромной, воспитанной и даже стеснительной девушкой, хоть и из богатой семьи. Получив подарки и поздравления, она поспешила уединиться в спальне, чтобы там поболтать с лучшими подругами. Правда, те вовсе не были стеснительными. Вильма, дочь голландского иммигранта, сколотившего состояние на морских перевозках, была типичным флэппером. Ревущие двадцатые раскрепостили женщин как никогда еще в истории, а молодые девушки, особенно в таком городе, как Нью-Йорк, и вовсе стали жить, презирая любые условности. Вильме было всего девятнадцать, но она уже давно чувствовала себя зрелой и независимой. Сигареты, нелегальные питейные заведения, короткие юбки, развязные вечеринки, парни на одну ночь. Такую подругу, как Вильма, и на милю бы не подпустили к Ирен, если бы пароходы ее отца не перевозили железную руду, добываемую компаниями Гуггенхаймов, во все части света. Другая подруга, Джоан, держалась более воспитанно, но недотрогой нельзя было назвать и ее — больше всего она обожала вечеринки в стиле Гэтсби, носила дорогие модные платья, вышитые бисером и золотыми нитями, с глубокими вырезами на спине, светлые шляпки-клош, ярко красила губы. Джоан мечтала уехать в Голливуд и стать великой актрисой — прошлым летом она была с родителями в Калифорнии, где даже получила пару эпизодических ролей в фильмах немого кино.
— Цыпа, ну не будь такой скучной. В твоем возрасте я уже давно не была девственницей. Ты даже не представляешь, как классно быть с мужиком… особенно если он твердый во всех местах. — Вильма рассмеялась нарочито вульгарно, как ей нравилось. — Знаешь, что я делала прошлой ночью? Сначала мы с моим тигренком Биллом — помнишь, я рассказывала? — пошли в клуб его босса, голландца Шульца. Говорят, Шульц заработал уже миллион баксов на нью-йоркских Спикизи. Ирен, объясняю для наивных целок: это бары, в которых такие, как ты, заходят днем и заказывают какой-нибудь сок. Но вечерами там другая публика: если ты шепнешь официанту кодовое слово, тебе принесут любой виски — шотландский, канадский или ямайский ром. Полдоллара за чайную чашку. За ночь народ выпивает столько, что утром уборщики часами оттирают все стены и туалеты бара от блевотины. Билла там знают, и нам принесли какой-то классный дринк. Через три чашки меня от него унесло: помню только, что я потом долго танцевала на сцене фокстрот с задранной юбкой, а после меня кто-то на руках отнес в туалет и классно там поимел. Может, Билл, может, кто-то из его друзей — какая, на хрен, разница? Короче, было реально круто. В пять утра меня довезли домой на шикарном светлом «Бьюике». Только родителям не рассказывай — меня мои убьют, а твои запретят нам общаться.
Ирен покраснела, но старалась не подать виду. Джоан, тоже опытная, хоть и юная девушка, неодобрительно фыркнула:
— А мне кажется, это глупо. Если с кем-то спать, то чтобы польза была. Следующей весной, когда у меня еще больше вырастет грудь, я поеду в Голливуд. Но уже несерьезному. Там куча продюсеров, владельцев киностудий, агентов. Знаешь, как сделала карьеру Грета Гарбо? Говорят, что она спала там не только с мужиками, но и с женщинами. Нет, она реально крутая и как актриса, и как цыпа, но как еще пробиться наверх шведской иммигрантке? Я готова быть такой же — поимею хоть весь Голливуд, лишь бы только получить главную роль…
Джоан была хороша собой — высокая, со стройной фигурой и томным чувственным взглядом. Ирен вздохнула:
— А меня просто отдадут за какого-нибудь сыночка банкира. Чтобы семейный капитал не распылялся, а приумножался. У меня и не спросят. А если потеряю девственность до свадьбы, с позором отошлют в женский пансион, где я буду гнить до конца моих дней.
В душе Ирен завидовала свободе подруг, но понимала, что они специально рассказывают, чтобы позлить ее. Вильма слегка обняла ее:
— Не кисни, цыпа. Давай пойдем потанцуем. Здесь есть богатые мальчики, которых пригласили специально одних, без подруг. Узнав, что ты живешь в этом замке, эти кобели до утра наперебой будут за тобой ухаживать. А в конце еще кто-нибудь тебе признается в любви! Вот это будет ржач! Заодно попробуешь спиртное, твои родичи же разрешили сегодня. Только сразу много не пей, а то тебе станет плохо…
Иногда подруги Ирен были настоящими подругами.
В комнату осторожно постучала гувернантка. Очевидно, глава семейства беспокоился о долгом отсутствии именинницы.
— Девочки, пошли. Вильма, хорошо, что ты сегодня в приличном платье. Успокою деда, побуду за своим столом. Не знаю почему, но мне плохо, у меня кошмарные предчувствия. Весь день жара,
