Он хихикнул.
– Даже если вас выпустят, что маловероятно, вам негде будет укрыться от позора. “Посмотрите на него! – скажут все разведки мира. – Посмотрите на эту глупую старую бабу! И такой человек возглавлял советский отдел. Что за тупари у них там в ЦРУ?”
Гримальди уставился Морозову в лицо.
– Итак, мистер Гримальди, что вы выбираете? – спросил тот.
Гримальди отвернулся, чувствуя, что на глазах у него выступили слезы. Весь его мир в одночасье рухнул, не оставив ничего, кроме позора и стыда. Что ему теперь делать? Гнить в вонючих темницах Лубянки или покрыть себя бесчестьем? Но как выдержать публичное унижение? Он был гордым человеком, и всю свою жизнь он посвятил фирме, где сделал блестящую карьеру. Теперь же он действительно станет посмешищем всей Америки.
– Итак? – холодно спросил Морозов, поглядывая на часы. – Я не могу сидеть тут с вами целый день.
Гримальди сглотнул и облизал сухие губы.
– Что вам нужно? – спросил он.
Брат Алекса хищно улыбнулся и сел на кровать рядом с ним.
Благоуханная майская ночь понемногу вторгалась в спящую мирным сном Женеву. Никита Серебров неподвижно сидел у окна в своем номере гостиницы “Гранд-отель Мондиаль” и смотрел в сгущающиеся сумерки. Окно его выходило на серебристое озерцо, и он не отрываясь глядел на гибкий и тонкий фонтан воды – символ города – который вздымался высоко в небо.
Одежда его была аккуратно развешана в шкафу, туалетные принадлежности разложены на мраморной полке в ванной, книги и бумаги аккуратными стопками заполняли узкий письменный стол рядом с телефоном.
Серебров был одет в строгий темный костюм, кремового цвета сорочку и дорогой галстук. На часах было семь сорок восемь. Точно через двенадцать минут, оставив в номере отеля все свое имущество, он выйдет из комнаты, прокрадется на улицу и уйдет к американцам.
Ему было сорок три года. Тело его стало грузным, и к тому же он начал лысеть, однако на мир он глядел большими и печальными темно-карими глазами, и большинство женщин до сих пор находили их обезоруживающими и неотразимыми. По-английски он говорил превосходно, да и французским владел не хуже. Последние шестнадцать лет он был первым заместителем Дмитрия Морозова. Он был вместе с ним в Париже, вместе с ним вернулся в Москву, и всегда, где бы “Управление мокрых дел” ни наносило свои эффектные удары, – в Хельсинки, в Кабуле, во Франкфурте или в Мехико – за спиной Морозова всегда стоял он, Никита Серебров.
Он был талантливым штабистом и довел до совершенства рутинную, механическую работу по подготовке той или иной операции, организуя своевременное прибытие и отправку агентов, снабжение их поддельными паспортами и документами, расписывая по минугам операции и подготавливая мгновенное исчезновение исполнителей. Великолепный организатор, педантичный, словно немец, Серебров представлялся самому себе в качестве современного атланта, держащего на своих плечах весь Тринадцатый отдел. Сам Морозов высоко ценил его, хотя стрелял Серебров скверно, а инструктора карате неизменно приходили в отчаяние от его “успехов”.
В молодые годы он очень любил опасности и приключения. Особенно по душе ему было ощущение того, что он принадлежит к элите советского общества. У него была собственная “Волга” последней модели, жил он в просторной квартире неподалеку от улицы Горького, владел дачей к югу от Москвы, а двое его сыновей посещали спецшколу. Его жена Катерина была простой и добродушной женщиной, очень полной, с пробивающимися над верхней губой темными усиками, однако она была способным анестезиологом и получала неплохую зарплату в одной из московских больниц. Может быть, он и любил ее когда-то, но теперь любовь ушла. Он не мог даже припомнить, когда он ее полюбил и за что. Самое главное заключалось в том, что Серебров больше не любил, более того – терпеть ее не мог. Для него Катерина оказалась слишком вульгарной, к тому же она постоянно его пилила. Некоторое время он искал утешения в своей захватывающей работе и в редкой коллекции марок, а всю любовь, в которой он отказывал жене, Никита Серебров перенес на свою страну. Даже горбачевские реформы и развал советской империи не повлияли на его взгляды. Возможно, однако, что это ему просто казалось.
Но все это было до его поездки в Америку ранней осенью 1989 года, когда Дмитрий Морозов отправил его во Флориду для подготовки убийства кубинского эмигранта Мигеля Гарсии. Его экстремистская организация существовала, судя по всему, на средства ЦРУ, и планировала покушение на Фиделя Кастро.
Серебров приехал в Майами в конце сентября и в течение двенадцати дней только тем и занимался, что выслеживал Гарсию и готовил операцию. В его австралийском паспорте значилось, что он – инженер, чех по национальности, эмигрировавший в Австралию в 1982 году. Он уже привез свою ударную команду, проинструктировал агентов, проверил пути отхода и выдал оружие, доставленное ребятами из другого подразделения. Однако накануне операции он получил шифровку, которая предписывала ему ничего не предпринимать, оставаясь наготове.
Серебров догадался, что в Московском центре, а может быть, даже и в самом Кремле, разгорелась ожесточенная борьба за власть. Его подозрения вскоре подтвердились. Старинный приятель Сереброва, курьер Тринадцатого отдела, с которым у него произошла короткая встреча в коктейль-холле аэропорта Форт-Лаудердейла, сказал Никите:
– Этот сукин сын Горбачев возражает против нашей операции. Собственно говоря, ему не по душе все наши проекты. Он очень хочет разрядки напряженности в отношениях с Америкой и намеревается помешать всем нашим акциям против американцев. Поверь мне, этот кретин недолго думая отправит нас плавать по канализации. Ходят слухи, что он даже хотел распустить Тринадцатый отдел.
Серебров тогда был рассержен, но отнюдь не удивлен. С некоторых пор изменнические идеи Горбачева стали главной темой мрачных разговоров в буфете департамента. Даже Морозов, который вначале поддерживал Горбачева, теперь готов был свернуть ему шею. Он так и говорил, не скрывая своих мыслей, и даже добавлял, что нужно что-то предпринять, пока не стало слишком поздно.
Курьер блаженно посасывал замороженную “Маргариту” – коктейль из текилы с лимонным соком, и Серебров доверительно наклонился к нему.
– На что мне ориентироваться? – спросил он. – Люди наготове, они ждут сигнала. Что я должен им сказать?
Ангельский голосок в громкоговорителях прочирикал что-то невнятное о чистом флоридском воздухе.
– Жди, – был ответ. – Жди, пока они не решат, что делать. Оставайся в Орландо, в Майами, здесь, в Форт-Лодердейле, но только не возвращайся в Москву. Пока ты и твои люди здесь, Дмитрий может надавить на Горбачева и заставить его действовать. Он всегда может сказать, что наша бригада уже на месте и что слишком поздно сворачивать проект. Но, если ты вернешься в Москву, Горбачев сорвет всю операцию. И тогда Тринадцатому отделу крышка.
Поэтому Серебров ждал. Три долгих недели стали его первыми настоящими каникулами, к тому же он впервые оставался в Америке столь долгое время. За это время он успел полюбить всей душой эту страну, здешний полный соблазнов образ жизни, прекрасные пляжи, шелестящие на ветру пальмы, счастливые часы отдыха, глубоководную рыбалку, кабельное телевидение, восходы солнца, которые он встречал с бокалом текилы в руке, траву, футбол, автомашины “понтиак трансам”, Диснейленд и золотоволосую и темнокожую секс-богиню родом из Индианы, которая служила официанткой в ресторанчике на берегу. Имя ее было Хэтти, но все звали ее не иначе как Булочка.
Он так никогда и не узнал, была ли Хэтти “подложена” ему злейшим врагом Тринадцатого отдела Алексом Гордоном. На самом деле это уже было ему глубоко безразлично. Он никогда не принадлежал к тем сексуальным маньякам, которые из-за юбки готовы распрощаться со всеми своими принципами и предать родину, он был хладнокровным и честным агентом. И все же бездонные сексуальные аппетиты Хэтти и ее потрясающая опытность в постельных делах сводили его с ума. Серебров даже не подозревал, что женщины могут быть столь изобретательны. Немало приятных минут ему доставили и их совместные путешествия с Хэтти, во время которых они открывали все новые и новые злачные места Южной Флориды, и он не считал зазорным тратить на нее немалые суммы из горбачевских денег.
Однако куда бы он ни шел и куда бы ни ехал, его не оставляла мысль о том, какой замечательной могла бы быть его жизнь, останься он в этом солнечном раю. Он задумывался об уик-эндах на рифах, о рыбалке на Бимини и на Больших Багамах, о пиршествах у кромки прибоя, о блюдах из даров моря, о безумных ночах в дискотеках и ночных клубах. Часто он представлял себе, как его и Булочку в изысканных костюмах провожает к их столику в гурманском ресторане “Бока Ратон” почтительный метрдотель во фраке и с европейским акцентом. Да это и не обязательно должна была быть Хэтти; Южная Флорида кишела Булочками и красотками похлеще, съехавшимися со всей Америки. Серебров лишь с завистью посматривал на молодых американцев, вне всякого сомнения менее способных и талантливых, чем он сам, которые останавливали свои сверкающие, новенькие авто перед собственными гаражами и входили в собственные аккуратные белые домики, выстроенные на берегу залива, на берегу океана или просто на краю прозрачного мерцающего бассейна. А по ночам они ложились в постели со своими длинноногими, сексуальными американками и начинали новое путешествие в страну чудес...
