– Тихон! – он вскочил на броню, какой-то красный, как из бани – что ты?
– А чего?
– Двигаться надо! Сполох!
– Что за сполох!?
– Крупная банда к границе идет, летуны ее засекли и немного потрепали, но у них, похоже, заложники. Мы ближе всего от них. Давай, садись в седло…
– Да пошел ты… Есаулом командовать будешь – вяло ругнулся Тихон, понимая, что покой им – только снится.
Тронулись на четырех тяжелых БМП – монстры по сорок пять тонн, способные держать выстрел из гранатомета и вооруженные пятидесятисемимиллиметровками – в тоже время ни способны давать до шестидесяти километров в час на хорошей дороге. Вот сейчас они и шли по такой дороге в сторону австрийской границы, верней не по самой дороге, а параллельно ей. На дороге было много брошенной техники, автомобилей и расчищать ее было некогда…
Тихон на сей раз сидел не на броне, наблюдатель был другой. Ему досталось место в десанте, гулкое, тряское, вытряхивающее всю душу – но все же безопасное…
– Эх… к дому бы вернуться. Как жать зачнут – так бы и в помощь… – сказал один молодой казак, заросший неопрятной щетиной, но с ласковыми и большими как у теленка глазами
– До белых мух тут простоим – мрачно сказал Буревой – если не до следующего года.
– Варшаву же сдали – возразил Тихон
– Сдали… как сдали, то нам лучше и не знать. Мабуть, может и лучше было бы с боем взять. Эти… видал, как зыркали? Не последний раз здесь, браты казаки, ох не последний.
– А там то что?
– Банда там, сказано же.
– Эх, ну не пойму я, браты казаки – вступил в разговор еще один казак, худой и чернявый, но крепкий как проволока – вот мы шли через деревню… ну, зараз километров за пять до города, помните?
– Ну?
– Как живут люди. У нас так атаманы не живут, как здесь казаки живут.
– Какие тебе тут казаки? Окстись.
– Ну, это я к слову. Живут здесь дюже богато… хоромины кирпичные. У кого и на три этажа. Баз* – так на целую ферму. Так чего же им надо супостатам?
– Поляки…
– Приедем, у них и спросишь. Зараз ответят.
– Нет, зря как следует не брухнулись. Дурная здесь порода, выводить надо.
– Рот закрой.
Боевую машину в этот момент тряхнуло особенно сильно – ввалились в какую-то яму.
– Так что они… – не унимался один и казаков – своих захватывают. Они же все про нацию гутарят – нация, нация…
– Задрал ты, Пахом… – беззлобно проговорил Буревой – как языком чесать, так ты первый. Иди, у них спроси, мабуть и ответят.
– Как дело делать – так тоже не последний.
– Ну вот… Сейчас и решим…
Боевые машины пехоты стояли на взгорке, направив скорострельные пушки в сторону села. Это здесь село – в России такое село назвали бы поселком частного жилья, просто не верилось, что такие дома могут себе позволить обычные крестьяне – а здесь даже одноэтажные дома были из красного кирпича.
Контрабандисты, понятное дело.
Подошел еще один грузовик, в нем были тоже казаки – местные, выдержавшие осаду в одном из секторов, пунктов временной дислокации – осаде и со снабжением только по воздуху они дождались броска русской армии на запад и вчера были деблокированы. Больше сил не было, сил, кстати, вообще не хватало, техники было много, ВВС царили в небе, а вот людей – не хватало почти везде**.
– В банде человек пятьдесят, вооружены автоматическим оружием. Мы запустили беспилотник – в населенном пункте одним бабы. Да эти еще… И дети. Почти ни одного мужика не видели.
– Кубыть, они к себе домой и пришли?
– Не… Не местные эти. Видно.
– А что, казаки тогда где?
– Казаки… – передразнил коренастый, с седой неопрятной бородой сотник, он пересидел все это время в осаде, и за это же время весь поседел – сами еще не поняли, где? Бандитский край, бандит на бандите…
– Пьют?
– Нет, не видели.
– Странно, здесь спирта в домах полно. Могут напиться, потом заложников начать расстреливать под это дело – сказал сотник – а ночью пойдут на прорыв. Заложников возьмут, на них же навьючат то, что с собой будут брать, как заводных лошадей спользуют***. Остальных и порешить могут…
– Так уж и порешить – высказал сомнение один из мобилизованных, в звании старшего урядника
– А и порешат! – вызверился местный сотник – не знаешь, а гутаришь! Я тут не одну неделю кувыркаюсь, сюда ехал – волосы как ворона крыло были. Сейчас посмотри! Проедься по деревням, посмотри, что там творили!
– Смолкли зараз! Не время!
Казаки, раздухарившись – могли бы и за грудки друг друга – осадили назад.
– Надо окружить станицу. Не дать вырваться.
– Нас мало, фронт сформировать не сможем. Прорвутся, ночью тут темень хоть глаз выколи. Им только до леса добежать, там ищи – свищи. Подмоги не ждать до утра, к утру их уже не будет. Пойдут на прорыв, пойдут. Они все понимают…
– А техника у нас?
– А заложники?
– Может, сформировать сплошную линию заграждения к югу? Они на юг пойдут.
– С чего взял. Они куда угодно пойдут, им только до первого леска. Местные все поголовно – за них, спрячут.
– Тогда только штурм остается. Ночью. Пластуны есть?
– Ушли уже пластуны туда…
Польское село…
Казалось бы – обычное село обычные крестьяне. Да нет, не те, не обычные…
Польское приграничное село – место, где в одном котле – национализм, шовинизм, ненависть (особенно к евреям – жидам), презрение к закону, контрабандный спирт, разборки из-за него. Ненависть к русским, к казакам.
Адское варево получается.
При всем при том – поляки аккуратисты, почти как германцы. Все чистенько, улицы часто даже не заасфальтированы, а замощены брусчаткой. Аккуратные дома – их строят из кирпича, благо глина есть, а русская власть не берет податей с обжига кирпича и некоторых других ремесел, чтобы люди занимались делом, а не шастали через границу со спиртом и с оружием. Но поляков на все хватает – и на спирт и на кирпич.
Самое главное здание в селе – это не сельская ратуша, орган местного самоуправления, наподобие земств в России – а костел. Костел для поляков – больше чем костел, только через костел через единую молитву по субботам можно ощутить себя поляком, почувствовать принадлежность к польскому народу. В Польше в костел ходят не меньше шестидесяти процентов населения – все католики. Пойти в костел – значит, не только вознести молитву Господу, который для всех един – но и вознестись самому над тупым русским быдлом, исповедующим византийское лукавое православие. Только собака не ходит в костел по субботам.
При этом – предельно практичные поляки использовали костел не только для молитв. В каждом костеле был большой подвал, раньше, когда бывал еще голод – туда ссыпали часть урожая, это был как бы неприкосновенный запас для всего села, для всей общины. Сейчас случаев голода не было – а большие подвалы прекрасно подходили для хранения оружия и канистр со спиртом. Если казаки обыскивали костел – можно было по этому поводу поднять скандал до небес.
Бандиты пришли в село из леса. До этого они пытались выехать по дороге, вывозя на колонне большегрузных машин "нажитое" – но над дорогой появились русские штурмовики. Оставшиеся в живых "работники ножа и топора, романтики большой дороги" спасаясь от огня автоматических пушек, кинулись в лес, бросив машины. Добежали не все, и потому они были злы.
Дело было ночью – они рассчитывали, что русские не летают ночью – но ночь их не спасла.
Проплутав по лесам почти до полудня, они вышли аккурат к селу – грязные, испуганные, озлобленные, вооруженные. Раньше бы поопасались – здесь у каждого ствол под подушкой, но теперь законов никаких не было. Да и знали они, что все мужчины ушли защищать неподлеглость Польши, мало кто остался по домам. Опасаться было нечего.
Немногочисленные жители, увидев идущих из леса боевиков, вышли на улицу – мужчин почти не было, бабы, старики и дети. На руках у бандитов были повязки польского, бело-красного цвета – но это сейчас ничего не значило.
Престарелый патер в черном одеянии, с крестом в руках шагнул вперед, навстречу бандитам.
– Во имя Господа нашего…
Договорить священник не успел – один из бандитов ударил его ногой в грудь, и патер упал. Остальные заволновались – но стволы автоматов и пулеметов были нацелены на них с расстояния в десяток шагов.
Дальнейшие действия банды были хорошо отработаны, в зачистках они уже успели поучаствовать. Немногочисленных мужчин и подростков отделили от толпы, загнали в крепкий, тоже каменный сарай и заперли. Расстреливать не стали, поляки все же. Узнали, нет ли русских и жидов – одного человека, который показался похожим на жида, старика – расстреляли на месте. Потом пошли в село, присматриваясь к бабам.
Кто это был? В основном банда состояла из дезертиров насильняка. Одним из последних королевских эдиктов Борис Первый объявил насильственную мобилизацию на защиту неподлеглости Польши в западных регионах страны, так называемый насильняк. На запад Виленского края подвезли немало оружия из Австро-Венгрии, да и контрабандного здесь хватало. Получая оружие местные – а здесь никогда не чтили закон – использовали его для разборок с конкурентами и местными, для сведения счетов. Убивали русских, сербов и жидов – тех, кого могли найти, тех, кто не успел уйти к казакам или убежать. Потом как русские (считалось, что это сделали русские) похитили Бориса Первого прямо из Ченстохова – оборона запада Польши стала постепенно разваливаться, русские пошли в наступление не сразу, а только когда увидели, что она разложилась в достаточной степени. Составленные из насильняка подразделения – а они формировались по территориальному признаку, мгновенно превращались в банды. Не все, конечно – кто-то закапывал оружие и расходился по домам ждать русских. Придут русские, проведут проверку паспортного режима – для тех, кто разошелся по домам и не оказывал сопротивления, наверняка выйдет амнистия. Как немного уляжется, так и опять можно будет жить в нормальном государстве, гнать через границу спирт и бадяжить из него паленую водку. В конце концов – этот рокош был какой-то дурацкий, несерьезный, одни убытки от него получились.