Кто это был? В основном банда состояла из дезертиров насильняка. Одним из последних королевских эдиктов Борис Первый объявил насильственную мобилизацию на защиту неподлеглости Польши в западных регионах страны, так называемый насильняк. На запад Виленского края подвезли немало оружия из Австро-Венгрии, да и контрабандного здесь хватало. Получая оружие местные – а здесь никогда не чтили закон – использовали его для разборок с конкурентами и местными, для сведения счетов. Убивали русских, сербов и жидов – тех, кого могли найти, тех, кто не успел уйти к казакам или убежать. Потом как русские (считалось, что это сделали русские) похитили Бориса Первого прямо из Ченстохова – оборона запада Польши стала постепенно разваливаться, русские пошли в наступление не сразу, а только когда увидели, что она разложилась в достаточной степени. Составленные из насильняка подразделения – а они формировались по территориальному признаку, мгновенно превращались в банды. Не все, конечно – кто-то закапывал оружие и расходился по домам ждать русских. Придут русские, проведут проверку паспортного режима – для тех, кто разошелся по домам и не оказывал сопротивления, наверняка выйдет амнистия. Как немного уляжется, так и опять можно будет жить в нормальном государстве, гнать через границу спирт и бадяжить из него паленую водку. В конце концов – этот рокош был какой-то дурацкий, несерьезный, одни убытки от него получились.
Скорее бы порядок…
Бандиты заняли костел, наверх поставили снайпера и пулеметчика, выставили несколько постов, чтобы не разбегались из села. В подвале костела нашли естественно спирт, первого, кто хлебнул адского зелья – командир пристрелил. Это оказало отрезвляющее воздействие на остальных – иначе могли бы перепиться.
В костеле же устроили туалет. Решили дождать ночи и сдергивать. Группа пошла мобилизовывать носильщиков, зарезать несколько свиней на жратву и заодно присмотреть красивых баб. Война всегда предполагает насилие – и над женщинами в том числе. Оно будет до тех пор, пока есть война.
Среди тех, у кого хватило ума не выйти к "освободителям" – а некоторые восприняли их именно так – была и девятнадцатилетняя Маритка. Отец был в тюрьме – попал туда за спирт, брат пошел служить в армию, чтобы получить там необходимые навыки, а вернувшись – тоже заняться контрабандой спирта. В доме были только она, мать и младшая сестренка. Такие семьи в деревне были, им помогала мафия, польские воры из кассы взаимопомощи, общака, куда отстегивали все, кто был на воле и делал дела.
Маритка росла на воле как стебелек травы, после окончания гимназии хотела поступить в Варшавский политех, но не поступила. Осталась в деревне, чтобы на следующий год попробовать еще раз, чтобы заработать – устроилась в пекарню к пану Гнедому – это фамилия такая странная была. Пан Гнедый, улыбчивый толстяк, типичный повар с картинки был весьма рад такой работнице, он был весьма неловким, а в пекарне места было мало, и так получалось, что они часто сталкивались – она, когда шла за свежей выпечкой и он. Приходилось терпеть.
Кавалеров у Маритки было хоть отбавляй, особенно настойчивым был один, по имени Казимир – но ей никто особо не нравился. Казимир был красивым – но не деловым каким то, не хватким – она это чувствовала. Такой ей был не нужен, постоянного кавалера, а потом и мужа она рассчитывала найти в Варшаве.
Бандитов она рассматривала, спрятавшись на крыше, и когда увидела, как один из них пнул патера Грубера, так что он упал – поняла, что пришла беда.
Матери дома не было, и предупредить ее никак не получалось – но вот Ленка дома была. Именно Ленка, не Лена – так звали младшую сестру. Она родилась как раз до того, как отца взяли, ей было девять лет, и ждать отца ей оставалось еще три года – тогда за контрабанду столько не давали, но отец еще и таможенника тяжело ранил, пытаясь уйти. Внешне она была почти точной копией сестры – зеленоглазая ведьма.
Хлопнув дверью, Маритка ворвалась в дом через дверь, ведущую в кухню из сада, заполошно огляделась.
– Ленка! Ты где?
Ответа нет.
Комната… Гостиная… помнящая еще руки брата, он сам все тут делал перед тем, как идти служить. Никого. Еще одна комната – в ней спала мать – никого.
Маритка в панике бросилась наверх, лестница была узкой, винтовой, она чуть не упала. Комната за комнатой – нигде.
– Ленка!!!
На улице уже кто-то шел, это было слышно. Она в панике бросилась вниз.
– Не нашла, не нашла…
Сестра выскочила из кухни, чумазая, обезьянничая и строя рожи.
– Глупая! Ты что делаешь?!
– Не нашла… – сестренка осеклась, понимая, что что-то произошло.
– Пошли прятаться.
– А зачем.
Маритка не отвечая, потащила ее на выход из дома.
– Надо. Сейчас мы спрячемся, и будем сидеть тихо-тихо…
В каждом доме здесь было где спрятать и было где спрятаться. Приходили с обысками, искали спирт, оружие, разыскиваемых. Прятались и прятали что где.
– Сейчас казаки придут. Надо прятаться.
– Да… поняла.
Здесь это было понятно каждому ребенку – раз идут казаки, значит надо прятаться.
В этом доме прятались в двух местах – подвал был двухуровневый, но это никто не знал, второй тайник был у сарая со скотом – скот здесь был. Что-то вроде фальшивой стены – не каждый найдет, хоть и неудобно.
– Давай. Быстрее.
– А где казаки?
– Идут, прячься! И тише!
Трое дезертиров – у одного из них был ручной пулемет – подошли к раньше богатым, а теперь обветшавшим воротам. Сквозь краску кое-где проступала ржавчина. Один из боевиков забухал ногой по воротам.
– Открывай!
Ответа не было.
– Открывай, не то зажжем!
Ворота уныло гудели, но толку не было. На дворе злобно лаяла собака – Маритка не догадалась спустить.
– Нету никого …
Один из бандитов злобно ощерился
– Есть… Это Лесневских дом. Лесневский мне по жизни должен, с..а! Я его из под земли достану.
– Да мызнул он.
– Не… Сам он зону топчет, гнида, но у него баба тут, и дочки две. Я их из под земли достану, и впорю – из глотки вылезет!
Один из бандитов видимо еще не до конца потерял совесть.
– Детей то пошто? То не по закону. На кичман зарулим – за беспредел отвечать будем, в параше утопят за такое. Я не подписываюсь.
Бандит злобно ощеряясь достал пистолет.
– Сейчас кругом беспредел – одним беспределом больше! Не хочешь – постой в стороне, посмотри. Отойди.
Браунинг гулко бухнул дважды, бандит пнул в двери, и они поддались.
– Пошли!
Навстречу, исходя злобным лаем, рванулась сидящая на цепи собака – бандиты вскинули оружие, и разорванный очередями кобель покатился по земле, окропляя ее кровью.
– Э, пан Лесневский! Я пришел!!! – заорал бандит.
Маритка вздрогнула – лай, очереди, а потом еще крик. Кто-то выкрикнул их фамилию! Значит – пришли за ними.
Она знала правила. Каждый, кто замаран в криминальном бизнесе, в любой момент может ответить за свои дела – немало в приграничном лесу безымянных могилок, а у местных исправников – нераскрытых дел-глухарей. Но семьи трогать было нельзя, разбирались мужчины между собой. Только последние беспредельщики осмеливались трогать семьи – для них любой приговор суда означал смерть. Попади такой в камеру, его насиловали, а потом мучительно убивали. Места для таких, что по ту сторону закона, что по эту – не было.
– Это нам крикнули? Это казаки?
– Молчи! Тише! Ни слова!
Маритка сделала страшное лицо, замахнулась – и сестра и в самом деле испугалась.
– Тише!
Только бы сюда… Только бы не сюда…
Бандит вышел в сад, подозрительно огляделся. Он не верил что Лесневских нет дома – хотя бы потому что на первом этаже горел свет, а на столе – приготовленная недавно еда. Лесневский в свое время сильно подставил его самого, и его брата – в той разборке брат погиб, а он сам чуть не стал инвалидом, получив три пули из автомата – но врачи выходили. Теперь он жаждал свести счеты, хотел специально съездить сюда – но получилось так, что они вышли на это село. Словно сам Иезус ведет его по дороге мести.
Или Сатана – какая разница.
Бандит решил помочиться. Подошел к скотному двору, расстегнул ширинку, начал мочиться на стену, когда услышал шаги.
– Что? – не оборачиваясь, спросил он
– Никого. Мызнули.
– Здесь где то они… Здесь у каждого как у лиски – нора и не одна. Искать надо.
В огород ворвался третий бандит.
– Казаки! Окружают!
– Где мама?
– Она…
– Говори.
– Она сказала не говорить… она к этому пошла.
У мамы был друг сердца, любовник, в общем. Как к этому отнесется отец – Маритка не знала, но сейчас она испытала облегчение. Значит, матери нет в селе вообще, и опасность ей сейчас не угрожает.
