В главном помещении радиолокационной станции царила тишина, нарушаемая лишь приглушенным гулом, издаваемым блоками питания многочисленных мониторов. В течение минувших четырех часов, а именно столько длилась смена Станислава и еще трех офицеров, обеспечивавших безопасность воздушных рубежей Польши с северного направления, не происходило ровным счетом ничего интересного. Все так же двигались по давным-давно отведенным для них воздушным коридорам громадины аэробусов, порой взмывали в небо тренировочные самолеты с нескольких военно-воздушных баз, раскиданных вдоль побережья, да еще кружили над морем германские и норвежские истребители, устроившие очередные маневры. Пожалуй, только эта активность, в прочем, не ставшая для поляков неожиданностью, ведь и они с недавних пор входили в НАТО, зная обо всех намечавшихся учениях, вносила некоторое разнообразие в скучную службу.
Резкий писк зуммера системы оповещения заставил задумавшегося лейтенанта вздрогнуть, затем впившись глазами в экран. Ему понадобилось несколько секунд, чтобы найти причину тревоги. Частный самолет, взлетевший с варшавского аэродрома и теперь направлявший в сторону Британии, вдруг сбросил высоту, снизившись до тысячи метров. В обязанности дежурного офицера пункта воздушного контроля входило выяснения таких непонятных манеров, и Станислав, настроившись на частоту гражданских пилотов, вызвал подозрительно быстро снизившийся борт:
– Борт сто семь, говорит станция воздушного контроля Гдыни, – не отрываясь от монитора, забормотал в микрофон лейтенант. – Вы теряете высоту. Что происходит? Ответьте мне, борт сто семь!
Станислав ощутил неподдельное беспокойство. Там, над волнами Балтики, могло произойти все, что угодно, начиная от выхода из строя автопилота, до пожара двигателей и разгерметизации салона. Возможно, пилоты, мозг которых испытывал недостаток кислорода, уже потеряли сознание, невольно толкнув штурвалы вперед и увлекая крылатую машину к поверхности моря.
– Я сто седьмой, – в наушниках после секундной задержки раздался спокойный голос, явно принадлежавший пилоту. Поскольку вся беседа шла на английском языке, понять, сидит ли за штурвалом поляк или же иностранец, не представлялось возможным. – У нас все в порядке, полет проходит нормально. Вероятно, попали в воздушную яму.
Лейтенант Лещинский облегченно вздохнул, порадовавшись, что тревога оказалась ложной. Судя по показаниям радара, самолет действительно карабкался наверх, уже почти набрав расчетную высоту. Однако, спокойствие офицер продлилось недолго.
Человек, сейчас скрывшийся под то ли званием, то ли должностью "координатор", сверился с показаниями приборов, повернув штурвал вправо. Легкий "Лирджет" тут же накренился, заваливаясь на крыло и меняя курс. Тот, кто сейчас управлял самолетом, понимал, что от взоров польских пограничников изменение курса не скрыть, но рассчитывал добраться до безопасной зоны прежде, чем они что-то успеют предпринять.
За несколько минут до этого двое поляков, Ян и Михал, покинули самолет, выпрыгнув с парашютами. Именно это и заставило координатора снизиться до безопасной высоты, ведь кислородного оборудования у него не оказалось, а без него прыжки с высоты пять километров были весьма рискованными.
– Вы хорошо поработали, – поблагодарил координатор своих помощников, уже надевших парашюты. – Все прошло просто идеально. Благодарю вас.
– Мягкой посадки, пан, – только и сказал напоследок Ян, затем спокойно шагнув в распахнутый люк вслед за своим напарником, над головой которого уже расцвел диковинным цветком купол парашюта.
Координатор, которому помощь польских товарищей была теперь не нужна, после того, как его сообщники покинули захваченный самолет, принадлежавший Гоги Берквадзе, заперся в пилотской кабине, выгнав оттуда летчика. Координатор имел достаточный опыт, чтобы довести легкий самолет, принадлежавший самоуверенному олигарху, до цели, и совершить посадку. Остановить его, казалось, не мог никто. Теперь до самой посадки координатору уже не было нужды выходить в салон, а пассажиры при всем желании не смогли бы помешать угонщику завершить свою миссию.
Однако то, что не под силу было пассажирам захваченного самолета, попытались сделать польские пограничники, которым явно не понравилось, что самолет, с которым внезапно прервалась связь, друг начал разворачиваться в сторону российской границы.
– Пан полковник, – лейтенант Лещинский обратился к сидевшему здесь же, в помещении контрольного поста, командиру. – Борт сто семь меняет курс. Лег на курс сто девяносто, приближается к российской границе.
– Свяжитесь с ним, – бросил полковник. – Выясните, что происходит.
– Он не отвечает на наши запросы, – виновато развел руками Станислав, при этом не спуская глаз с монитора. – Но я уверен, что пилоты нас слышат превосходно.
– Сто седьмой? – задумался полковник. – Что это за самолет?
– Частный самолет, принадлежит какому-то русскому бизнесмену, – на мгновение лейтенант задумался, вспоминая сложную и непривычную фамилию. – Некий Берквадзе. Кажется, он занимается экспортом нефти.
– Если это русский, то я, должно быть, египетский бедуин, – усмехнулся полковник, в следующий миг придав лицу серьезное и озабоченное выражение: – Свяжитесь с ближайшей военно-воздушной базой, лейтенант. Пусть поднимут звено истребителей и заставят этого русского приземлиться. Мне совсем не нравится его поведение.
Приказ на взлет застал капитана Ежи Ковача в помещении для пилотов в готовности номер два, то есть в летном комбинезоне и шлеме, но вне кабины истребителя. Командир дежурного звена коротал время, играя в карты со своим ведомым, но стоило только завыть сирене, как спустя считанные минуты полностью экипированные летчики находились в кабинах своих самолетов.
– Орел-один, – Ковача вызывал командный пункт. – Приказ направиться в квадрат семнадцать для визуального наблюдения за частным пассажирским самолетом типа "Лирджет-35", отклонившимся от курса. В случае если самолет попытается уйти в воздушное пространство сопредельной страны, оттеснить его от границы и принудить к посадке. Как понял меня, Орел-один?
– Вас понял, земля, – мгновенно откликнулся Ежи. – Разрешите взлет?
Пилот только порадовался, что скучное и до омерзения однообразное дежурство обернулось хоть каким-то событием. Все лучше, чем сидеть полдня на аэродроме, не имея возможности хоть на пять минут вылезти из не слишком удобного высотного костюма.
– Взлет разрешаю, Орлы.
Команда была дана, и два истребителя МиГ-29, лучшие в польских вооруженных силах машины такого класса, взмыли ввысь, разворачиваясь на боевой курс. На смену им уже поступали американские F-16C одной из последних модификаций, но пока новые истребители не были освоены строевыми летчиками, да и в любом случае капитан Ковач всегда полагал именно русский "миг" лучшим воздушным бойцом. А уж в пилотировании этой машины Ежи равных не было во всех военно-воздушных силах страны.
Пассажирский самолет "Лирджет-35" не был оборудован радаром кругового обзора, абсолютно не нужным машине такого класса. Поэтому о появлении в небе новых действующих лиц координатор, который вел свой летательный аппарат к границе Калининградской области, узнал, лишь, когда мимо него на огромной скорости промчался покрытый пятнами камуфляжа истребитель. Координатор мгновенно опознал в самолете, прошедшем в опасной близости от "Лирджета" старый добрый МиГ-29, плоскости которого были украшены красно-белыми "шаховницами", свидетельствовавшими, что этот истребитель имеет честь принадлежать польской авиации.
– Борт сто семь, с вами говорят военно-воздушные силы Польши, – координатор, хотя сам на связь не выходил, отлично слышал запрос с истребителя. – Немедленно вернитесь не прежний курс и доложите обстановку на борту. Повторяю, немедленно отзовитесь.
Истребители, которых оказалось целых два, полное звено, кружились над беззащитным "Гольфстримом", словно коршуны, не забывая демонстрировать остроносые ракеты, подвешенные под крыльями. И координатору, который понимал, что его пытаются насильно посадить, осталось только уйти на предельно низкие высоты, бросив самолет в крутое пике. Вероятно, пассажиры в этот момент пережили не самые приятные мгновения, но того, кто сидел за штурвалом, это мало заботило, лишь бы все остались живы.
Под брюхом пытавшегося увернуться от наскоков польских "мигов" самолета мелькнула полоса прибоя, и вот уже "Гольфстрим", маневрирующий, точно истребитель во время боя, летит над свинцовыми водами Балтики. Координатор, уверенно управлявший самолетом, понимал, что поляки все равно оттеснят его от спасительной линии границы, заставив рано или поздно приземлиться, ведь топлива в баках "Гольфстрима" Берквадзе было не так уж и много.
