«…Президент выступит с обращением к нации в семь часов вечера по восточному стандартному времени…»
– Пожалуй, нам пора заканчивать, милая. Президент Брюстер может позвонить в любую минуту.
«…приспущены флаги до следующего…»
– Ты думаешь, он попросит тебя вернуться домой?
– Не знаю. Мы уже говорили об этом, и он сказал, что перезвонит.
– А как ты сам считаешь, что тебе надо делать, Клифф?
– Если бы Декстер Этридж пострадал, то, конечно, мне пришлось бы срочно возвращаться. Но, похоже, с ним все в порядке, и, поскольку они поймали злоумышленников, я сомневаюсь, что в моем присутствии есть какая-то необходимость. Ты слушаешь?
– Я тебя потеряла на минутку. Кажется, связь прервалась. Наверно, нам действительно пора заканчивать. Позвони, когда станет ясно, что ты будешь делать дальше. Ты меня любишь?
– Я люблю тебя, – сказал он тихо, прикрывая трубку плечом. Он услышал щелчок и шумовые помехи трансатлантического кабеля.
«…Список погибших включает сенаторов Адамсона, Гейсса, Хантера, Марча, Наджента…»
Он продолжал стоять, не отнимая руки от трубки, как будто еще удерживая последнюю ниточку связи с Джанет. Потом поднял голову.
«…Ордвэя, Оксфорда, Скоби, Тачмэна…»
Рот Перри Хэрна, шевелившийся на экране не синхронно с доносившимся из радиоприемника голосом, казался каким-то самостоятельным злобным существом, и Фэрли, отведя глаза от телевизора, понес свой бокал к бутылке виски.
Джанет: мягкие губы и зачесанные кверху волосы. Такой она была много лет назад, когда он начинал за ней ухаживать, потому что в те незапамятные времена было еще принято ухаживать за девушками. Она училась в колледже Вассара, носила юбку в складку и двухцветные кожаные туфли. В течение шести месяцев она возвращала нераспечатанными его еженедельные приглашения на уик-энд, потому что, когда девушка из Вассара получала конверт с почтовой маркой Уорсестера, она была уверена, что его прислали из колледжа Святого Креста, а девушки из Вассара не ходили на свидания с парнями из Святого Креста. И тут кто-то из одноклассников рассказал об этом Фэрли; у него хватило ума отправиться в Кембридж и послать очередное приглашение оттуда. Вероятно, она его прочла – по крайней мере, на этот раз оно не было отослано обратно. Но ответа по-прежнему не последовало. Летом он отправил еще два приглашения из своего дома в Чейни, штат Пенсильвания. В ответ получил маленькую записку с вежливым отказом. В конце концов, уже осенью, он подключил к делу профессора ботаники, который собирался ехать в экспедицию. Профессор принял от него запечатанный конверт и согласился его отослать. Через неделю Фэрли победил – раздался телефонный звонок из Вассара: «Объясните, ради Бога, что вы делали на Аляске?»
После первого курса в Йеле она согласилась выйти за него замуж. После второго курса они поженились. Сдав выпускные экзамены, он отвез ее в Чейни, и она сразу влюбилась в это место с огромными деревьями, крутыми холмами, негритянским колледжем с его трудновоспитуемыми, вечно бунтующими студентами.
Молодая и еще бездетная, она была помешана на аккуратности и пунктуальности. Она составляла подробные перечни того, что ей нужно сделать, и того, что должен сделать Фэрли, и наклеивала их на дверцу холодильника – длинные листы, сверху донизу исчерканные ее размашистым почерком. В конце концов он излечил ее от этого, как-то раз добавив к ее перечню новый пункт: «9) Изучить вероятность возникновения маниакальной склонности к составлению распорядка дня у второй жены».
Они были идиллически и неправдоподобно счастливы. Потом пошли дети – Лиз теперь было четырнадцать, Клею шел десятый год, на деле это означало, что ему было больше, чем девять с половиной, – и давление двадцатичетырехчасового рабочего дня политика начало сказываться на их отношениях, но неизменное уважение к индивидуальности друг друга и особенно чувство юмора уберегли их от охлаждения. Прошлой осенью он как-то поднялся пораньше, чтобы ехать на завтрак, связанный с предвыборной кампанией, и был уже готов уйти из номера, но вместо этого осторожно пробрался назад в спальню к полудремавшей жене, нежно покусал ее за мочку уха, поласкал ей грудь, и, когда она стала издавать сквозь сон довольное урчание, прошептал ей на ухо: «А где Клифф?»; она подскочила на месте с диким визгом. Она упрекала его за это в течение нескольких недель, но при этом всегда смеялась.
– Президент Брюстер.
Он поднял голову. Это был Макнили, протягивавший ему телефон. Фэрли не слышал, как он звонил. Хоть на этот раз Макнили не назвал президента «ублюдочным Наполеоном».
Он взял у Макнили телефон и сказал в трубку:
– Фэрли слушает.
– Оставайтесь на связи, мистер Фэрли. – Это был голос секретарши Брюстера.
Потом он услышал самого президента.
– Клифф.
– Здравствуйте, господин президент.
– Спасибо, что подождали.
Формальная любезность – куда Фэрли мог бы деться? Голос Говарда Брюстера, говорившего с характерным орегонским акцентом, был очень усталым.
– Билл Саттертуэйт только что говорил с ребятами из Уолтер-Рид. Старина Декс Этридж в порядке, он жив и здоров.
– Значит, они его выпишут?
– Нет, они хотят продержать его еще день или два, какие-то там обследования. – Фэрли почти видел, как Брюстер пожимает плечами на другом конце линии в шести тысячах миль от него. – Но с Дексом все в порядке, он в хорошей форме. Я всегда говорил, что нужно нечто большее, чем удар по кумполу, чтобы вывести из строя республиканца.
Фэрли сказал:
– Это благодаря слоновьей коже, которую мы носим на себе.
В трубке послышался энергичный лающий смешок Брюстера, потом ритуальное прочищение горла, после чего он продолжал уже деловым тоном:
– Клифф, сегодня вечером я собираюсь выступить перед народом. Я знаю, у вас в это время уже будет очень поздно, но я был бы вам очень признателен, если бы вы не делали никаких заявлений раньше, чем я сделаю свое.
– Разумеется, господин президент.
– Я был бы также очень признателен, если бы вы на какое-то время забыли наши разногласия и оказали мне поддержку. Сейчас нам надо продемонстрировать нашу солидарность.
– Понимаю, – осторожно ответил Фэрли, не желая давать необдуманных обещаний. – Не могли бы вы сказать, о чем собираетесь говорить в вашем выступлении?
– Конечно, могу. – В голосе Брюстера появились доверительные нотки. – Я собираюсь говорить жестко, Клифф. Очень жестко. Вокруг полно всяких полоумных горлопанов, и мы не можем позволить им бить в колокола и выливать на нас ушаты грязи, как это было после убийства Кеннеди. Есть риск, что может начаться паника, и я собираюсь это предотвратить.
– Но каким образом, господин президент? – спросил Фэрли, чувствуя, что у него начинают шевелиться волосы на голове.
– Только что закончилось внеочередное заседание Совета государственной безопасности, которое мы провели совместно с некоторыми важными представителями партии – спикером и кое с кем еще. Я объявлю в стране чрезвычайное положение, Клифф.
После некоторого молчания Фэрли сказал:
– Я думал, вы поймали террористов.
– Да, у нас есть несколько быстрых и сообразительных агентов, за которых мы можем возблагодарить Господа. Они схватили этих дикарей меньше чем в двух кварталах от Холма.
– Тогда о каком чрезвычайном положении мы говорим?
– Есть другие люди, замешанные в этом деле, еще человек пять или шесть, которых мы пока не нашли.
– Вы это точно знаете?
– Да. Точно. У нас есть информация, что в подготовке взрывов участвовало больше людей, чем появилось на сцене.
– И вы собираетесь объявить чрезвычайное положение, чтобы поймать кучку их подельников?
– Во-первых, мы не знаем, сколько их на самом деле, да и потом, не это главное, Клифф. Суть в том, что нас атаковали. В Вашингтоне все перевернуто вверх дном. Один Бог знает, сколько еще таких группировок расплодилось у нас в стране: представьте себе, что будет, если они решат, что настало время поднять ту самую большую революцию, о которой они так много говорили? Что, если они примутся поднимать волну насилия, пока в каждом городе и штате не начнут гореть дома, взрываться бомбы и стрелять снайперы? Мы должны это предупредить, Клифф, мы должны продемонстрировать, что правительство все еще достаточно сильно, чтобы действовать быстро и решительно. Мы должны обезвредить этих дикарей, надо показать им нашу силу.
– Господин президент, – медленно проговорил Фэрли, – у меня складывается впечатление, что вы хотите начать облаву на неблагонадежных граждан, притом в общенациональном масштабе. Вы это имеете в виду, когда говорите о введении чрезвычайного положения? Что вы под ним подразумеваете – чрезвычайные полномочия?
