— Столько акров голого, коротко подстриженного лужка, мистер Урхарт, и на нем ни одного гнезда с птенцами. Я хочу, чтобы все это превратилось в заповедник в самом сердце города, хочу воссоздать в Лондоне кусок первозданной природы, прежде чем мы похороним ее под слоем асфальта.
Урхарт старательно выбирал, куда поставить ногу среди свежевспаханной земли и кусков дерна, тщетно пытаясь не увязнуть в ней, но короля эта грязюка приводила в восторг:
— Именно здесь я хочу разбить сад диких цветов, я сам буду засевать его. Вы представить не можете, какое это удовольствие — самому принести корзину земли или своими руками пересадить дерево.
Урхарт вспомнил, что последним зарегистрированным случаем таких собственноручных лесопосадок был эпизод с дальним предком короля, Георгом III, который в припадке безумия вышел из кареты в Виндзорском парке и посвятил в рыцари дуб. Он же потерял американские колонии и в конце концов был заточен в темницу. Но напоминать этот исторический эпизод королю было бы невежливо.
— Все очень просто, я хочу, чтобы в парке было больше диких животных. Для этого нужно правильно подобрать породы деревьев, в некоторых местах дать траве возможность расти до ее естественной высоты, чтобы она могла стать для них укрытием. Вот видите, здесь я развешиваю скворечники. — Он показал на рабочего с лестницей, укреплявшего деревянные ящики на высокой кирпичной стене, огораживающей парк.
Король шагал, опустив голову и сцепив пальцы, словно в молитве, что бывало с ним в минуты задумчивости.
— Знаете, это вполне доступно любому большому лондонскому парку. Это может полностью изменить животный мир нашего города, всех городов страны. В прошлом мы упустили столько возможностей. — Он повернулся к Урхарту. — Я хочу заразить вас этой идеей. Наши еженедельные встречи я хотел бы использовать для обсуждения того, что правительство может сделать в этом плане. И чем мог бы помочь ему я.
— Понимаю, — пробормотал Урхарт. От холода у него свело левую ногу. С озера поблизости взлетела пара уток. «Ружье бы сюда», — подумал он. — Разумеется, сир, это прекрасная идея. Но я бы не хотел дать министру по проблемам окружающей среды повод думать, что мы вторгаемся в пределы его полномочий.
— Согласен, вы абсолютно правы. Именно поэтому я сам побеседовал с министром по проблемам окружающей среды. У меня нет желания делать вам предложения, чреватые для вас затруднениями. Министр сказал, что он в восторге от этой идеи, и предложил регулярно информировать меня о ходе ее осуществления.
Скотина Дики! У него не только нет чувства юмора, но и вообще, похоже, ничего в голове нет.
— Сегодня это только грязное поле, — продолжал король, — но в будущем оно может стать новой дорогой, по которой пойдет все человечество. Вы видите ее?
Урхарт ее не видел. Он видел только кучи земли, наводившие на мысль о свежевырытых могилах. Вода просочилась через швы его туфель, и ему было отчаянно неуютно.
— Вы должны проявить осторожность, сир. Проблемы окружающей среды все больше становятся объектом политической борьбы, и важно, чтобы вы оставались над всем этим.
Король рассмеялся:
— Не бойтесь, премьер-министр! Если бы мне отводилась какая-нибудь роль в партийной борьбе, конституция наделила бы меня правом голоса. Нет, эти вещи не для меня, и в своих публичных высказываниях я буду строго придерживаться самых общих принципов. Моя роль в том, чтобы воодушевлять людей, чтобы напоминать им о светлых целях.
Раздражение Урхарта все росло. Носки уже давно промокли, но неприятно поежиться заставило его не это, а мысль о том, что если с самого верха будет заявлено, что есть цели более светлые, чем цели его правительства, то это неизбежно будет лить воду на мельницу оппозиции. Он промолчал, надеясь, что так приблизит конец разговора. Ему была нужна теплая ванна и порция виски, а вовсе не разговоры о том, как ему делать его работу.
— Я подумал, что мог бы затронуть эту тему в речи, которую мне предстоит произнести через десять дней на заседании благотворительных обществ…
— Тему окружающей среды? — В голосе Урхарта начали проступать нетерпение и раздражение, но король, похоже, не замечал этого.
— Нет-нет, мистер Урхарт. Моя речь должна объединить людей, напомнить им, как многого мы достигли и еще можем достигнуть всей нацией. Самые общие принципы и ничего частного.
Урхарт облегченно вздохнул — очередное воззвание к мамашам.
— Благотворительные общества добиваются таких впечатляющих успехов именно сейчас, когда так много сил, стремящихся расколоть нас, — продолжал король, — на богатых и бедных, на процветающий Юг и кельтские окраины, на пригороды и центры городов. И нет ничего плохого в том, чтобы побудить благополучных, тех, кто в кругу семьи наслаждается безопасностью собственного дома в это Рождество, подумать о тех, кому предстоит спать на улице. В будничной суете мы забываем о менее удачливых, и вам не кажется, что в это время года уместно вспомнить о них? Уместно напомнить всем нам, что мы должны стремиться быть единой нацией?
— И вы собираетесь сказать все это?
— Что-то в этом духе.
— Это невозможно!
Это была ошибка, неудачное слово, вырвавшееся у продрогшего и усталого человека. Ни в каком своде правил это не значилось, но все это знали, им жизненно важно поддерживать видимость согласия, обсуждать, но никогда не спорить, как бы велики ни были их разногласия, потому что в карточном домике, где одна карта опирается на другую, у каждой свое место. Ни короля не должны видеть несогласным с премьер-министром, ни премьер-министра — несогласным с королем. И все же такое случилось. Неосторожное слово перечеркнуло авторитет одного и создало угрозу им обоим.
Лицо короля мгновенно побагровело: он не привык, чтобы ему противоречили. Шрам на левой скуле, след давнего падения с лошади, вдруг сделался видимым и пурпурным, а в глазах появилось явственное раздражение. Урхарт спешно бросился искать пути отступления:
— Вы не можете говорить о единстве нации так, словно его нет. Это будет означать, что у нас две нации, два класса, что пропасть разделяет нас на верхи и низы. Этот термин подразумевает наличие несправедливости и нечестности. А это не так, сир!
— Вы преувеличиваете, премьер-министр. Просто я хочу привлечь внимание к принципу — тому же самому принципу, который ваше правительство только что провозгласило в моем рождественском обращении к Британскому содружеству. Север и Юг, первый мир и третий мир должны объединить свои усилия, чтобы помочь беднейшим, чтобы сплотить разные части мирового сообщества.
— Здесь иное дело.
— Но почему же?
— Потому что…
— Потому что они чернокожие? Живут в дальних уголках мира? Не голосуют на наших выборах, премьер-министр?
— Вы недооцениваете силу ваших слов. Дело не в прямом их значении, а в том, как они будут истолкованы другими, — Он безнадежно махнул рукой и попробовал вернуть к жизни свои окоченевшие конечности. — Ваши слова будут использованы для атаки на правительство в колеблющихся избирательных округах по всей стране.
— Усматривать критику правительства в нескольких самых общих рождественских сентенциях просто смехотворно. Рождество не только для тех, у кого есть счет в банке, В церковных проповедях по всей стране будет упоминаться добрый король Венцеслас, так что же, запретить эти проповеди как политически двусмысленные? Ну ладно, судьба кандидатов в спорных избирательных округах действительно может зависеть… Но ведь выборы только что состоялись, и нам не нужно в данный момент заботиться о следующих!
Урхарт понял, что пора давать задний ход. Он не мог раскрыть свои планы, касающиеся выборов, — служащие дворца известны своей болтливостью, — а продолжать спор с монархом у него не было никакого желания. Он предвидел опасности, поджидавшие его в этом споре.
— Простите меня, сир, это холод, вероятно, сделал меня чересчур чувствительным. Позвольте мне только сказать, что потенциальные опасности ждут нас в любой теме, столь же сложной и вызывающей столько же эмоций, как эта. Не мог бы я попросить вас показать нам набросок вашей речи, чтобы мы могли сверить для вас все детали? Чтобы устранить неточности в цифрах или выражения, которые могут быть истолкованы неправильно? Мне кажется, это самая обычная процедура.
— Проверять мою речь? Это цензура, мистер Урхарт?
— Боже, ни в коем случае. Я уверен, что наши советы вы найдете вполне полезными и наше отношение самым благожелательным.
Улыбка политика была извиняющейся, в ней была попытка разрядить атмосферу, но он знал, что одной лестью тут не обойтись. Король был человеком строгих принципов, на формулирование которых он потратил многие годы, и он вряд ли допустит, чтобы с помощью улыбок или обещаний его заставили о них забыть.
