— Кто-нибудь видел подозрительного человека с сумкой?
— А-а! Осборна беспокоит, нет ли свидетелей. Ну, это потом.
— Несущественно. Меня занимает причина. Зачем? Зачем такому умному, преуспевающему человеку идти на убийство? Если бы я сумел его понять, то раскрыл бы и преступление. Вы мне не помогли бы?
Он поглядел на Осборна. Замшевое пальто, соболья шапка, самодовольная уверенность в себе богатого иностранца… И все вместе определялось одним словом — деньги. Никогда прежде Аркадий не думал о них в таком контексте.
— По-моему, вам его не понять, — сказал Осборн.
— Секс? Одиночество. Знакомство с красивой девушкой. Свидания. И вдруг возникает муж с пудовыми кулачищами.
— Нет.
— Но почему же?
— Видите ли, на взгляд человека с Запада, русские довольно уродливы. Ваши женщины немногим привлекательнее коров. Всё ваши долгие зимы, — философствовал Осборн. — Что может быть теплее семипудовой бабищи? Впрочем, вы, судя по вашей фамилии, украинец?
— Да. Ну, если секс отпадает, то мы получаем беспричинное преступление.
— Тройное убийство просто из прихоти? — Осборн оживился. — Невероятно! То есть невероятно, что следователю вашего калибра могло прийти в голову подобное! Но если убийство не мотивировано, а свидетелей нет, сколько у вас шансов найти убийцу?
— Ни малейших. Но ведь я просто пока не сумел найти мотив. Но он существует. Вот представьте себе человека, который иногда приезжает на остров, населенный дикарями. Он говорит на их языке, заводит дружбу с их старейшинами, искусно льстит, но все время сознает свое превосходство и смотрит на туземцев, как на забавных зверей. Когда-то, — медленно говорил Аркадий, вспомнив историю о том, как Осборн с Менделем убили немецких десантников, — в самом начале этой истории, он оказался замешан в убийстве туземцев другого племени в какой-то местной стычке. Его не покарали, а, наоборот, поощрили. И со временем воспоминание об этом становится для него сладостным, как воспоминание о первой близости с женщиной. Он обнаруживает в себе скрытые импульсы и знает место, где им можно дать волю. Место за пределами цивилизации. Впрочем, я подозреваю, что цивилизованность для него только маска и он равно презирает всех людей.
— Тем не менее, если он убивает беспричинно, вам его не поймать.
— На самом деле это не так. Но в любом случае он уверен в своей безнаказанности и действует по определенному шаблону. Да, планирует он тщательно — все рассчитано, вплоть до оглашающего парк грома пушек на пластинке Чайковского. Он стреляет сквозь сумку, укладывает наповал двух дикарей и дикарку, срезает мышцы лиц, подушечки пальцев и исчезает. Но ведь предусмотреть заранее все случайности невозможно: лоточница остановилась под деревьями отдохнуть, мальчишки затеяли игру в прятки среди деревьев, влюбленная парочка в поисках уединения…
— Так, значит, свидетель был?
— А что толку? Через три месяца у них все настолько стерлось в памяти, что они кого угодно опознают — и виновного и невиновного. Нет, теперь только убийца может мне помочь.
— А он поможет?
— Не исключено. Такому человеку, вероятно, захочется посмаковать свое всесилие, полюбоваться, в какой тупик он завел ничтожного следователя вроде меня.
Они дошли до Новоарбатского моста. Возле них остановилась "Чайка" Осборна.
— Вы честный человек, следователь Ренько, — сказал Осборн с особой теплотой в голосе, словно эта утомительная прогулка связала их с Аркадием прочной дружеской симпатией. — В Москве я еще только неделю, и, боюсь, мы с вами не увидимся больше. В бане вы упомянули, что мечтаете о меховой шапке, а потому разрешите подарить вам на память… — Он снял свою соболью шапку и надел ее на голову Аркадия. — Как раз в пору, ну, у меня глаз наметанный.
Аркадий снял шапку — черную как тушь, шелковистую.
— Великолепная шапка, но, к сожалению, принять я ее не могу.
— Вы меня очень обидите!
— Ну хорошо, я подумаю. И у нас будет еще один повод встретиться.
— Буду рад любому! — Крепко пожав Аркадию руку, Осборн сел в машину.
Аркадий едет в отделение милиции Октябрьского района узнать, не были пи замечены какие-нибудь иностранцы, ожидавшие в машине возле парка в день и примерный час убийства. Затем едет к старому следователю и справляется у него, не говорит ли ему что-нибудь фамилия Кервилл, и слышит в ответ: "Кервилл. Красные Диего Ривера. Схватка на Юнион-сквер". Во взятой у старика книге "Политический гнет в США в 1940–1941 гг." Аркадий находит описание разгона крупнейшего рабочего митинга на Юнион-сквер в 1930 году. Среди прочих эпизодов в нем упоминается следующий: Джеймса и Эдну Кервилл, издателей левокатолического журнала "Красная звезда", избили дубинками и бросили в луже крови". Аркадий заходит посоветоваться с Беловым.
— Ну, что там у тебя? — спросил Белов. — Ты ведь теперь ко мне заглядываешь, только если что-то узнать хочешь.
— Как отыскать оружие, сброшенное в реку в январе?
— Ты хочешь сказать — на реку. Она ведь была покрыта льдом.
— Так ведь не везде же. В тех местах, где в нее сливают сточные воды, она могла и не замерзнуть.
— Слив сточных вод в Москву-реку строжайше запрещен — загрязнение окружающей среды!
— Ну, скажем, теплой очищенной воды по спецразрешению.
— Так бы и говорил! В таком разе поинтересуйся кожевенным заводом. У них такое разрешение есть. Погоди, я тебе по карте покажу. — Пошарив в столе, Белов извлек карту с обозначением всех промышленных предприятий в черте Москвы. Его палец уперся в набережную рядом с парком Горького. — Вот тут их сточная труба. Река здесь покрыта льдом, но это только тонкая корочка. Ее любой тяжелый предмет проломит. Как, по-твоему, Аркаша, какой у человека шанс бросить пистолет в реку именно там, где толщина льда меньше метра, а?
— Откуда вы знаете, дядя Сева, что я ищу пистолет?
— Слухами земля полнится.
Аркадий бродил за Ириной среди декораций — рубленой избы и березок на подпорках. "Не курить!" — предупреждала надпись, но Ирина демонстративно достала папиросу из смятой пачки "Беломора". Ее щеки пылали румянцем, но не нежным, а тем, который был на щеках артиллеристов, описанных Толстым. Румянец накануне Бородинского сражения.
— Валерия Давыдова и ее любовник родом из-под Иркутска. Как и вы, — говорил Аркадий. — Вы были лучшей подругой Валерии, писали ей из Москвы, с ее трупа сняли ваши коньки. Третьей жертвой был американец Джеймс Кервилл. Вы знали его по университету. Зачем вы все время мне лжете?
— А я всегда лгу таким, как вы.
— Но почему?
— Вы все для меня больные. Прокаженные.
— И вы пошли на юридический, чтобы стать прокаженной?
— Адвокатом. В каком-то смысле врачом.
— Но я-то здесь только потому, что ищу того, кто убил ваших друзей, — сказал Аркадий.
— Вот и врете. Вас трупы интересуют, а не чьи-то там друзья. Вы лучше своими друзьями интересуйтесь, а мои вас не касаются.
Нечаянно она попала в цель: он ведь пришел на киностудию только из-за Паши.
— Да, кстати, за какую антисоветскую клевету вас исключили?
— Будто не знаете!.. Ну ладно. В буфете в разговоре с друзьями я сказала, что любой ценой хочу выбраться из СССР. Какой-то комсомольский кретин за соседним столиком услышал и настучал.
— Но вы же пошутили. Так и надо было объяснить.
— Вовсе я не шутила! Если бы мне сейчас дали пистолет и сказали, что стоит мне убить вас и я тотчас окажусь за границей. я бы ни на секунду не задумалась!
— Гражданка Асанова, убиты три человека, и я прошу вас только об одном: поехать со мной и попробовать опознать их. Может быть, одежда…
— Нет.
— Но хотя бы убедитесь, что это не ваши друзья.
— Я и так знаю, что это не они!
— Так где же они? — спросил Аркадий и начал сам себе отвечать: — Костя и Валерия бежали из Сибири в Москву. Для бандита вроде Кости это не проблема. Особенно с крадеными билетами. Да и нужные документы с деньгами всегда раздобудешь. А у Кости деньги были. Но уж если бежать, так за рубеж. Непонятно только, откуда там взялся американец, чей въезд в СССР нигде не отражен. Но одно я знаю твердо: они все трое погибли в парке Горького, а вы убеждены, будто они живы и уже за границей, что им удалось бежать.
Ирина Асанова отступила на шаг и смерила его торжествующим взглядом.
Рано утром Аркадий присутствует при том, как аквалангисты исследуют дно реки возле сточных труб кожевенного завода. В его машине сидит Уильям Кервилл. Аркадий предлагает ему копии протоколов вскрытия, но прежде спрашивает, кто был Джеймс Кервилл. "Мой брат", — отвечает Уильям. Так между ними налаживается что-то вроде сотрудничества. Молодой милиционер, дежуривший на набережной зимой, сообщает Аркадию, что не то на исходе января, не то в начале февраля он заметил стоящие на набережной "Жигули" За рулем сидел немец — у него на лацкане был значок берлинского клуба Кожаный мяч". Милиционер, любитель редких значков, предложил ему поменяться, но получил отказ. Аквалангисты вытаскивают "покрытую илом сумку, из которой сочилась вода. Аркадий, порывшись в жидком месиве, извлекает из-под стаканов и бутылок большой полуавтоматический пистолет", В этот момент появляется Фет. Чтобы спровадить его, Аркадий поручает ему достать список всех икон, украденных за последние полтора года в Москве и ее окрестностях, А потом — всех икон, украденных в Сибири Он отвозит Кервилла к таксомоторному парку и показывает ему найденный пистолет. "Хорошая игрушка, — говорит тот. — Аргентинский вариант "манлихера" с калибром семь шестьдесят пять" Затем он делает замечания Аркадию: почему не допрошены по многу раз все, кто мог бы что-то заметить, почему не объявлено по телевидению? Узнав у Аркадия, что, если он официально опознает труп Джимми, своего брата, дело заберет КГБ, он предпочитает оставить все как есть Между вами и мной. Думаю, будет лучше, если мы станем работать по отдельности и встречаться только для обмена информацией". Аркадий дает ему номера своих телефонов, и они расстаются. Аркадий заносит сумку и пистолет Людину, отдает распоряжение прослушивать телефоны автоматы вблизи квартиры Ирины Асановой, о чьей гордости и независимости думает с восхищением. Ему звонит Зоя и сообщает, что подала на развод. С него — пятьдесят рублей. И грозит, что он пожалеет, если не пойдет ей навстречу: она сообщит о некоторых его высказываниях куда следует. Разговор этот Аркадий ведет в присутствии Людина.
