— Ты езжай, езжай, мы разберемся! Только осторожней, Юра! А то ты вечно носишься. И приветы не забудь передать, — напутствовал Алексей Иванович сына.
Ужинали на террасе, здесь было прохладно, к тому же и электричество зажигать не надо. Светило из окон дома и от соседнего участка, там был такой мощный прожектор, его хватало и другим дачникам. Проголодавшийся беглец старался сдерживать себя, не набрасываться на еду. И корил себя: по дороге не догадался купить еды.
— Хорошо здесь, на Подмосковье похоже, — расслабился он, когда Алексей Иванович разлил чай.
— Ну что вы, здесь лучше! Бывал я в ваших краях, лес-то в Подмосковье ерундовый. А здесь отъедь только на двадцать-тридцать километров — и уссурийская тайга, а в тайге только кленов, будьте любезны, больше десяти видов… А бархатное дерево! А ильм! Да что вы, природа здесь исключительно замечательная! Знали б вы, какая здесь осень! Везде дожди, слякоть, а здесь деревья в золоте и солнце, солнце… Переезжайте сюда! А что? Тут для вас дело найдётся.
— На меня дело всегда найдётся!
— Да это когда вся катавасия закончится, когда освободитесь… Освободят вас, должны освободить. А на Москве ведь свет клином не сошёлся, так ведь?
«На Москве-то как раз всё и сошлось» — усмехнулся беглец, но вслух заметил:
— Если бы меня хотели освободить, давно бы это сделали…
— Да, тут вы правы! Это я, знаете ли, размечтался, — и Алексей Иванович, щёлкнув зажигалкой, прикурил сигарету. — Будете? — двинул он по столу пачку. — И давайте уточним наши действия на завтрашний день, — с деловым видом начал он. — В консульство на разведку пойду я…
— Да нет, Алексей Иванович, никакой разведки. И вступать в контакт нужно мне самому. Легенда такая: нужна экспресс-виза! Да, процедура подачи документов, само собой, за эти годы изменилась, но никаких других мотивов для посещения этого учреждения нет.
— А если консула не будет на месте?
— Да зачем консул! Для начала нужен обычный консульский офицер, понимаете? Только попасть в дипломатическое представительство вот так с улицы — проблематично. И одна из проблем: как миновать охрану. Я имею в виду не морских пехотинцев, а наших милиционеров…
— Так и я о том же. Давайте так: виза нужна мне, а вы вроде как сопровождающий. Я подойду, скажу: нужно срочно в Штаты, попрошу пригласить этого офицера и передам ваше письмо. А как у вас с английским?
— На короткую записку моих знаний хватит…
— Вот если бы можно было связаться с кем-то из посольских по телефону…
— А вы помните, как там было у Солженицына, в «В круге первом»? И дело не в том, что вычислят быстрее, просто консульство станет совершенно недоступным, сами американцы на сей счёт постараются. А вот передать записку…
— Так ведь я предлагаю: пойдём вдвоем, я отвлеку нашего, а вы с морским пехотинцем поговорите.
— Это уравнение со многими неизвестными, и действовать придётся по обстановке. Главное, переступить порог, а там всё будет по процедуре. Модус операнди в таких случаях отработан до мелочей… Американцы будут разбираться со мной в максимально открытом режиме, а это как раз то, что нужно.
— А если туда сразу и прессу пригласить? Тут вся надежда на дружка моего — Кирилла Михайловича. Я ведь ему дозвонился вчера, да, дозвонился! Он на месте, завтра встретимся. Кирилл наверняка знаком с кем-то из пресс-службы консульства.
— Нет, это всё потом, потом. И вот ещё что, мне крайне важно вернуть паспорт до того, как… Надо будет заехать на почту.
— Да с этим-то какие проблемы! Само собой, заедем. Слушайте, а что если спецслужбы штурмом возьмут это посольство… чёрт, консульство и силой увезут вас и без адвоката, и без журналистов?
— Да нет, штурмовать никто не станет — это все-таки клочок американской территории. Но я и могу рассчитывать только на какой-то минимум. Жаль, раньше не изучил юридические тонкости таких процедур…
— Ну, вот видите, сколько нового вам предстоит ещё узнать, — посмотрел Пустошин на часы. — А вот и новости подоспели! — И стремительно кинулся в дом.
Через окно было видно, как он возился у телевизора, там, на экране, вспыхивая, то и дело менялась картинка, потом будто ниоткуда появились женщина и мужчина, оба попеременно стали беззвучно открывать рты. И, обернувшись, Алексей Иванович махнул рукой: идите быстрее!
Когда он присел на краешек дивана, на экране как раз началась официальная хроника. Правитель с напряжённым лицом зачитывал что-то, изредка отрываясь от бумажки, исписанной крупным почерком. Почему он так раздражен, буквы, что ли, не читаются? Ну да, а надеть очки для такого сорта людей — это как признаться в некоей неполноценности, той, что сродни мужской слабости. Вот и приходится скрывать возрастную дальнозоркость.
А тут ещё скучные обязанности, вся эта рутина: дурацкие заседания, обязательные поездки, все эти встречи с надоедливым народом. Всё это так раздражает, так мешает торжеству и довольству. А правитель переполнен торжеством и это прорывается то скабрёзной репликой: а вот вам! То как бы случайной откровенностью: и это съедите!
Вот и министры, застыв истуканами, смотрят в стол, гадают, кто сегодня получит свою порцию разноса. Иногда человека предупреждают: ввиду, так сказать, политической целесообразности порка будет публичной. Вот правитель вперил в кого-то взгляд и, казалось, сейчас свистящим голосом назовёт имя, припечатает, заклеймит. Но нет, камера скользнула по его белому лицу с синеватыми подглазьями, по скошенному подбородку, уткнулась в подрагивающие листочки, тут сюжет и кончился.
— Что-то этот товарищ в последнее время стал нервничать. Кажется, взял, что хотел, а счастья нет, наверное, в три горла не лезет… Вот и биографию стал подчищает. Теперь оказывается, он не вербовкой осведомителей занимался, а добывал военных секреты на Западе. То-то, думаю, чего это он всё живчиком прыгает: то он на корабле, то в самолёте, то на мотоцикле? Оказывается, он Джеймса Бонда играет! Вот так, будьте любезны! А тут вдруг на всех углах стал кричать: я тут ни при чём, так суд решил, суд… Это он за вас так оправдывается! — тыкал пальцем в экран Пустошин. — Надо же, сколько злости — и всё в одном человеке!
«Да что злость! Дело в другом, совершенно в другом. У правителя давно нет родителей и будто никогда не было семьи — ни жены, ни детей. Он просто не знает, что это такое — угасающие по ту сторону решётки отец и мать, и сыновья при живом отце растут сиротами…»
И так захотелось на воздух, там, за порогом, пахнет так йодом. Море так близко? Но не успел он подхватиться, с дивана, как молодая женщина чётким голосом принялась зачитывать официальный документ: «Специальные меры по розыску беглого преступника дали свои результаты… На территории одной из северо-восточных провинций Китая… Власти этой страны, в свою очередь, оказывают всемерную поддержку поиску и задержанию… В район поисков направлены подразделения воинских частей Народно-освободительной армии Китая… Над территорией, где предположительно скрываются преступник и его пособники, барражируют десятки вертолётов… Поиск затруднён из-за лесных пожаров, бушующих в предгорьях Большого Хингана…»
— Вот, как хотите, а не пойму я: они сознательно дезинформируют народ или сами себя под наркозом держат? Ну, замечательно, раз они отвлеклись, то и нам свободнее будет, — хмыкнул Алексей Иванович.
Но беглец не разделял веселости Пустошина. «Нет, нет, сообщение более чем странное. Кто же дает авансы до завершения операции? Интересно, как они будут завтра объяснять его перемещения от Хингана к Тихому океану? Да не беспокойся, не моргнув глазом, придумают что-нибудь… Этих башен кривая стрелка изобразить все, что угодно».
Но тут в новостях дошла очередь и до подправителя. А как ещё назвать, если не совсем поручик, не совсем полковник, не совсем правитель… Это был очередной брифинг после подписания какого-то постановления или указа. Что-то там, захлёбываясь, тараторил репортёр, потом настала очередь синхрона, и подправитель выдал несколько фраз о значении документа и, улыбнувшись в камеру, повернулся к ней спиной. А та, бесстрастно уставившись, показала, как он совершенно дамским движением провёл двумя ручками по фалдочкам, видно, проверял, в порядке ли пиджачок там, сзади. И так много было в этом жесте! И легко представилось, как державный парень прихорашивается у зеркала, как учится держать узенькую грудь колесом, как примеряет разнообразные улыбки и тренирует значительность на лице. Ему ещё так трудно сидеть спокойно в кресле, и так хочется всплеснуть руками, радостно рассмеяться совсем без повода, просто от неожиданного счастья, а надо изображать взрослого, зрелого мужа, чеканить речь, хмурить бровки…
И на этого человека он надеялся! Да ведь показалось, будто тот руку протянул, но потом — раз! — и спрятал за спину. Хорошо хоть невиновную женщину отпустил… Но, если надеялся, значит, он сам был глуп, если повёлся на молодого, образованного, приятного. А молодой властитель ничего не может, сам зажат в железные тиски. Тиски? Но разве он не знал о тех железках, когда его подводили к трону? Они там на виду лежат. Не знал, как старшие товарищи бдят, глаз не спускают, и не позволят, как когда-то Горбачеву, свернуть в сторону? Так может, этому парню никуда в сторону и не хочется…
