Книга состояла из рассказов и повести. Герой рассказа паренёк, окончивший вуз, едет по направлению в деревню преподавать в школе черчение и рисование. Но он мечтает стать художником и не мыслит жизни без родной Риги. Ему удаётся через посредство родственников и знакомых добиться «открепления» – как радостно задышалось! он вернётся в любимый город. Девушка-библиотекарь, неравнодушная к учителю, помогает ему паковать вещи, раскрывает альбом с репродукциями и не может от них оторваться... Он рассказывает ей о Ван Гоге. Она уговаривает учителя перед отъездом встретиться с местной молодёжью. Он изумлён: как много желающих послушать его пришло в библиотеку. Его засыпают вопросами, вокруг него теснятся, разглядывая репродукции, общение переполняют теплота, добрые эмоции. Паренёк ощущает свою нужность здесь и – остаётся в деревне.
Завершающая сборник повесть была посвящена трудной судьбе актёра драмтеатра. Молодой способный, но с неуживчивым характером и большим самомнением актёр пьянствовал, аморально вёл себя с женщинами; дошло до того, что коллектив расстался с ним. Он опустился, живя случайными заработками, на болотах в лесу собирая клюкву на продажу. Однажды он оказался вблизи места, где начался лесной пожар, по душевному порыву бросился тушить. Подоспела помощь, с пожаром совладали, но бывший актёр умирал от травм и ожогов... В больнице его поставили на ноги, коллеги, прочитавшие о нём в газете, позвали его назад в театр, окружили заботой, помогли вновь найти себя...
Вячеслав Слотов набил руку на подобных творениях, умея делать так, чтобы их замечали наверху и его имя набирало вес. Горбачёвский апрель вселил надежду, что на руководящих постах понадобятся более молодые люди, он будет назначен ответственным секретарём газеты, а затем и возглавит её. В Вецаки на даче у моря писатель обдумывал роман. Сын русского эмигранта, выросший в буржуазной Латвии, в 1940 году, когда её объявили советской, бежит в Швецию, бросив молодую жену и ребёнка. Крепкий трудолюбивый человек борется за благополучие, переезжает из города в город, из страны в страну, и, наконец, жизнь вдали от земли, где он рос, где осталась его семья и где свершаются великие преобразования, становится для него невыносимой. Он обращается в советское посольство, ему разрешают вернуться. Жена побыла в браке с другим мужчиной, развелась, она прекрасная работница, её уважают, но женщина несчастна. Её объяснения с отыскавшимся супругом тяжелы, поначалу она гонит его. Юноша-сын говорит отцу в лицо: «Как бы ты ни объяснял, почему кинул нас, моего прощения не дождёшься!» Но всё же отношения налаживаются, возрождается семья, появляется поздний ребёнок. Жизнь при всём при том не безоблачна (в романе будет раскритикована эпоха застоя). Герой продолжает трудиться и в свои шестьдесят шесть. Его раздумья, беседы с другими персонажами, жизненная позиция выявляют глубокую, радостную веру в перестройку.
Вячеслав Никитич разделял её, пусть отчасти, пусть по-своему. И его шефы на первых порах не впадали в пессимизм. С Борисом Андреевичем в последние годы Слотов виделся лишь изредка: тот весьма поднялся в должности, в звании вырос до подполковника. С Вячеславом Никитичем на связи был другой сотрудник. Настало время зыбкости и тревог, когда он позванивал подопечному гораздо реже, чем тот ему. В шефствующем учреждении трескались потолки. Слотов прекратил набирать заветный номер. Страх разоблачения пробирал холодом до костей. А страх нужды?.. Собственно, она уже приняла семью в объятия. Настроение поменялось, Марте стало не до призвания педагога. Родители, она с мужем и сыновьями выехали в Германию. Марта стеснялась признаться, как изменила её будни стиральная машина с программным управлением. Муж отдал должное электрогрилю. И нашёл прелесть в ягодных хмельных напитках Johannisbeere, Waldbeere... Но всё равно снилась сочная ягода.
* * *
Ягода, какою он соблазнился, оказалась из тех, что идут на приворотное зелье. Вячеслав Никитич заметил: трезвый анализ положения ему не даётся и, покидая кухню, не прихватил, вопреки желанию, новую банку пива. В спальне чуть колыхнулась оконная занавеска. Разгар берлинского лета, погожая ночь. Томясь по телу Ульяны и словно видя её пьянящий взгляд, он думал: не будь они года три пусть шапочно, но знакомы, перед ним вдруг замаячила бы другая. Или к нему подошли бы как-то иначе?.. Служба, усиливая активность, проводит смотр, и, во всяком случае, не пожалуешься, что к его характеристике отнеслись без должного внимания...
Вячеслав Никитич сел на кровать, напротив у стены стоял стеллаж с небольшой библиотекой. Слотов, получая каталоги книготорговых фирм, следил за тем, что выпускают русские издатели, кое-что заказывал. Светлый корешок, тёмные буквы: «Великие пророчества о РОССИИ». К читателю обращено: «Вы чувствуете, что живёте в роковое время? Тогда эта книга – для Вас!» Она увидела свет в 2000 году, в пророчестве Вещего Авеля, каковое услышал Павел Первый, есть слова о великой, мировой войне: накануне победы рухнет трон и настанет время безбожия, ограбления святынь, казни египетской. Но не истребится народ промеж огня и пламени, принесёт ему спасение избранник Божий, его учует самоё сердце русское. «Имя его троекратно суждено в истории российской. Пути бы иные сызнова были на русское горе...» Два этих предложения особо запомнились Слотову. Второе наспех, без связи, приляпано к первому ради прозрачного: «Пути». «И чуть слышно, будто боясь, что тайну подслушают стены дворца, Авель нарёк самоё имя», – написано в удивительном томике.
Рядом с ним иллюстрированная большого формата книга «Восточные легионы и казачьи части в вермахте». Любимая цветная иллюстрация Вячеслава Никитича: подбоченившийся удалой, с папиросой во рту казак в фиолетовых галифе при красных лампасах, на заломленной папахе и на рукаве – «мёртвая голова». В другой книге кое-что рассказывается о советской агентуре прошлого. Например: 22 ноября 1937 комиссар Папэн Робэр произвёл обыск в доме N 65 по улице Потэн в Париже, где проживали бывший белый офицер Сергей Эфрон и его жена Марина Цветаева, великая русская поэтесса. «Документы, изъятые при обыске, неоспоримо свидетельствовали, что хозяин квартиры сотрудничал со спецслужбами СССР», – Слотов мысленно повторил это с чувством, напоминавшим удовлетворение. Работали на ведомство и Вертинский, и так же любимая эмигрантами певица Плевицкая. О её муже Скоблине, белом генерал-майоре, который в 1920-м командовал Корниловской дивизией, осталась запись в документах ОГПУ: «стал одним из лучших источников». Генерала не понуждали предавать товарищей по борьбе, он и сколько ему подобных не побывали в шкуре студента Слотова, когда перед ним поставили выбор: дорожка вниз или...
Вячеслав Никитич знал, что как человек, взявшийся перебирать вещи, будет всю ночь хвататься за одно, другое, третье. Он было прилёг, но встал с кровати, включил компьютер. Без намерения найти что-то определённое вышел интуитивно на сайт, который иногда развлекал картинками нынешней России. Открылось фото: два депутата на заседании Думы. Один наклонил голову к другому, и тот, с выражением трогательной заботы, касается пальцами волос коллеги. «Изобьём паразитов!» – родилось у Слотова. Подпись, которая придала бы снимку гениально двойной смысл, никогда не появится... Им не по силам! Вячеслав Никитич помнил, что всегда оказывался талантливее тех, кого ему приходилось освещать.
Его повлекло на сайт карикатур. На лестничной площадке киллер с пистолетом перед дверью и около – уборщица со шваброй и ведром, произносящая: «В голову не стрелять. Много хлопот с уборкой». Убийства по заказу – фон обыденки, освоенный прогрессом: наряду с правилами демократии. И таким доказательством гуманизма, как отсутствие смертной казни – пропадающей на фоне того же цвета.
Вячеслав Никитич кликнул плакат, который увидел весной в праздник российской демократии – выборы президента. На заборе у известного слова замазана первая буква и красной краской перед двумя оставшимися нанесено «голос», что в совокупности даёт призыв: «голосуй». Выше наклеен портрет Путина.
Сатира сатирой, а власть на второй срок обеспечена, и, естественно, поднимается значение ведомства. Достижения не столь давнего прошлого зовут возродить те формы и размах деятельности за границей. Слотов подумал о счёте убийств в Зарубежье – как будет он расти, списываемый на активность криминальных элементов. Не моё дело, сказал себе Вячеслав Никитич и заметил двусмысленность фразы, что вызвало мысль, всегда доставлявшую удовольствие. Его одарённость была оценена по достоинству (и кто виноват, что только ведомством?) Он передавал, умея добывать их, знания, и разве дело не отвечало великому «Знание – сила»? Однажды он умно среагировал на обстоятельства и обрёл две жизни: вторую талантливо наполнил таким содержанием, что досье не затерялось (дабы обнаружиться некстати) в грудах папок, а было вывезено в Москву.
