на Дженкса, Приса и доктора Мейера. Хейтер произнес:
— Для вас это меняет многое, Квитмен. Я ценю ваше уважение к Стрейнджу, но крайне важно, чтобы вы правильно разбирались в обстановке. Дело в том, что Стрейндж почти наверняка пытается добыть информацию, касающуюся самоубийства. Мы полагаем, он стремится очернить управление в глазах прессы.
— Нет, — заволновался Квитмен, — только не это. Вы его не знаете. Я же сразу сказал: он был фанатиком, — Квитмен наклонился к Хейтеру. — Почему? Почему он это сделал? Да так, без всяких причин.
Глаза Хейтера сверкнули.
— Присядьте, старина. Боюсь, мы вас огорошили. Видать, нужно побольше фактов. — Он произнес эту фразу весьма веско и, казалось, наслаждался ходом беседы. Квитмену вдруг стало стыдно.
— Прошу прощения, сэр. Все, что я понял, — нелегко сразу поглотить. Я ведь говорил вам, что слепо доверял Стрейнджу.
— Ну тогда, — сказал Хейтер, извлекая кисет из кармана, — что он говорил вам как своему любимцу о своей отставке?
Квитмен почувствовал, как к нему возвращается былое спокойствие.
— Что вы имеете в виду? Ничего…
— Вы не можете не знать, — властно перебил Хейтер, — что многие в управлении были удивлены, когда Стрейндж объявил, что уходит в отставку.
Квитмен согласился.
— Да, знаю. Они искали скрытую причину. Но такой причины не существовало. Фрэнк — мистер Стрейндж хотел поскорей уйти в отставку, отдыхать на пенсии и заниматься своим садом. Вы ведь знаете, его тяжело ранили в пустыне. Последнее время он нередко бывал в больнице. По-моему, он много думал о смерти.
— Но вы уже говорили нам, что он из тех, кого американцы зовут «свихнувшимися на работе». Почему он не захотел продолжать работать? Может, это связано с его характером?
— Я не говорил, сэр, что ему было легко. Отнюдь нет. Но, приняв однажды решение, он не отступал. — Квитмен улыбнулся. — Вам ли говорить, какой он был настойчивый?
Хейтер запыхтел трубкой и строго посмотрел на Квитмена.
— Старина, не он принял решение уйти, а другие.
Квитмен поглядел на собравшихся. Они с серьезным видом рассматривали его из полумрака.
— Вы предложили ему уйти? Почему? — Он чувствовал, что ему все больше становится не по себе.
— Мы не предлагали. Его уволили.
Наступила мертвая тишина. Затем Дженкс добавил с манерной северной медлительностью:
— Сэр Джеральд Дейнджерфилд посоветовал мне, мистер Квитмен, что в интересах безопасности Фрэнка Стрейнджа следует освободить от занимаемого поста. Без лишнего шума, как только позволят приличия.
Снова долгое молчание, прерываемое только сопением трубки Хейтера. Квитмен не нашелся что ответить.
— Это объясняет, — сказал Хейтер, — внезапную утрату Стрейнджем интереса к управлению, а также то, что он позволил Листеру отбросить копыта. Видите ли, Квитмен, — продолжал он безжалостно, — Стрейндж действительно хочет воспользоваться делом Листера. Он явно стремится скомпрометировать уволивших его.
— Но ведь пока ничего не известно, — Квитмен овладел собой. — Он ведь еще ничего не натворил.
Вмешался помощник министра.
— Боюсь, мистер Квитмен, что в настоящий момент соображения безопасности требуют, чтобы подробности дела Листера оставались засекреченными. Доктору Мейеру предстоит проделать анализ собранной информации.
— Так, — в первый раз за вечер открыл рот Мейер.
Хейтер подытожил:
— Мы вызвали вас сюда, Квитмен, ибо думаем, что, несмотря на ваше тесное сотрудничество со Стрейнджем, вам можно доверять. Разумеется, дело неприятное. Это удар для всех. Я был одним из самых горячих поклонников Стрейнджа. И полагаю, вы осознали значение нашей встречи. Дело в том, что вы — первая мишень в кампании, затеянной Стрейнджем против коллег. Мне лично снится по ночам кошмар, что он пытается привлечь себе в поддержку прессу. За ним необходимо тщательно следить. Вероятно, он ради информации вступит в контакт с вами. Если он что-нибудь затеет в этом роде, знайте: ему нужно дать от ворот поворот и немедленно сообщить мне. Думаю, на данном этапе все. Мы вас больше не задерживаем.
Едва только Стрейндж начал получать удовольствие от осеннего отдыха в Девоне, как понял, что за ним следят. Мелькали чьи-то тени в предрассветные часы в переулке, в пивной толпились подозрительные незнакомцы, но все это было бы еще ничего, если бы, возвращаясь как-то утром из деревенской лавки, он, к своему удивлению, не узнал водителя зеленого мини-фургона из Челтнема, сидевшего за рулем в похожей машине, направлявшейся к морю. Самому Стрейнджу удалось остаться незамеченным.
На пустыре, где когда-то было место для прогулок, располагалась небольшая автомобильная стоянка, и Стрейндж, не спускавший глаз с машины, увидел, что фургон остановился у причала на берегу и какой-то человек в развевающемся на ветру плаще поднялся со швартовной тумбы, подошел к машине и открыл заднюю дверцу.
Стрейндж повернул прочь, чтобы его не заметили, и взобрался на холм за методистской церковью. На вершине остановился, перевел дыхание и посмотрел вниз на шиферные крыши деревенских домов и на маленькую гавань. Фургон не двигался.
Только когда он медленно, едва дыша, дошел по переулку к своему дому, расположенному на утесе, его охватил страх: слежка за человеком не разрешалась без позволения помощника министра, и даже тот обязан был посоветоваться с министром внутренних дел. Таковы правила, хотя и у них было достаточно исключений.
Поняв, что за ним следят, Стрейндж внезапно ощутил всю враждебность окружающей природы. Он никого не видит, а его, беспомощного, уязвимого, видят все. Невольно вспомнился слепой, заблудившийся в тумане неподалеку от станции метро «Вестминстер».
Он добрался до дома и, щелкнув замком, открыл ворота. Побывал ли кто-нибудь здесь, пока он делал покупки? Его собственность выглядела уже чужой. На сухом крыльце он вывалил бакалейные товары, обошел дом и заглянул в каждое окно. В гавани по-прежнему с криком носились чайки, а ветер раскачивал тамариск, но дом все равно напоминал проходной двор. Он прошел в сад, мимо лужайки с травой, огрубевшей от морской соли, и, стоя на краю утеса, устремил взгляд вдаль, заслонив глаза от солнца. Фургон по-прежнему находился на стоянке. Он вернулся на крыльцо, отомкнул дверь и вошел в дом.
Холодное молчание напомнило ему о дне смерти матери. Откуда-то донесся шум. Он резко повернулся. Когда прекратился бой дедовских часов в конце темного холла, он медленно направился в кухню, останавливаясь и осматривая все комнаты. Внизу — порядок. Но чем больше Стрейндж размышлял, тем больше опасений стала вызывать у него лестница, ведущая наверх. Ее сосновые ступеньки мать, сколько он себя помнил, полировала почти каждый день. В детстве Стрейндж боялся ходить мимо часов, но те времена давно миновали. Теперь же из-за слежки знакомые тени снова приобрели угрожающий характер. Он медленно поднимался наверх, ступеньки скрипели.
Ванная, спальня,
