Рассказ Леонида занял десять минут. Он умел докладывать четко, не упуская важных подробностей, и без «воды». Когда закончил, на какое-то время в кабинете воцарилось молчание. Харцев нервно перебирал лежавшие на столе карандаши и ручки. Не дождавшись его реакции, Старых заговорил первым.
– Мы все потрясены. Но нужно что-то делать. Центр должен узнать о происшедшем от нас, а не из СМИ. Иначе – камень в наш огород. Предлагаю немедленно продумать план действий. Прежде всего – направить телеграмму…
– «Вэ-эс», «весьма срочную», – вставил Талдашев.
– Лучше «вэ-о», «вне очереди», – поправил Старых.
Телеграммы, помеченные «ВС» и «ВО», быстрее «улетали», размечались самому высокому начальству и доставлялись мгновенно.
– Изложить факты, без эмоций. Отметить, что в посольстве создан оперативный штаб по расследованию преступления, во взаимодействии, конечно, с пакистанскими властями. Укажем, что ответственность за убийство пока на себя никто не взял. Напишем, что пока рано делать выводы, но не исключаем, что покушение могло быть организовано чеченскими экстремистами.
– Надо отметить и другие версии, – приободрился посол. – Возможно, это работа местных террористических группировок, которые любыми средствами хотят расшатать пакистанский режим, которых не устраивает пакистано-российское сближение…
– Согласен, – кивнул резидент. – Подчеркнем, что это соображения в предварительном плане, будем держать центр в курсе и регулярно докладывать…
– Вот-вот, – заметил Харцев, – пусть там увидят, как мы слаженно действуем.
– Все это делаем немедленно, – подчеркнул Старых. – Отправляем за двумя подписями. В дальнейшем каждый будет докладывать по своей линии. Что еще?
– Еще официальную ноту в пакистанский МИД, – напомнил Ксан, – с требованием выяснить все причины покушения, найти и наказать виновных. Это тоже срочно.
– Да, разумеется, – поддержал посол. – Распоряжусь. И упомянем о ноте в телеграмме. Как о нашем первом реальном и конкретном шаге в создавшейся ситуации. На этом все.
– У меня небольшое дополнение, – подал голос Бахыт Бахытович. – Считаю обязательным сделать оргвыводы в отношении наших сотрудников, которым было поручено обеспечивать безопасность Хисратулова. И которые не обеспечили…
Талдашев говорил с подкупающей искренностью, взволнованно, все присутствовавшие должны были осознать, как больно и обидно заслуженному офицеру говорить такие вещи. Его туша, с трудом умещавшаяся на стуле, колыхалась от возмущения, что по-своему свидетельствовало о тех сильных чувствах, которые испытывал Бахыт Бахытович.
– Это наши товарищи, но есть исполнительская дисциплина… И профессиональная честь… В общем, считаю своим долгом заявить о необходимости вынесения взысканий Шантарскому и Ремезову и о досрочном прекращении их командировок.
Ксан и Леонид переглянулись. «Вот сволочь»! – можно было прочесть во взгляде каждого. Матвей Борисович молчал, не хотел вмешиваться не в свое дело; в конце концов, пусть резидент сам разбирается со своими людьми. Это его прерогатива.
Старых потер указательным пальцем кончик носа. Этот жест, к которому давно привыкли в посольстве, помогал ему сосредоточиться. Затем сказал размеренно.
– Вина Ремезова и Шантарского очевидна…
Талдашев просиял.
– Но «разбором полетов» займемся позже и определим меру ответственности всех, кому положено обеспечивать безопасность российских граждан в Пакистане, в особенности официальных лиц. Включая меня и вас, Бахыт Бахытович.
Талдашев побледнел.
– А сейчас работать надо. Кандидатов для оперативного выяснения причин убийства, определения заказчиков и исполнителей, помимо Ксана и Леонида, не вижу. «Нет у меня для вас других писателей», ясно?
Талдашев, не знавший о происхождении этой цитаты, тем не менее, суть сказанного схватил. Он плотно сжал губы и сузил свои глазки, тонувшие в жировых складках, демонстрируя молчаливое неодобрение решения Старых.
Алексей Семенович, видя это, счел необходимым высказаться предельно ясно:
– Вас что-то не устраивает? Если последовать вашему совету, тогда вся оперативная работа ляжет на вас. Только учтите – для этого вам придется за одну ночь завязать нужные знакомства в правительстве, военном командовании и Объединенном разведывательном управлении. Словом, сделать то, что вы не удосужились сделать за все годы пребывания в Пакистане.
Лицо Бахыта Бахытовича пошло пятнами. Теперь оно напоминало порыжевший лист старой бумаги.
– Стар я, чтобы выслушивать ваши упреки…
– Я лишь констатировал тот всем хорошо известный факт, что в Исламабаде вы никого и ничего не знаете. Не считая магазинов, разумеется.
Туша Юлдашева уже не колыхалась, а мелко и злобно тряслась. В этот момент Харцев прекратил пикировку, которая грозила слишком далеко зайти.
– Коллеги! Мы все под впечатлением случившегося. Все на взводе, нервы гуляют. Поэтому оставим споры и сосредоточимся на жизненно важных моментах. Итак, пишем телеграмму, ноту в МИД. Организуем оперативный штаб, который будет координировать работу. В составе – посол, резидент, помощник по вопросам безопасности, Ремезов и Шантарский. Вы двое, – посол посмотрел на Ксана и Леонида, – носом ройте землю. Докладывать в центр каждый день. Все, идите, работайте.
Ксан и Шантарский поднялись и направились к выходу. Талдашев вопросительно глянул на Харцева и тот кивнул: вы тоже свободны.
Оставшись вдвоем с Алексеем Семеновичем, посол перестал сдерживать себя, позволил расслабиться.
– Господи Исусе! – воскликнул он, чуть не плача. – Ну, почему, почему? Мне до пенсии всего ничего, почему нельзя было дать мне спокойно доработать?! Какая сволочь завалила этого Ваху?!
Старых налил в стакан воды, придвинул к Харцеву. Тот отхлебнул, скривился. Бросился к массивному сейфу – непробиваемому, насыпному, завезенному еще в пятидесятые годы, сразу после открытия посольства – открыл нижнее отделение и извлек оттуда бутылку «курвуазье». Плеснул в стаканы. Не дожидаясь Старых, махом опрокинул коньяк себе в глотку.
– Что не пьете? Самое время.
– Днем не могу. Работать будет трудно.
– Ну, как хотите. – Харцев «махнул» вторую порцию. Постепенно он успокаивался. – Хорошо еще, что их там… А не здесь, в городе. Сказали бы, что мы вообще рохли – позволяем стрелять членов правительства у себя под носом.
– В Исламабаде убить непросто. Это не Париж. Городишко просторный, открытый. Не спрячешься. В Москве заходишь в ресторан, где такой, как Ваха, вкусно и сытно кушает, всаживаешь в него пару пуль, оружие отбрасываешь в сторону, спокойно выходишь. Садишься в машину, и через секунду тебя не сыскать. Мегаполис. «В кабаках, в переулках, в извивах». Кто тебя найдет? А здесь всякий как на ладони. Исламабад – не Калькутта, не Дакка. Здесь нет толпы. Полиции и военных – тьма! А в Мари и Патриате – горы, леса… Убийца все грамотно продумал и план свой исполнил мастерски.
– Ни за что не узнать, кто его шлепнул, – озабоченно проронил посол. – Мало ли, кому он успел насолить. И с Масхадовым был, и с Кадыровым, туда, сюда…
– Все они бандиты, – отметил Алексей Семенович. – Члены правительства, посланники или обыкновенные боевики. Этот Ваха, между прочим, вдоволь назверствовался, если вам это известно.
– Не известно, – признался Харцев.
– В девяностые и начале нулевых он и русских убивал, и чеченцев, за тех выкуп требовал, и за этих. Был такой Иса Кебиров. Он выступил против того, чтобы брать заложников, осудил теракт в Беслане. Так вот, Ваха его захватил. Перед тем, как казнить, его жену и сестру насиловали у него на глазах. Потом им груди отрезали и забили насмерть. А что с Исой сделали… Говорить об этом не хочется. В общем, за Хисратуловым хороший «шлейф» тянулся.
– Все же мы должны узнать, кто убил этого типа! – чуть повысив голос, заявил Матвей Борисович и хлопнул ладонью по столу. После коньяка он почувствовал себя более уверенно.
Резидент поморщился:
– Сделаем что сможем. А пока набросаю проект телеграммы. Через полчаса – снова у вас. Время пошло.
* * *
Вечером того же дня Шантарский и Ксан зашли поужинать в скромный ресторан, расположенный в одном из бедных районов столицы. Он назывался «Пак-Кабули», но кухня была исключительно афганской, и держали этот ресторан афганцы. С виду дешевая забегаловка, но кормили вкусно. К русским здесь относились с подчеркнутым вниманием.
Многие из афганцев (пожалуй, даже большинство), несмотря на страдания, причиненные их стране Советским Союзом, а в их понимании, значит, и Россией, к русским относились неплохо. С уважением говорили, что они воевали честно, мужественно, не подставляли других под пули – не то, что американцы, предпочитавшие загребать жар чужими руками и забрасывавшие ракетами и бомбами мирных жителей. Сравнивая относительный порядок, который в 1980-е годы поддерживался в Афганистане советскими войсками и народно-демократическим правительством, и начавшуюся с начала 1990-х эпоху жестоких усобиц и бесчинств исламистов, афганцы откровенно сожалели о том, что события нельзя повернуть вспять.
