видеонаблюдения, подивился тому, что их не было в зале гостиничного бара, и вдруг словно споткнулся о внезапно мелькнувшую догадку.
Господи, да как же они сразу об этом не подумали?
В гости к Державину никто в гостиницу не приезжал. Это факт. Однако порошок в телефонную трубку ему все-таки вложили. Это тоже неоспоримый факт. И получается, что сделать это мог кто-то из обслуживающего персонала или людей, проживавших в «Стрельне». Обслуживающий персонал Головко отмел сразу же — слишком мало времени было у заказчика убийства, чтобы провести массированный подкуп кого-то из обслуги, да и решиться на подобное далеко не у всякого хватило бы смелости. Значит, кто-то из «гостей» российской столицы, остановившихся в этой гостинице.
Логично? Вполне.
В таком случае кто именно?
Допустим, Даугель. Однако, чтобы совершить запланированное, ему необходимо было легальным путем попасть в номер Державина, а для этого…
Знакомство? Естественно.
Где и при каких обстоятельствах?
Лучше всего здесь, в баре, который просто не мог обойти стороной Игорь Мстиславович Державин. Если верить словам Школьникова, «человек был наш, российский, насквозь проспиртованный». А это значит…
Не дожидаясь появления Стогова, он прозвонился по мобильнику Маканину, вкратце изложил ему свою версию и попросил спуститься в бар. К тому моменту, когда в дверном проеме высветилась крепко сложенная фигура Маканина, он уже ввел в курс дела Стогова, и они втроем направились к стойке бара.
При виде «начальства» вышколенный бармен едва ли не перекинулся через стойку, готовый ответить на любой заданный вопрос, и когда Маканин спросил, работал ли он в то воскресенье, когда умер «гость из девятого люкса», бармен утвердительно кивнул головой.
— А как же, Павел Петрович; — воскликнул он. — Сменщик-то мой на больничном, то ли грипп птичий, то ли ОРЗ подхватил, вот мне и приходится за всех отдуваться.
— Выходит, ты и в субботу вахту держал, — подсказал Стогов.
— Само собой.
— И выходит, ты должен был запомнить этого жмурика, — продолжал вести уже свою игру Стогов. — Я имею в виду гостя из девятого номера. Он в этот бар несколько раз заваливался.
Покосившись на своего шефа, который позволил ему отвечать на все вопросы, утвердительно кивнув головой, бармен почесал в затылке и, видимо припоминая «гостя из девятого люкса», произнес с нотками невольного уважения в голосе:
— Должен доложить вам, что он не только в бар заваливался, но также потребовал принести ему пару бутылок «Столичной» в номер.
— И что, заказ выполнили?
— А как же без этого! — искренне изумился бармен. — Желание клиента — закон.
— Когда это было?
— Кажется, в воскресенье. Да, точно, в воскресенье. Причем довольно поздно. Ресторан уже закрывался.
— И что же, он один, в одинаре?.. — «удивился» Головко.
— Зачем же «в одинаре»? — обиделся за полюбившегося клиента бармен. — Он вдвоем с каким-то мужчиной за столиком сидел. Судя по всему, тоже американцем из русских. И когда у них уже перебор с напитками пошел, вот тогда-то он и заказал пару «Столичных» в номер. Причем попросил еще, чтобы «со слезой» была.
— А того, второго мужчину помнишь? — осторожно, чтобы только не спугнуть глухаря с ветки, спросил Головко.
— Само собой.
— И описать можешь?
…По мере того как хваткий бармен вымучивал словесный портрет Даугеля, Головко прорисовывал мысленно схему убийства Державина. Всё вроде бы было ясно и понятно, кроме, пожалуй, главного.
Кто передал Даугелю фосфорсодержащий препарат, заложенный им в телефонную трубку? И зачем надо было закручивать столь сложные круги, задействовав для этой цели американца, когда всё это можно было проделать гораздо проще? Не из Америки же он его привез, хотя не исключался и подобный вариант.
Вот и не верь после этого толкователям снов, которые утверждают будто сны бывают вещие.
Еще не в состоянии до конца осмыслить телефонный разговор, который заставил учащенно биться сердце, Ольга Викентьевна опустила на одеяло телефонную трубку, откинулась головой на подушку и закрыла глаза.
Господи, так оно и есть! Три или четыре дня назад ей приснился сон, заставивший ее проснуться в холодном поту, и она даже кричала во сне или пыталась докричаться. Докричаться до человека, лицо которого она уже с трудом вспоминала, но который оставался для нее самой прекрасной любовью и от которого…
А вот об этом лучше не вспоминать, потому что с отлетом самолета, который уносил Игоря в далекую и оттого ненавистную Америку, ей казалось тогда, что ее жизнь уже закончилась, и она готова была наложить на себя руки, если бы… На тот момент она уже была беременна Златой, и именно это остановило ее от самоубийства. Да, она готова была убить себя, но только не ребенка, которого послал ей Бог.
Тридцать два года… казалось бы, всё забыто и быльем поросло, а вот поди же ты… Снова в памяти серебристый лайнер, взмывший над Москвой, и она, в страшном крике раздирающая рот.
Как в той далекой жизни, когда ее буквально спас, подставив свое плечо, Игорь Мансуров, ставший для Златы настоящим отцом.
Когда она проснулась, то подумала было, что это предательство с ее стороны, предательство по отношению к Мансурову, который погиб в автомобильной катастрофе полгода назад, но оказалось, что сон этот вещий, и телефонный звонок, после которого последовал длинный, поначалу непонятный разговор с сотрудником американского посольства, заставил ее поверить в это.
Скрипнув дверью, в комнату вошла Вера Викентьевна, которая сразу же после автомобильной катастрофы, в которой погиб Мансуров, переехала в довольно просторную квартиру на Проспекте Мира, чтобы хоть как-то облегчить жизнь своей искалеченной сестры, чудом оставшейся в живых. Составив с подноса на тумбочку тарелку с бутербродами и чашечку из тонкого китайского фарфора, она наполнила ее чаем и села напротив, видимо, почувствовав что-то неладное.
— Что, звонил кто-то?
Всё еще не в силах освободиться от воспоминаний, Ольга Викентьевна невольно вздрогнула и утвердительно кивнула головой.
— Неприятности?
Ольга Викентьевна покосилась на сестру, которая все эти полгода была ей за сестру-сиделку и няньку одновременно, освободив тем самым от неподъемных хлопот Злату, которая то по командировкам моталась, то с раннего утра до поздней ночи засиживалась в своей Третьяковке, и ее глаза вдруг наполнились слезами.
— Что, случилось что-нибудь? Оля! — забеспокоилась Вера Викентьевна.
— Звонили из американского посольства.
— И что? Хотят, чтобы ты провела очередную экспертизу? И ты как всегда…
Искусствовед Ольга Мансурова входила в десятку экспертов международного класса, и ее не оставляли в покое даже сейчас, когда она была прикована к постели, привозя особо спорные полотна известнейших художников прямо на дом.
— Что? Экспертиза? Какая экспертиза? —
