«Вот что у нее в голове: матери в противогазах остались живы и смотрят, как их дети выкашливают внутренности». Он сказал упрямо:
— Беднягам, считай, повезет. А какое мне дело до богатых? Я бы своих детей в этот мир и не впустил… Понимаешь, я получил образование. В одном из домов Ее Величества. Они их так называют — «дома». А что ты думаешь значит — «дом»? — но не дал ей ответить. — Не знаешь. Ты думаешь, это муж на работе, газовая печка, двойная кровать, шлепанцы, колыбельки и так далее. Это не дом. «Дом» — это одиночное заключение для мальчишки, который заговорил в церкви, и розги почти за все, что бы ты ни сделал. Хлеб и вода. И сержант, раздающий подзатыльники, если ты захотел побаловаться. Вот что значит «дом».
— Так он же и старался это исправить. Он был такой же бедный, как и мы.
— О ком ты говоришь?
— Об этом старике, как его там звали. Разве вы не читали о нем в газетах? Он снизил расходы на армию, чтобы очистить трущобы. Там были фотографии. Он открывает новые квартиры, говорит с детьми. Он был не из богатых. Он не хотел войны. Потому-то они его и убили. Могу поспорить, что есть люди, которые наживаются на его смерти. И он сам выбился в люди, писали в газетах. Его отец был вор, а мать кончила жизнь…
— Самоубийством? — прошептал Рэвен. — Ты читала, как она…
— Она утопилась.
— Этого достаточно, чтобы задуматься.
— Да, я сказала бы, что парню, который убил старика, есть о чем подумать.
— Может быть, он не знал того, что написано в газетах. Люди, которые платили ему, — они знали. Может быть, если бы мы знали, каково пришлось тому парню, поняли бы его точку зрения.
— Пришлось бы немало поговорить, чтобы я его поняла. Давайте лучше спать.
— Мне надо подумать.
— Вы будете лучше думать, если поспите.
Но ему было слишком холодно, чтобы он мог заснуть. Ему нечем было укрыться, а его поношенное черное пальто было тоньше, чем бумага. Под дверь вполз сквозняк, который, быть может, прилетел по замерзшим рельсам из Шотландии и принес с собой дыхание ледяного тумана с моря. Он подумал про себя: «Я не хотел зла старику, в этом не было ничего личного…» «Я бы разрешила вам застрелить его и даже пальцем бы не пошевелила. И потом сказала бы вам: «Молодец». Он поймал себя на сумасшедшей мысли: встать, выйти с пистолетом, в руке и дать им застрелить себя. Но тут он подумал, что все, что он узнал о старике, прибавилось к его счетам с Чолмонделеем. Чолмонделей обо всем этом знал. За это он получит еще одну пулю в жизот, и еще одну получит хозяин Чолмонделея. Но как их найти? Он вспомнил, что на стене в кабинете старого министра висела фотография, которую тот как-то связал с рекомендательным письмом, фотография молодого человека со шрамом, человека, который сейчас уже стар.
— Вы спите? — спросила Энн.
— Нет, — сказал Рэвен. — Что тебя тревожит?
— Мне показалось, кто-то ходит.
Он прислушался. Это ветер гремел оторвавшейся доской. У него застучали зубы от холода. Энн услышала. Она протянула руку и дотронулась до его пальцев.
— Вы совсем холодный, — сказала она. — Вы отдали мне все мешки.
— Мне они не нужны. У меня пальто.
— Мы друзья, не так ли? — спросила Энн. — Мы же здесь вместе. Возьмете два мешка.
— Там еще должны быть мешки. Я поищу. Он зажег спичку и побрел вдоль стены.
— Вот два мешка, — сказал он, садясь подальше от нее, так, чтобы она не могла до него дотянуться. — Я не могу заснуть. Мне только что снился сон о старике. Я убил старика в этом сне. Он сидел за столом. У меня был бесшумный пистолет. Он упал. Я не хотел мучить его. Он для меня ничего не значил. Потом я положил ему в руку клочок бумажки. Мне было приказано ничего там не брать.
— Как так ничего не брать?
— Они мне не платили за то, чтобы я чего-нибудь брал. Чолмонделей и его хозяин.
— Это был не сон.
— Нет, это был не сон.
Молчание испугало его. Он быстро заговорил:
— Я не знал, что старик был один из нас. Я бы его и пальцем не тронул, если бы знал, что он был таким. И все эти разговоры о войне. Для меня они ничего не значили. Какое мне дело до войны? Для меня всегда была война. Ты много говорила о ребятишках. А почему бы тебе не пожалеть взрослых? Шел разговор — или он, или я. Двести фунтов, когда я вернусь, и пятьдесят фунтов сразу. Это большие деньги… Теперь ты от меня уйдешь?
В тишине Энн слышала его прерывистое дыхание.
— Нет, я не уйду.
— Это хорошо. О, как это хорошо! — сказал он. Он вытянул руку и нашел ее руку, холодную как лед. Он на секунду приложил ее к своей небритой щеке, он не мог дотронуться до нее своей изуродованной губой. Он сказал:
— Как хорошо довериться кому-нибудь во всем!
2Энн долго не могла заставить себя заговорить снова. Она хотела, чтобы голос ее звучал нормально, чтобы в нем не слышалось отвращения. Она попыталась сказать что-нибудь, но ничего не придумала, кроме: «Нет, я вас не оставлю».
— Как хорошо, что можно кому-нибудь довериться! — повторил Рэвен.
И внезапно его рот, который не казался ей раньше особенно уродливым, возник в памяти, ее передернуло от этого воспоминания. И все-таки он должен найти Чолмонделея и хозяина Чолмонде-лея и потом… она отодвинулась от него в темноте.
— Они теперь ждут там. К ним фараоны из Лондона приехали, — сказал он.
— Из Лондона?
— Об этом в газете писали, — сказал он с гордостью. — Детектив Матер из Ярда.
Она с трудом сдержала крик отчаяния и ужаса.
— Здесь?
— Может быть, он сейчас как раз снаружи.
— А почему он не войдет?
— Им меня в темноте не взять. И к тому же они знают, что ты здесь. Им поэтому нельзя стрелять.
— А вам, вам можно стрелять?
— Там никого нет, кому бы я боялся повредить.
— А как же вы хотите выбраться утром?
— Я не буду ждать утра. Мне нужно только немного света, чтобы видеть, куда бежать. И видеть, куда стрелять. Они первыми стрелять не будут. Это мне на руку. Если я сбегу, они никогда не догадаются, где меня искать. Мне нужно только несколько часов. Ты одна будешь знать, что я в Миддленд Стил.
Она почувствовала отчаянную ненависть:
— И вы будете стрелять, ни о чем не думая?
— Ты же сказала, что ты за меня, не так ли?
— Да, — сказала она устало, стараясь придумать что-нибудь, — да.
«Спасти мир и Джимми — это было слишком много. Если уж дело пойдет об окончательном выборе, мир отступит на второе место. А что, — подумала она, — думает Джимми?» Она знала о его тяжелой серьезной честности. Потребуется больше, чем голова Рэвена на блюде, чтобы он понял, почему она действовала так с Рэвеном и Чолмонделеем, Даже для неё самой звучало слабо и неубедительно то, что Она хотела остановить войну.
— Давайте спать, — сказала она. — У нас впереди долгий-предолгий день.
— Наверно, я засну, — сказал Рэвен. — Ты не знаешь, как хорошо…
Теперь уже Энн не могла заснуть. Слишком многое надо было осмыслить. Она подумала, что может украсть его пистолет, пока он спит, и позвать полицию. Это спасет Джимми от опасности, ну, а что дальше? Они никогда ей не поверят. У нее нет никаких доказательств, что он убил старика. Да и в этом случае он может убежать. Ей нужно было время, но времени не было.
Пробили часы. Энн сосчитала удары, как она считала их всю ночь. Уже скоро день, а она так ничего и не придумала. Она кашлянула, у нее покалывало в горле, и неожиданно она поняла с радостью, что снаружи туман. Не тот, черный, верхний, а холодный, мокрый, желтый туман с реки. Человеку, если туман будет достаточно густ, нетрудно скрыться. Она вытянула руку и с трудом, потому что он теперь был ей противен, дотронулась до Рэвена. Тот сразу проснулся.
— Туман, — сказала она.
— Вот повезло, вот повезло… Так можно и поверить в бога, не правда ли?
Они видели друг друга в раннем свете.
— Надо было тебя стукнуть, — сказал он. — Тогда они не подумали бы, что ты со мной. Но я размяк. Я вы тебе не повредил и за деньги.
— Ну уж не за двести пятьдесят фунтов, — не смогла удержаться она.
— Он был чужой, — сказал Рэвен. — Это не то же самое. Я думал, он один из сильных мира сего. А ты… — он колебался, глядя на пистолет, — друг.
— Не бойтесь, — сказала Энн, — я придумаю, что им рассказать.
— Ты умная, — произнес он с восхищением, глядя, как туман проползал в щели и заполнял сарай. «Скоро он будет достаточно густ, чтобы попробовать». Он переложил пистолет в левую руку и пошевелил пальцами правой. Усмехнулся, чтобы подбодрить себя: «Они меня никогда не найдут в тумане».
— Вы будете стрелять?
— Конечно, буду.
— У меня идея, — сказала Энн. — Не стоит рисковать. Дайте мне ваше пальто и шляпу, я надену их и выйду первой, и пусть они за мной погоняются за свои деньги. В таком тумане они не разглядят ничего, пока меня не поймают. А как только услышите свистки, медленно досчитайте до пяти и бегите. Я побегу направо. Вы — налево.
