Горничная объявила, что обед подан.
Сэр Маркус не стал есть суп, он не стал есть и рыбу. Когда же подали жаркое, он прошептал: «Не могли бы вы мне принести сухой бисквит и немного горячей воды?»
— Мой доктор ничего больше мне не позволяет на ночь, — объяснил он.
— Да, нелегко, — сказал главный констебль.
Он уставился в свой пустой бокал: «Все отдал бы за шанс убежать, побыть среди парней, повеселиться и знать, что ты — настоящий мужчина».
— Как эти косточки понравились бы Чинки, — внезапно сказала леди Пайкер и поперхнулась.
— Кто такой Чинки? — прошептал сэр Маркус.
— У миссис Пайкер очаровательный котик, — быстро сказала миссис Калкин.
— Очень рад, что не собака, — прошептал сэр Маркус. — В собаках есть что-то… — старческая рука приподнялась, сжимая кусочек бисквита. — А из собак хуже всех болонки. — Он добавил неожиданно злобно: — Гав, гав-гав, — и отпил немного горячей воды. Он был человеком, почти не имевшим радостей, его основным чувством была злоба, его основной целью — защита: защита богатства, той искорки жизни, которую он добывал ежегодно под каннским солнцем. Он был вполне удовлетворен перспективой есть бисквиты до конца своих дней, если это могло продлить его дни.
Главный констебль встречал его несколько раз на приемах. После всеобщей забастовки сэр Маркус подарил полностью оборудованный спортивный зал местной полиции в знак признания ее трудов, но никогда сэр Маркус не появлялся у него дома.
Каждый много знал о сэре Маркусе, Но сведения эти противоречили друг другу. Имени его не было в «Кто есть кто», и предприимчивый журналист, который бы собрался написать его биографию, обнаружил бы в ней обширные пробелы. Существовал даже пробел в официальных документах города Марселя, с которым слухи связывали эпизод из юности сэра Маркуса, когда тот был задержан за кражу в публичном доме. Теперь он восседает здесь, стряхивая крошки бисквита с пиджака, один из богатейших людей в Европу.
Никто, кроме его дантиста, не знал, сколько ему на самом деле лет, — главный констебль полагал, что возраст человека определяется по его зубам. Но, наверное, в его возрасте и нет своих зубов: еще один пробел в документах.
— Ну что ж, не стоило бы оставлять вас наедине с напитками, — сказала миссис Калкин значительно, поднимаясь с места и вперив в супруга предупреждающий взгляд, — но я полагаю, что вам о многом надо переговорить.
— Вы не будете возражать, если я капну себе портвейна? — спросил главный констебль, когда дверь закрылась. — Я не сторонник выпивки в одиночку, но если вы действительно не желаете… хотите сигару?
— Нет, — прошептал сэр Маркус, — я не курю. — Он продолжал: — Я хотел поговорить с вами частным порядком, об этом парне, о Рэвене. Дейвис очень взволнован. Беда в том, что он видел этого человека. Совершенно случайно. Во время грабежа в конторе его друга. Дейвис теперь опасается, что этот взбесившийся парень захочет убрать его. Как свидетеля.
— Передайте ему, — сказал главный констебль с гордостью, наливая себе вторую рюмку портвейна, — что нет никаких оснований беспокоиться. Считайте, что этот Рэвен уже пойман. Мы знаем, где он скрывается в данный момент. Он окружен. Мы только ждем рассвета…
— Так зачем же ждать? — прошептал сэр Маркус.
— Понимаете, он вооружен. В темноте всякое может случиться. Он может открыть стрельбу и пробиться. И второе. Там с ним его девушка. Нас не устраивает, если он скроется или если девушка попадет под пулю.
Сэр Маркус кивнул старческой головой.
— Я хочу, чтобы вы поняли. В определенной степени мы за это отвечаем. Из-за Дейвиса. Если будут какие-нибудь неприятности — допустим, убьют эту девушку, — все наши деньги встанут на защиту полиции. Если же будет расследование, то лучший адвокат… у меня тоже есть друзья, как вы могли предположить… — мягко сказал он.
— И все-таки лучше подождать рассвета, сэр Маркус. Я знаю свое дело. Я был солдатом.
— Да, я вас понимаю, — сказал сэр Маркус.
— Вроде все идет к тому, что старому бульдогу придется снова обнажить клыки, а? Слава богу, что у нас правительство соображает что к чему.
— Да, да, — сказал сэр Маркус, — я бы сказал, что теперь почти наверняка. — Водянистые глаза обратились к графину. — Я не хотел бы, чтобы мое присутствие помешало вам выпить рюмку портвейна, майор.
— Ну что ж, если вы настаиваете, сэр Маркус, я налью себе еще на сон грядущий.
— Я очень рад, что вы сообщили мне такие приятные новости. Нехорошо, когда вооруженный грабитель бродит по улицам Ноттвича. Вы не должны рисковать жизнью ваших замечательных парней, — сказал сэр Маркус и внезапно откинулся в кресле, начал ловить ртом воздух.
— Таблетку, живо… пожалуйста, — сказал он.
Главный констебль выхватил золотую коробочку из его кармана, но сэр Маркус уже пришел в себя. Он сам вынул таблетку.
— Вызвать вашу машину, сэр Маркус?
— Нет, нет, — прошептал сэр Маркус, — это не опасно. Это только больно, — Он опустил глаза и посмотрел старческими, мутными глазами на складки своих брюк. — О чем мы говорили? Замечательные парни, да, и вы не имеете права рисковать их жизнями. Они еще понадобятся родине.
— Совершенно справедлива.
— Для меня этот преступник — предатель. В такое время, когда каждый человек на счету. Нет, я бы обращался с ним, как с предателем, — со злобой прошептал сэр Маркус.
— Конечно, можно и так посмотреть на дело.
— Выпейте еще портвейна, майор.
— Да, это не помешает.
— Подумайте, скольких людей отвлечет от службы стране этот человек, даже если никого не убьет. Тюремщики, полицейская стража. И будут его кормить и содержать за счет государства, тогда как другие…
— …будут умирать. Вы правы, сэр Маркус, — пафос его слов упал на благодатную почву. Он вспомнил о своем мундире: «Надо бы почистить пуговицы». Запах нафталина все еще окружал его.
— Значительно лучше будет, майор Калкин, если ваши люди не будут рисковать. Если они будут стрелять без предупреждения. Полоть надо с корнем.
— Да, так будет лучше.
— Вы же отец своим людям.
— То же самое мне как-то сказал Пайкер… Я хотел бы, чтобы вы выпили со мной, сэр Маркус. Вы меня отлично понимаете. Вы понимаете, как себя чувствует офицер. Я ведь в армии служил.
— Наверно, через неделю вернетесь туда.
— Вы понимаете чувства мужчины. Я не хотел бы, чтобы между нами хоть что-нибудь было не договорено, сэр Маркус. Я хотел бы вам сознаться в одной вещи, чтобы она не мучила мою совесть. Под диваном была собака.
— Собака?
— Болонка, по кличке Чинки.
— Она сказала, что это кот.
— Она не хотела, чтобы вы узнали об этом.
— Я не люблю, когда меня обманывают. На следующих выборах я займусь Пайкером, — сказал Маркус. Он устало вздохнул, будто говоря, что слишком многим ему приходится заниматься, слишком многое приходится устраивать, слишком многим приходится мстить… Он шепнул: — Так что вы позвоните сейчас в участок и прикажите им стрелять без предупреждения. А я уж о вас позабочусь.
— Я не совсем понимаю, как я…
Старческие руки нетерпеливо шевельнулись: сколько всего приходится устраивать!
— Послушайте. Я никогда не обещаю ничего, за что бы я не брал на себя ответственность. В десяти милях отсюда находится учебный лагерь. Я могу устроить так, что как только начнется война, вы будете назначены начальником лагеря в чине полковника.
— А полковник Бэнкс?
— Он будет переведен.
— Вы имеете в виду, если я позвоню?
— Нет, я имею в виду, если все получится.
— Если человек умрет?
— Он никому не нужен. Молодой негодяй. Нет причин колебаться. Выпейте еще портвейну.
Главный констебль протянул руку к графину. Он думал, но с меньшей сладостью, чем ожидал: «Полковник Калкин», — но он не мог не думать и о другом. Он был сентиментальным человеком средних лет. Он вспомнил, как добился назначения. Это было устроено, разумеется, так же, как будет устроено назначение в учебный лагерь, но он тут же вспомнил чувство гордости, овладевшее им оттого, что он возглавляет одно из лучших полицейских управлений в стране.
— Нет, уж лучше я не буду больше пить портвейна, — сказал он извиняющимся тоном. — Плохо пить перед сном, да и моя жена…
— Ну, полковник, — мигнув старческими глазами, сказал сэр Маркус, — вы можете на меня во всем рассчитывать.
— Хотел бы я… — сказал Калкин, — мне хотелось бы сделать вам приятное, сэр Маркус. Но я не вижу путей…
— Об этом никто не узнает.
— Я не думаю, что они послушаются меня.
— Вы хотите сказать, что, несмотря на ваше положение, вы не имеете никакой власти?
Он говорил с изумлением человека, который всегда заботился о том, чтобы иметь власть даже над самым младшим из своих подчиненных.
