— Бросьте кочергу!
Энн подхватила выпавший пистолет и держала Эки под прицелом.
— Здорово, — сказал Рэвен изумленно, с трудом поднимаясь на ноги.
— Где ты, Эки? — крикнула старуха снизу.
— Дай мне пистолет, спускайся по лестнице и не бойся этой старой суки, — он шел за ней, не опуская пистолета, но старики уже были ни на что не способны.
— Если бы он только двинулся, я бы всадил в него пулю, — произнес он с сожалением.
— Я бы не расстроилась, — ответила Энн. — Я бы сама это сделала.
— Ты молодец, — повторил он.
Рэвен почти совсем забыл о детективах, которых видел на улице, но, подойдя к входной двери, вспомнил о них:
— Быть может, придется бежать, если снаружи полиция. Я нашел укрытие на ночь. На товарном складе. Там есть сарай, который они не используют.
Он открыл дверь. На улице никого не, было.
— Вы заметили человека в подъезде напротив? — спросила Энн.
— Да, — ответил Рэвен, — я его видел.
— Я подумала, что он похож… но как это могло быть?..
— Там был другой, в конце улицы. Они из полиции, но меня не узнали. Если бы узнали, попытались бы взять.
— И вы бы стали стрелять?
— Да, конечно. Но они меня не узнали, — он засмеялся. — Я их здорово обманул.
В городе за железнодорожным мостом зажгли свет, но там, где были они, царили серые сумерки.
— Мне далеко не уйти, — сказала Энн, — извините. Боюсь, что после всего этого я себя не очень хорошо чувствую.
— Тут недалеко, — сказал Рэвен. — Здесь одна доска отстает. Я все приготовил для себя с утра. Тем даже мешки. Много мешков. Там будет как дома.
— Как дома? Немного голо для дома, — сказала Энн.
— Не бойся меня, — сказал Рэвен. — Присядь и расскажи, что с тобой Чолмонделей сделал, а потом можешь уйти, куда хочешь.
— Даже если бы вы мне заплатили, я все равно никуда больше и шагу ступить не могу.
Дрожа от холода, он из последних сил поддерживал ее, стараясь разглядеть в сумерках ее лицо.
— Ты отдохнешь в сарае. Там много мешков.
Он был горд, как человек, показывающий свой дом.
2Матер отступил в темноту подъезда. Это было хуже, чем его худшие опасения. Ему стоило только выйти вперед и арестовать Рэвена или остановить его пулей при попытке к бегству, но он был полисменом и не мог стрелять первым. В конце улицы Сондерс ждал его знака. Дальше констебль в форме ждал знака Сондерса. Но Матер не двинулся. Он позволил им пройти по улице в уверенности, что за ними никто не следит. Затем присоединился к Сондерсу.
— Ч-чч-ерт, — сказал Сондерс.
— Нет, — ответил Матер, — это только Рэвен… и Энн.
Он зажег спичку и поднес ее к сигарете, которую держал в зубах уже минут двадцать. Он с трудом различал мужчину и женщину, уходящих по темной дороге к товарным складам.
— Они не уйдут, — сказал Матер. — Им теперь от нас не скрыться.
— Вв-ы б-б-б-удете брать их обоих?
— Мы не можем поднимать стрельбу, пока с ним женщина, — сказал Матер, — понимаете, какой шум поднимут газеты, если пострадает женщина? Ведь мы его не за убийство ловим.
— Нам надо быть осторожнее с вашей девушкой, — произнес Сондерс.
— Давайте пойдем следом, — предложил Матер, — нельзя терять их из виду. Я о ней больше не думаю. Все кончилось. Она меня как следует провела. Я просто думаю, как нам лучше взять Рэвена… и любого сообщника, который у него есть в Ноттвиче. Если придется стрелять — будем стрелять.
— Они остановились, — сказал Сондерс: он был зорче, чем Матер. — Он отодвинул доску забора.
— Не волнуйся, — сказал Матер, — я пойду за ними. Возьми еще троих и — поставь одного у лазейки. У всех ворот склада уже стоят люди. Остальных веди внутрь. Но тихо.
Он увидел их движущиеся тени, но тут паровоз выпустил клубы пара. Теплые грязные брызги оседали на лицо. Когда пар рассеялся, он никого уже не увидел. Везде стояли вагоны: можно забраться в один из них и лечь. Тут он совершенно явственно расслышал голос Энн: «Я больше не могу». Затем снова послышалось движение, тяжелые шаги, словно кто-то тащил тяжелый груз. Матер вскарабкался на платформу и всмотрелся в темный лабиринт рельсов и сараев, груд угля и кокса. Это было похоже на ничейную полосу, через которую пробирался солдат, неся на себе раненого товарища. Тонкая прихрамывающая тень стала человеческим существом, которое знало его любимую девушку. Он почувствовал какую-то связь между собой и тем человеком и подумал: «Сколько лет он получит за ограбление?» Ему уже не хотелось стрелять. Он подумал: «Бедняга дошел до ручки. Ищет место, где можно хотя бы присесть, и вот оно, это место, — маленький деревянный сарай между путями…»
«Матер вскочил на платформу и увидел удаляющиеся силуэты…»
Появился Сондерс, ожидающий приказаний.
— Они в сарае, — сказал Матер. — Расставьте людей. Если попытаются выйти, берите их сразу, если нет — ждите утра. Мы не хотим никаких несчастных случаев. Я буду ночью на участке. — Он добавил мягко: — И не думайте обо мне, Сондерс. Делайте свое дело. Думайте о себе. Оружие с вами?
— Конечно.
— Я подошлю еще людей. Будет довольно холодно, но нет смысла бросаться на этот сарай сейчас. Он сможет пробиться и уйти.
— Т-т-трудно вам приходится, — сказал Сондерс.
3— Кто будет к обеду, дорогая? — спросил главный констебль, просовывая голову в дверь спальни.
— Не твое дело, — ответила миссис Калкин, — ты лучше переодевайся.
Он позвонил в полицейский участок.
— Есть новости? — спросил он безнадежно, зная, как мало надежды на то, что они попросят его совета.
— Мы знаем, где он. Мы его окружили. Ждем рассвета, — ответил голос инспектора.
— Я не нужен?.. Я могу приехать… посоветуемся.
— В этом нет никакой нужды, сэр.
Он положил трубку и пошел наверх. «Майор Калкин, майор Калкин, — размышлял он. — Моя беда, что я настоящий мужчина». Глядя из окна своей комнаты на огни Ноттвича, он вспомнил войну, трибунал, вспомнил, с каким удовольствием нагонял страху на пацифистов. Его мундир висел в шкафу. Легкий запах нафталина исходил от него. Его настроение внезапно поднялось. Он подумал: «Боже мой, может быть, через неделю все начнется снова! Покажем чертям, из чего мы сделаны. Интересно, впору ли мундир?» Он не смог удержаться, чтобы не примерить китель поверх вечерних брюк. Китель был узковат, он не мог этого отрицать, но он остался доволен своим отражением в зеркале. С его влиянием в графстве через две недели можно будет снова надеть мундир. Если повезет, то он будет в эту войну занят, как никогда.
— Джозеф, — спросила жена, — что ты делаешь?
Он увидел ее в зеркале: манекен, выставленный в витрине.
— Сними немедленно. От тебя нафталином будет вонять. Жена мэра уже здесь и каждую минуту может появиться сэр Маркус… — сказала она.
— Ты бы раньше сказала, — откликнулся главный констебль. — Если бы я знал, что сэр Маркус придет… Как ты его к нам затащила?
— Он сам напросился, — сказала с гордостью миссис Калкин. — Поэтому я и позвонила миссис Пайкер, жене мэра.
Главный констебль снял китель и аккуратно отложил его. Если война продлится год, его сделают полковником. У него были замечательные отношения со штабом, потому что он снабжал армейскую столовую бакалейными товарами только чуть выше себестоимости. В следующую войну он обязательно дослужится… Звук машины сэра Маркуса заставил его спуститься вниз.
Сэр Маркус вошел на цыпочках. Это был очень старый, больной человек с клочком седой бороды, напоминающей цыплячий пух. Он болтался в своем костюме, как зернышко в орешке.
— Я так благодарен вам, миссис Калкин, что вы предоставили мне возможность… — трудно было понять, что он говорит. Его водянистые глаза вобрали всех присутствующих. — Я всегда надеялся…
— Сэр Маркус, разрешите представить вам леди Пайкер.
— О, такое известное имя в Ноттвиче.
В голосе его не было сарказма или покровительственности. Просто он не брал на себя труда различать их.
— Я думал, что вы на Ривьере, сэр Маркус, — бодро произнес главный констебль. — Выпейте шерри.
— Боюсь, что я не пью, — прошептал сэр Маркус. У главного констебля вытянулось лицо. — Я вернулся два дня назад.
— Слухи о войне, а? Собаки лают…
— Да, да, — старые водянистые глаза блеснули, — слухи.
— Говорят, вы снова набираете рабочих у себя в Миддленд Стил, сэр Маркус?
— Мне так посоветовали, — прошептал сэр Маркус.
Горничная объявила, что обед подан.
Сэр Маркус не стал есть суп, он не стал есть и рыбу. Когда же подали жаркое, он прошептал: «Не могли бы вы мне принести сухой бисквит и немного горячей воды?»
— Мой доктор ничего больше мне не позволяет на ночь, — объяснил он.
