— Но куда он мог податься?
— Похоже, Курне делает ставку на время, которое принесет что-то новое, сотрет старые грехи, предаст забвению дело Гаро. Для нас сейчас вопрос не в том, куда подевался капитан Курне, а с кем он общался, понимаете? Круг знакомых — вот откуда можно кое-что узнать и открыть новую страницу в этой афере. Ведь за убийством Гаро кроется очень крупная, я уверен, политическая авантюра.
— Почему вы так думаете?
— Твердо сказать, право, не могу. Но, представьте, чувствую. По-моему, Гаро ухватил нить компрометирующей кого-то истории, да! И начал вытягивать эту нить, но не тут-то было! Его убили, имитируя дорожное происшествие. Конечно, вся эта история с трупом в лесу Рамбуйе шита белыми нитками. И конечно же, опытный в юридических делах Клод Сен-Бри, доведи они его до суда, смог бы блестяще защитить себя. Я убежден. Он потребовал бы повторное судебно-медицинское заключение о смерти, заверенное не фиктивными подписями, и весь спектакль повернулся бы против его постановщиков и режиссеров. Но я знаю и другое: поняв, с кем они имели несчастье столкнуться — с блестящим выпускником юридического факультета, — заговорщики ликвидировали бы его еще до суда. Они бы нашли сто способов это сделать. Потому-то я и настоял, чтобы он на время исчез.
— Ваша логика убеждает. Но что нам делать? Нельзя же сидеть и просто так ждать.
— Откровенно говоря, с исчезновением Курне получился тупик. Не за кого браться, не к чему подступиться. Надо попробовать развязать узел с другого конца — найти ту самую нить, которую держал в своих руках Гаро. Но это очень рискованное дело. Как мина, не зная устройства которой можно взлететь на воздух. Судьба Гаро — тому пример. Вытащить на свет божий опасную тайну, за которую взялся было старина Гюстав, я уже, увы, не смогу — сил нет. Пусть кто-то из вас, если будет охота… Может быть, вы, Робер, вместе с Клодом.
— И с вами вместе.
— Если буду жив. И по мере сил. М-да… Мне, признаюсь, очень хотелось бы напоследок рассчитаться за Гюстава Гаро, поджарить пятки кое-кому из сильных мира сего и поглядеть, как они будут отплясывать зулусский танец, увертываясь от прессы, от прокуратуры, от следствия.
— По чашке кофе? — спросил официант.
— Мне не рекомендовано медициной — от кофе сердцебиение.
Робер тоже отказался. Расплатившись, они еще долго сидели возле декоративного камина, обсуждали, как быть. И решили, что Клоду надо скорее возвращаться: при многих неясностях дела Гаро он проходит по нему уже не как обвиняемый, а лишь свидетелем, и его розыски прекращены. Клода могли привлечь к ответственности за поджог полицейского архива, но и тут в его пользу выстраивались смягчающие обстоятельства — он был в состоянии нервного шока из-за облыжного обвинения в убийстве.
Назавтра в «Орор» вновь появилось объявление о том, что бильярдная академия открывает сезон и заинтересованных лиц настоятельно приглашают срочно прибыть в Париж. Для верности решили публиковать этот анонс два месяца кряду — в каждом номере газеты на видном месте и крупным шрифтом.
Тем временем Жан-Поль решил съездить в Сен-Жермен-де-Прэ повидать мадам Курне.
В предместье он приехал в полдень. Найдя нужный адрес, был поражен. За высокими, как копья, спицами ограды расстилался ухоженный луг, в конце зеленого поля пестрела розово-белыми цветами клумба, а в глубине стоял светлокаменный двухэтажный дом. Жан-Поль покачал головой: «Маленький Версаль, ай да капитан Курне!»
«Странно все это, — размышлял он, прохаживаясь вдоль ограды. — Зарплата капитана не позволяет жить столь широко, даже шикарно, а если он так богат, то зачем служит в полиции?»
Жан-Поль нажал кнопку звонка и услышал настороженный женский голос:
— Вам кого?
Он наклонился над переговорным аппаратом:
— Я хотел бы видеть мадам Курне. Мое имя Жан-Поль Моран.
— Вы из газеты?
— Нет.
— Тогда?
— Из прокуратуры.
— У нас уже были.
— Повторяю: мне нужно видеть мадам Курне.
В решетчатой двери щелкнул электрический замок, и она отворилась.
Жан-Поль шел по дорожке, усыпанной белым гравием, и думал, что сейчас его внимательно рассматривают из дома, что встреча будет холодной и не удастся собрать ни крошки информации. Поднимаясь по широким ступеням, он уже сожалел о своем визите и готовился задать два-три общих вопроса, чтобы побыстрее уйти.
Встретила пожилая горничная, говорившая с ним по парлафону. Жан-Поль протянул визитную карточку, по горничная покачала головой и попросила следовать за ней. Они прошли через несколько комнат, через веранду и оказались на заднем дворе. Это был изрытый конскими копытами манеж, где густо пахло лошадьми. Из-за деревьев на тонконогом скакуне с развевающейся гривой вылетела наездница. Ловко спрыгнув, крикнула:
— Тони! Прогуляй Каскада, он весь в мыле!
— Мадам Курне, к вам месье из полиции, кажется.
Возбужденная ездой, часто дыша, она рывком сдернула с головы каскетку, и белокурые волосы рассыпались по плечам. Жан-Поль увидел, что она очень красива.
Мадам Курне взбежала на веранду, гулко стуча каблуками. В черных галифе и куртке, отороченной белым кантом, в высоких сапогах с зеркальными голенищами, она была элегантна, и Жан-Поль любовался амазонкой, на минуту даже забыв, зачем пожаловал.
Она стояла перед ним так, как будто позировала для модного журнала, и, широко улыбнувшись, спросила:
— Так вы из полиции? А я бы вас приняла за профессора по истории Древней Греции.
— Почему же именно Древней Греции?
— Вот этого не знаю. Чем вас угостить — виски или рюмку портвейна?
Жан-Поль хотел было отказаться, но дама добавила:
— За компанию со мной, а?
Горничная прикатила столик с напитками и ведерком льда.
— У вас прекрасный дом, мадам.
— Да. Нам он тоже нравится. И детям здесь просторно. Воздух, много зелени.
— С исчезновением месье Курне ваша жизнь, мадам, как мне кажется, не изменилась?
— Что вы имеете в виду? Ах, ну да, вы же из полиции.
— Нет, я не из полиции. Я всего лишь следователь в отставке. Видите ли, мадам, я немного знаком с вашим мужем. Весть о покушении на месье Курне застала меня далеко отсюда, но я, не мешкая, приехал в Париж. И здесь узнал другую новость — ваш супруг исчез… Вот, собственно, почему я вторгся в ваш дом, мадам. Заранее оговорюсь — если тема для вас неприятна или по каким-то личным соображениям вы не хотите ее касаться…
— Да вы слишком галантны для полицейского.
— А вы мне весьма симпатичны, мадам.
— Спасибо. Но я второй раз задаю вам тот же вопрос: что вы имели в виду, сказав, что моя жизнь не изменилась с исчезновением мужа?
— Что вы не впали в транс. Не бросились в розыски. Не потеряли чувство радости жизни. Вы не удручены. И наконец, не стеснены в средствах, не правда ли?
— Ну и что?
Мадам Курне насмешливо улыбалась. Она сидела, свободно раскинувшись в овальном кресле, забросив ногу на ногу и энергично раскачивая ногой в черном блестящем сапоге.
— Ну и что из этого, месье… пардон?
— Моран.
— Ну и что из этого, дорогой месье Моран, следователь в отставке? Должна ли я, по-вашему, рвать на себе волосы, одеться в траур и с утра до ночи молиться, стоя на коленях, о возвращении моего супруга? Скажите — должна или нет?
Жан-Поль, несколько обескураженный таким оборотом, растерянно смотрел в лукавые глаза женщины, а она с удовольствием смаковала темно-бордовый портвейн. И вдруг он все разом понял — над ним издеваются! С ним болтают для собственного развлечения, от нечего делать, заранее зная, что ничего не выболтают, ни о чем не проговорятся. И тогда старую ищейку охватил азарт — кто кого! По глазам амазонки, по ее улыбкам, репликам, по этой фразе: «Ну и что?» — он видел, читал и переводил для себя — она знает, где муж, более того — он цел и невредим. И потому-то в жизни этой роскошной женщины ничего не меняется — скачет она на своем Каскаде в прогулочные часы, дети спокойно засыпают и не видят тревожных снов. Все идет своим чередом — вот так-то, месье Моран!
— Простите, мадам, Тони — это кто?
— Тони? Садовник и конюх. Хотите его допросить? Я сейчас велю позвать.
— О нет. Не надо. Я хотел сказать другое… Скажите, вы никогда не снимались в кино? Или, может быть, играли в театре? Чувствую, у вас есть данные.
По тому, как мадам Курне смущенно улыбнулась, Жан-Поль догадался, что задел слабую струну.
— Ну, как вам сказать. Я люблю искусство, у меня масса друзей в театральном мире… Приглашали на съемки. Но Филипп категорически против. Если вы, как утверждаете, его знаете, то должны знать и то, что он очень ревнив.
— Позвольте я налью себе еще каплю портвейна. Должен сказать, мадам, у вас отличнейший портвейн, видимо, из королевских погребов. Лет двадцать выдержки, не меньше.
