И Штейн сделал кукиш, предназначенный, как понял Клод, для американцев.
После Нового года парламент Соседней страны должен был собраться на повторное обсуждение вопроса об американских ядерных ракетах. Американцы нервничали, считали и пересчитывали всевозможные варианты, раскладывали, как пасьянс, голоса. Клод утешал Крафта тем, что им удалось «переубедить» двух депутатов — Дорта и Локса. Получалось большинство «за» цифрой 102.
— Лучше бы их было 104. Так надежнее. Двух мы провалили.
— Не мы, а вы. Без моего участия. Те, за кого брался я, — в нашем активе. Боля угробили вы, несчастного Штейна запугали до смерти тоже вы.
— Многое, очень многое будет зависеть от итогов голосования.
— Для кого, месье Крафт?
— Для меня, месье Сен-Бри.
Они прогуливались возле Нотр-Дама. Холодное солнце мутно отражалось в грязно-коричневой воде зимней Сены. Ветер гонял под ногами бумажные обертки, обрывки газет. И было неуютно, тоскливо. Но Клод пребывал в приподнятом настроении. Ему становилось особенно весело и легко, как только вспоминал, что всему скоро придет конец, что скоро занавес и он кончит играть комедию, сотрет грим, заживет новой жизнью. Какой — Клод еще не знал.
— Так что же, месье Крафт, может измениться в вашей, назовем ее дипломатической, карьере от голосования в парламенте?
— Неужели вам не понятно, что за провалы не поощряют, не награждают и не повышают.
— Ах, вот оно что! Ждете повышения.
— Скажите, месье Сен-Бри, кто вы такой?
— А вам неясно? Циник, стяжатель, гангстер, контрабандист.
— Нет. Вы себя называете не тем, кто есть. Этим вы прикрываетесь. Но я докопаюсь до вас!
— В вас заговорила профессиональная подозрительность. Я — ваш платный, наемный агент. Могу, например, убивать за деньги.
— Но не убили пока никого.
— У меня свидание, месье атташе. Позвольте откланяться. Желаю продвижения, повышения и так далее.
И Клод отправился к Жан-Полю, который тяжело заболел: сердце, печень, простуда — все навалилось на старика разом. В больницу лечь наотрез отказался, целые дни проводил в постели, листая иллюстрированные журналы, переключая программы телевидения.
Вечером приехал Робер, и все трое допоздна строили догадки — как пройдет голосование в Соседней стране, чем закончится вся эта история.
Наутро Клод поездом отправился к Карлу Дорту. Ему хотелось снова прокатиться в вагончике прошлых времен, побалагурить с престарелым кондуктором. Но на этот поезд он не попал и ехал экспрессом.
В мэрии Дорта не застал. Но деваться было некуда, и он остался ждать в приемной. Ждал долго, время шло нудно, и Клод задремал.
— Месье Сен-Бри?!
Очнулся и увидел Дорта. Горбун рассматривал его с нескрываемым страхом, даже ужасом, который так и плескался в его глазах.
«Значит, она с ним, — решил про себя Клод. — Иначе зачем бы ему так волноваться».
— Да, представьте себе, перед вами месье Сен-Бри собственной персоной.
— Пройдите.
Дорт распахнул дверь кабинета, бросив секретарю, чтобы его не беспокоили.
— Месье Дорт, я буду краток. И главное — не волнуйтесь. Я здесь не за тем, чтобы нарушить вашу счастливую, надо полагать, семейную идиллию.
Клод достал из кармана конверт, хотел было вынуть содержимое, но передумал и отдал так.
— Что это? — строго спросил Дорт, не дотрагиваясь до пакета.
— Мой вам подарок. С той лишь разницей, что подарки принято беречь, а этот вы тотчас уничтожите.
Дорт поднял густые брови, надел очки и осторожно, словно ожидая подвоха, взял бумажный прямоугольник.
Клод никогда еще не видел, чтобы столь мгновенно преображалось человеческое лицо. У Дорта оно враз покрылось свекольного цвета пятнами, веки набрякли, глаза остекленели.
«Сейчас хватит удар», — подумал Клод и посмотрел, где бы взять стакан воды.
Дорт тупо смотрел на исписанный им же самим листок бумаги и ничего не понимал.
— Копии не снималось, месье Дорт. Подлинник в единственном экземпляре. Сейчас вы его сожжете, а в парламенте проголосуете так, как подсказывает совесть. Вернее, так же, как в первый раз.
Дорт деланно засмеялся, хоть смешного ничего не происходило, и снял очки. Багровая краска на лице постепенно линяла.
— Я бы и без этого, месье Сен-Бри, без вашего подарка, — хрипло молвил он, помахав распиской, — я и без него проголосовал бы так, как велит совесть.
— А потом?
— А потом — вот! — и Дорт рывком открыл ящик письменного стола, запустил глубоко руку, пошарив, вынул маленький черный пистолет и приложил к виску.
— Ну, ну, месье мэр! Пожалуйста, без театральных жестов.
— Я не шучу. Так бы и сделал.
— Жгите, жгите же свою расписку. А стреляться нельзя. Она этого не перенесет.
Дорт поджег лист бумаги над массивной пепельницей, и он, коробясь, медленно сгорел, оставив черный, вздрагивающий, как крылья бабочки, пепел.
Клод поднялся с кресла.
— Прощайте, месье Дорт.
— До свидания, месье Сен-Ври. Может быть, вы что-нибудь выпьете?
Клод не прочь был выпить глоток виски, но отказался — компания Дорта не располагала к этому.
Парламент Соседней страны заседал целый день с перерывом на обед. Вопрос о том, быть или не быть ракетам США, поставили на голосование поздно вечером. Голосовали поименно. Когда очередь дошла до Эдди Локса, он попросил разрешения пригласить его дочь. Мэри вошла через боковую дверь под шум изумленных голосов.
— Господа депутаты, перед вами моя дочь, недавно освободившаяся из американской тюрьмы, куда она попала из-за моих политических убеждений. Да, да, господа, я не оговорился, и вы не ослышались. Так оно и есть. Американские соответствующие службы пытались повлиять на меня, да и кое на кого из здесь присутствующих, дабы склонить на свою сторону. Чтобы я проголосовал за их ракеты. Мой отказ дорого мне обошелся — дочь Мэри ложно обвинили в провозе наркотиков через границу США и упрятали за решетку, а мне предложили сделку: отдать голос за ракеты в обмен на Мэри. Я отверг. Чудом Мэри вырвалась из плена. И вот она здесь. Дочь, скажи — как мне поступить в эту минуту?
— Как тебе подсказывают совесть и честь, отец.
— Я заявляю «нет» ракетам Соединенных Штатов Америки на моей земле, в моей стране.
В одиннадцатом часу ночи председатель объявил итоги: 96 голосов «за», 106 — «против». Это был триумф тех, за кого поплатился жизнью Гюстав Гаро.
В день голосования в Соседней стране у себя в парижской квартире на улице Ришелье скончался Жан-Поль Моран.
Возвращаясь с похорон, Клод и Робер зашли в тесный греческий ресторан на улице Муффетар, где они часто бывали втроем, и выпили пахнущей сосновой смолой рецины.
— Чем собираешься заняться, Клод? — спросил его друг.
Заглядевшись в задумчивости на огонь жаровни, Клод, казалось, не слышал. Робер переспросил.
— Понятия не имею.
— Слышал я, будто вдова Гаро собирается продать издание «Точки над «i». Может быть, сложимся?
Клод оживился.
— А что, это прекрасная мысль! И начнем новую жизнь, да? Давай попробуем!
В тот вечер Клод Сен-Бри долго бродил по темным переулкам и ярко освещенным бульварам Парижа — не хотелось возвращаться в унылую холостяцкую квартиру. Впереди, как долгожданная земля после шторма в океане, виделась новая жизнь. Он хотел перемен, и завтрашний день открывал их, уводя от жестоких испытаний судьбы, выпавших на его долю.
