— Юджин, — сказал он, — что вы знаете об отношениях доктора Любина с женщинами?
— Что вы имеете в виду?
— Ну, что водится. Они ему нравились?
Легкая улыбка Сторма намекала, что мы-то с ним разделяем пристрастие к прекрасному полу, а вот разделяет ли его Фил Любин, — это еще неизвестно. Я заметил, что Джилл вся подалась вперед, чтобы не пропустить ни слова.
— Вас интересует, не педераст ли он?
Ларри кивнул.
— Нет, по-моему, нет, — сказал я. — Он, конечно, не из агрессивных самцов, но, с другой стороны, я не замечал в нем ничего противоестественного… я бы сказал, что он мягкий и обходительный человек. — Вопрос этот огорчил меня. — Может быть, он… слишком утончен, но, насколько я знаю, в этом нет ничего преступного, во всяком случае по нашим законам.
Сторм почувствовал мою неприязнь.
— Юджин, не обижайтесь. Это обычный вопрос. — Он встал и спрятал блокнот во внутренний карман. — Думаю, это все. Благодарю за помощь.
Я также встал и пожал ему руку.
— Скажите, какое все это имеет отношение к Стиву Гриру? — спросил я.
— Я бы не хотел возвращаться к этому. — Он выглядел искренне огорченным. Ему было явно не по душе играть в эту игру с помощником президента.
— Рад был познакомиться, — сказал я. — Надеюсь, мы как-нибудь сможем посидеть и поболтать на досуге, когда вы не будете ничего у меня выпытывать.
— Устройте мне пару часов отгула в Бюро, и выпивка за мной.
Я дошел с ним до двери и сделал последнюю попытку, понизив голос:
— Послушайте, Ларри, честно, я ничего не понимаю в этом деле Грира. Мне сообщили, что на прошлой неделе он улетел в Бразилию. Что вы об этом знаете?
Мои слова поразили его, но он сумел сохранить бесстрастное выражение лица. Единственно, что он ответил, было: «По-моему, вы заблуждаетесь».
Когда дверь закрылась за ним, я повернулся к Джилл:
— Ну а что скажешь ты?
Она нахмурилась, а когда Джилл хмурится, лицо ее становится поистине трагическим.
— Мне кажется, он сам ничего не знает.
— Но ведь он явно занимается делом Грира, а если это так, он должен знать гораздо больше нас.
Она откинула со лба длинные волосы.
— Ты думаешь, — медленно сказала она, — что доктор Любин тоже исчез?
— Умница! — Она сразу уловила мою мысль. — Найди у себя в справочнике балтиморский телефон Фила. Насколько помню, он живет в «Квартирах Чарлза». Если его нет дома, позвони в университет. Соедини меня с ним!..
Я попытался сосредоточиться на последнем, почти утвержденном, почти окончательном тексте президентской речи по случаю Дня Труда. Джилл вызвала одного абонента, затем другого. Ее нежный приглушенный голосок почти сливался с гулом кондиционера. Чувствовалось, что снаружи адская жара.
— Джин! — Изумленные глаза ее были широко открыты. — Из «Квартир Чарлза» и с математического факультета говорят одно и то же: доктор Любин в воскресенье отправился в путешествие на автомашине куда-то на запад. Где он сейчас, никто не знает.
Мы смотрели друг на друга с нарастающим беспокойством. Стив Грир и Фил Любин исчезли… Полик говорит, что Грир тайно улетел в Рио… Ларри Сторм, явно занятый делом Грира, расспрашивает о Любине… Намекает на возможность… Грир и Любин. Господи, боже милостивый!
Я позвонил Грейс Лаллей и попросил, чтобы президент принял меня как можно скорее, — по делу Грира. Она ответила, что вице-президент скоро уйдет и тогда она пропустит меня перед директором ФБР. Минут через пять. Но я варился в собственном соку целых десять минут, прежде чем она вызвала.
Когда я вошел, президент изучал меморандум. Он встретил меня широкой теплой улыбкой и поднял очки надо лбом.
— Пентагон удивляется, как это вы ухитрились ошибиться на девятьсот миллионов в статье о расходах на истребители вертикального взлета, — сказал он. От него ничто не ускользало.
— Бюджетная комиссия уже спустила с меня за это шкуру. Я признал свою вину. Меня спутали эти проклятые два нуля, которые они напечатали после точки, словно цену женской шляпки: 29.95 долларов.
— Вы исправите ошибку на пресс-конференции?
Я кивнул. Первый мой промах за месяц. Неплохо начинается денек!
— Грейс сказала, у вас сверхсрочное дело.
Он обошел стол и уселся на краю, рядом с золотым осликом. Этим он как бы говорил мне, что не стоит так сильно волноваться. В мире атомных бомб, освободительных войн, кризисов и слез все дела были сверхсрочными.
— Я по поводу Грира, — сказал я. И вкратце сообщил о разговорах с Поликом и Стормом. Пока я говорил, он слез со стола и принялся расхаживать по кабинету, склонив голову и засунув руки в карманы пиджака. За балконной дверью в саду розы никли под тяжестью предполуденной жары. Когда я закончил, президент сел в свое вращающееся кресло.
— Прошу извинить меня, Юджин, — он указал мне на кресло перед столом. — Садитесь… Да, новости неожиданные. Начнем с Полика. Как, по-вашему, когда он об этом сообщит?
— Не раньше следующей недели. Его «Досье» пошло в типографию в ночь на понедельник без новых сведений о Грире. Но, по-моему, к следующему номеру он постарается откопать нечто сенсационное.
— Понимаю… Это может вызвать страшные осложнения. — Он умолк, постукивая разрезальным ножом по мягкому зеленому бювару. — Можем мы как-нибудь справиться с Поликом?
— То есть помешать ему опубликовать собранный материал?
— Да. — Теперь он был очень серьезен.
— Ничего не выйдет, господин президент. Стоит мне заикнуться об этом, он сразу напечатает все.
Он задумался на мгновение.
— Полагаю, лучше мне заняться этим самому. Пожалуйста, свяжитесь с Поликом. Скажите, что я хотел бы поговорить с ним прежде, чем он что-либо опубликует. Только без всякого нажима, пожалуйста.
Я растерялся. С первого же дня после принятия присяги Роудбуш установил незыблемое правило: никаких частных интервью. Время от времени он, правда, встречался с группами из шести-семи ведущих журналистов для неофициальных бесед по общим вопросам, но считал, что давать личные интервью несправедливо по отношению к остальным представителям печати и опасно для Белого дома.
— Нам несдобровать, пресса поднимет вой, — сказал я.
— Не думаю, — возразил президент. — Можно провести Полика через служебный ход. Остальным незачем об этом знать.
Мне это не понравилось, но я не стал возражать.
— Хорошо, сэр. Попрошу Джилл найти его. Но на это потребуется время. Наверное, он сейчас летит в Рио по следам Грира.
Недовольно хмыкнув, президент уставился поверх моей головы на свою любимую картину. Это была яркая акварель, изображавшая берег Каптива-Айленда, его зимней резиденции.
— А теперь об этом агенте ФБР. Каковы ваши предположения?
— Если учесть все обстоятельства, ответ очевиден. После того как Джилл узнала, что Любин отправился в так называемое путешествие на автомашине, можно предположить… во всяком случае, вероятно, что Грир и Фил Любин находятся где-то вместе. Последний вопрос Сторма намекает на извращенную связь.
Президент подался вперед.
— Это, разумеется, совершеннейшая чепуха!.. Юджин, я полагаю, было бы лучше, если бы вы с Джилл вообще не касались этой стороны дела. Подобные предположения могут причинить большие неприятности многим людям.
— Понятно, сэр. — Ясное дело, в его кабинете я об этом больше не заикнусь.
— Теперь относительно того, что Любин тоже исчез. Это совсем другой вопрос. Я уже в курсе дела, мне сообщил Дескович. ФБР сейчас проверяет все возможные варианты.
— Вы могли бы мне об этом сказать, — возмутился я, может быть, с излишней горячностью.
— Доклад ФБР поступил ко мне только сегодня утром, — сказал он.
— Значит, это правда, что Стив улетел в Рио? — спросил я. Он по-прежнему смотрел мимо меня на картину. — Кроме того, я хотел бы знать, был ли Стив знаком с Филом Любиным?
Президент снял очки, подул на стекла и начал осторожно протирать их носовым платком. Это был его любимый способ потянуть время, я наблюдал его много раз на пресс-конференциях, когда президенту нужно было принять важное решение.
— Юджин, — сказал он наконец после непривычно долгой паузы. — Я полагаю, нам лучше сразу договориться. Пока у меня не будет всех фактов, я бы предпочел не обсуждать всякие догадки… Для Сью Грир, для ее дочери и для меня лично сейчас очень трудный период. Дело не в том, что я вам не доверяю. Просто я не хочу, чтобы кто-либо из нас располагал лишь неполными и непроверенными сведениями, строил предположения, которые могут оказаться не только ошибочными, но и пагубными. — Он снова помолчал. — Боюсь, вам придется удовлетвориться этим на некоторое время.
Я чувствовал, как гнев закипает во мне.
С первых дней моей работы в Белом доме подразумевалось, что меня не будут посвящать в некоторые вопросы, связанные с государственной безопасностью. Так, я не должен был участвовать в заседаниях Национального совета безопасности, в совещаниях, где обсуждались вопросы нашей обороны, такие, например, как контрольно-командные операции, названные еще Линдоном Джонсоном «красной кнопкой»; к ним имел доступ только Роудбуш. Я был своим, но не до конца доверенным человеком, и с самого начала своей карьеры сознавал, что это двойственное положение доставит мне немало горьких минут.
